Индиговый ученик - Вера Петрук

Тем не менее, его комната была похожа на оазис жизни посреди знойной пустыни. Названию дома мистика соответствовал лишь подвал с ямой, из которой поднимался такой пар, что, казалось, в глину зарыли солнце. Учитель называл котловину с постоянно бурлившей в ней водой "горячим источником", но, по мнению Арлинга, ей больше подходило название вроде "кипящего котла". По словам имана, когда дом уже закончили строить, прорвалась вода, а так как отводить ее было сложно, то в подвале соорудили колодец.

Яма с паром была лишь малой частью ловушек, скрытых механизмов и других, опасных для жизни приспособлений, которые наполняли жилище хозяина школы так обильно, словно он каждую секунду опасался вторжения армии. Где спал сам мистик, Арлинг не знал. В доме было множество спален и скрытых комнат. Возможно, иман вообще никогда не ночевал в одном и том же месте подряд. И это было объяснимо. Человек, который возглавлял Белую Мельницу, должен был иметь серьезных врагов.

Тяжелее всего было то, что о своих открытиях и испытаниях, с которыми он сталкивался в доме учителя, Регарди приходилось молчать. Вместе с собственной комнатой в его жизни появилось и много лжи. На все то, что касалось Дома Солнца и что открывалось внутри его стен, был наложен строгий запрет. И хотя после переселения Арлинга по школе быстро поползли слухи о том, что Индиговый, наконец, выбран, они были быстро пресечены самим иманом - к разочарованию Атреи и Зерге, к удовольствию других учеников, еще надеющихся стать избранниками мистика, и к недоумению Регарди, который был уверен, что, несмотря на помутненное от боли сознание, таинственное слово васс`хан, слетевшее с губ учителя в тот неудачный день встречи с Сохо, ему не померещилось.

Для учеников, большинства учителей, которые его не обучали, и слуг была придумана очередная легенда, которая со временем обросла подробностями, став еще одной байкой Школы Белого Петуха. Она была простой: с приближением старости мистику понадобился помощник, который выполнял бы его мелкие поручения и которому он мог доверять больше, чем слуге. А так как для Регарди школа была единственным домом, то его преданность учению имана не могла быть поставлена под сомнение.

В новую сказку поверили не сразу. Беркут с Сахаром еще долго не давали Арлингу покоя, требуя правды, но он уверенно врал, что никаких тайн серкетов не изучал, а все свободное время прислуживал учителю и драил полы иманова дома. Регарди подозревал, что с похожей проблемой столкнулся и мистик, на которого нападали Зерге с Атреей. Так продолжалось до тех пор, пока иман официально не объявил, что Арлинг Индиговым Учеником не является и никогда им не станет, потому что законы Скользящих запрещают посвящать в таинства Нехебкая чужестранцев. Регарди слышал в словах учителя плохо скрытую ложь, потому что уже тогда учил то, что ни в боевых, ни в каких-либо других школах не преподавали. Но школа в их ложь поверила, а со временем изменила ее под свою, более "правдоподобную" версию.

- Понимаешь, - как-то сказал ему Беркут, - когда люди стареют, у них возникает потребность о ком-то заботиться, и тогда они заводят себе "любимчика". Им могут быть, собака, кошка, соседский ребенок, а может и ученик. Наш учитель еще молод духом и телом, да и на вид ему не больше сорока, но если верить тому, что болтают, то ему уже далеко за семьдесят. А если учесть, какой у него сынок, то понятно, что его тянет как-то проявить отеческую заботу. В этом смысле ты подходишь идеально. Ты слеп, внешне беззащитен, временами вызываешь жалость, особенно если смотришь так, как сейчас. К тому же, ты не лишен обаяния, да и воспитан в меру прилично. В общем, держись, но не вздумай зазнаваться, а то устроим тебе "темную".

Итак, приговор был вынесен, а со временем прозвище "любимчика" стало его вторым именем. И он ничего не мог с ним поделать. Хуже всего было то, что скоро о нем стало известно в городе, потому что Балидет любил новые слухи больше, чем солнце. Слепому драгану уже давно не оборачивались в след, но новое прозвище снова сделало его знаменитым.

Фигура имана всегда была окутана тайной, и каждая подробность его жизни смаковалась народом долго и с увлечением. Порой в прозвище вкладывалось иное, недвусмысленное значение. Особенно этим увлекались "карпы", вражда с которыми переросла в хроническую. Регарди пробовал возмущаться и требовать, чтобы Беркут пресек распространение слухов, порочащих честь его и учителя, но тот лишь махал рукой.

- Нашел из-за чего волноваться, - усмехался он. - Чего только про имана и нашу школу не болтают. Я каждую неделю узнаю что-то новое. Расслабься. Это же хорошо. Чем больше о нас говорят, тем лучше нас знают. И тем больше в школу приходит учеников. А чем больше учеников, тем больше денег. Тем лучше нас кормят.

Некоторые выводы Шолоха пугали прямолинейностью. В конце концов, Арлинг смирился, решив, что такова плата за те новые грани мира, которые открывал ему иман. Любимчик так любимчик. Обиднее было то, что особой любви со стороны учителя он, как раз, и не чувствовал. Наоборот, ему казалось, что иман стал жестче, суровее и требовательнее. Сам Регарди давно запутался, кем был для себя, для учителя, для школы и для своего нового дома.

Когда-то он хотел пройти Испытание Смертью и стать ближе к Магде. Но со временем желание быть допущенным к тайному ритуалу превратилось в несбыточную мечту. Иман по-прежнему не допускал его к сдаче летних экзаменов, лишая права официально называться учеником боевой школы. Что касалось приезжих комиссий, в том числе, и из Пустоши, то мистик сумел достать какой-то документ из Образовательной Коллегии Самрии, который освобождал Арлинга Двора-Заида от сдачи выпускных экзаменов по причине здоровья. Окончание обучения определялось теперь его личным учителем, то есть, иманом. После школы Арлинг должен был стать жреческим прислужником в храме. И хотя такое будущее казалось Регарди страшным сном, ему не оставалось ничего делать, кроме как соглашаться и поддакивать иману.

Некоторые вопросы учитель предпочитал обходить молчанием, и вопрос о том, почему Арлингу не разрешалось сдавать летние экзамены, был одним из них. Вряд ли мистик боялся, что его пятый ученик провалит испытания. Проверки, которые Регарди проходил каждый месяц, вмещали в себя столько заданий, что после их сдачи - не всегда с первого раза - он чувствовал себя едва ли не богом. Впрочем, эйфория исчезала быстро, потому что темпы обучения ускорялись, а требования имана росли.

И хотя его жизнь была по-прежнему наполнена трудовыми обязанностями, пробежками на крепостной стене, занятиями на Огненном Круге и прогулками в городе с Олом и Сахаром, они вдруг стали занимать лишь малую ее часть. Время растянулось, словно смоляная нить, застывшая под порывами пустынного ветра. Она стала мостом, который привел его совсем в другой мир - мир имана. Новый дом оказался еще более чужим и непонятным, чем Сикелия, укрытая толстым слоем тайн и загадок. В этом мире учитель превращался в грозного противника, не делающего скидок на возраст, слепоту и неопытность ученика. Во время занятий кулаки мистика били так же больно, как и кулаки "карпов" в уличных стычках.