Индиговый ученик - Вера Петрук

Некоторые вопросы учитель предпочитал обходить молчанием, и вопрос о том, почему Арлингу не разрешалось сдавать летние экзамены, был одним из них. Вряд ли мистик боялся, что его пятый ученик провалит испытания. Проверки, которые Регарди проходил каждый месяц, вмещали в себя столько заданий, что после их сдачи - не всегда с первого раза - он чувствовал себя едва ли не богом. Впрочем, эйфория исчезала быстро, потому что темпы обучения ускорялись, а требования имана росли.

И хотя его жизнь была по-прежнему наполнена трудовыми обязанностями, пробежками на крепостной стене, занятиями на Огненном Круге и прогулками в городе с Олом и Сахаром, они вдруг стали занимать лишь малую ее часть. Время растянулось, словно смоляная нить, застывшая под порывами пустынного ветра. Она стала мостом, который привел его совсем в другой мир - мир имана. Новый дом оказался еще более чужим и непонятным, чем Сикелия, укрытая толстым слоем тайн и загадок. В этом мире учитель превращался в грозного противника, не делающего скидок на возраст, слепоту и неопытность ученика. Во время занятий кулаки мистика били так же больно, как и кулаки "карпов" в уличных стычках.

И все же, некоторые вопросы не давали Арлингу покоя.

"Если я не Индиговый, - думалось ему, - почему вы учите меня тому, что нельзя произносить вслух даже наедине с собой. Зачем доверяете тайны и заставляете запоминать непонятные ритуалы? Зачем берете с собой на собрания Белой Мельницы? Зачем поднимаете по ночам и отправляете на Огненный Круг снова и снова? Почему мы уезжаем с вами в пустыню и долго слушаем ветер, а потом вы рассказываете мне жуткие, леденящие кровь мифы о незнакомых богах и чужих героев?"

Впрочем, разговор с учителем на эту тему у них все-таки состоялся - незадолго после того, как Регарди поправился и стал снова заниматься на Огненном Круге.

- Я Индиговый? - прямо спросил Арлинг, еще не веря, что все-таки решился задать этот вопрос.

- Нет, - быстро ответил иман, словно давно ждал его. - И никогда им не будешь. Ты просто мой ученик, Лин. Ни больше, ни меньше.

И хотя положение Арлинга в школе не прояснилось, ему стало легче. Он бы не ошибся, если предположил, что подобное испытал и иман. Теперь, когда с официальными объяснениями было закончено, им ничто больше не мешало заниматься.

Несмотря на то что в его жизни изменилось многое, кое-что осталось прежним. Он так и не прозрел, хотя мистик продолжал давать ему разные лекарства и мази, которые настолько прочно вошли в быт Регарди, что он давно перестал обращать на них внимание. Слепота стала чем-то привычным, родным и неотъемлемым. Ему уже казалось странным судить о приближении ночи по темноте. Для него сумерки были похолоданием воздуха, криками вечерних птиц из школьного сада, стуком сапог служителей, зажигающих ночные фонари, и другими мелочами, которые были незаметны для зрячего, но играли огромную роль в жизни слепого.

С ним по-прежнему была Магда. Она не старела и не молодела. Годы пролетали мимо, не задевая ее бессмертный образ, который жил в его памяти. На уроках в домах Неба и Солнца, на Огненном Круге, на городском рынке, на встречах с друзьями и во время поездок с иманом к керхам и в пустыню Фадуна всегда рядом, не боясь высказывать свое мнение по каждому поводу.

Постоянным был Тагр. Пес, хоть и начинал потихоньку стареть, все еще мог быстрее него отыскать в саду спрятанный мистиком платок. Ему тоже разрешили "переехать", и теперь Тагр спал в конуре под окнами комнаты Арлинга. В дом учитель его не пустил, объяснив, что жаль будет потерять пса, если он попадет в ловушку. "А как насчет меня?", - разозлился тогда Регарди. В первое время ему приходилось тратить до получаса, чтобы добраться до своей циновки на втором этаже.

И, наконец, неизменной была вера в имана, которая со временем становилась только крепче. Что бы ни делал мистик - Арлинг ему доверял. Он уже давно забыл тот день, когда пришел в школу в надежде обрести зрение. И хотя способность видеть мир глазами к нему не вернулась, обещанное иманом чудо произошло. К сожалению, у Регарди не было денег, чтобы за него заплатить, - только уважение и любовь, в которой он никогда бы не признался. Учитель значил больше, чем глоток воды в пустыне. Больше, чем солнце, которое он никогда не увидит. Иман был его собственной спасительной гаванью, которую не хотелось покидать. Он был вечностью.

Хотя иногда эта вечность умела причинять боль - как душевную, так и физическую. Когда кулак имана проходился по его ребрам, а острое слово втыкалось в душу раскаленной иглой, Регарди хотелось ответить тем же. Но обида проходила быстрее, чем жаркий ветер уносил случайно залетевшее на сикелийский небосклон облако.

Вот и сейчас от его утренней злости на учителя почти не осталось и следа. Мистик запретил Арлингу появляться на Огненном Круге до тех пор, пока он не выучит последовательность цветных пятен, нанесенных на дощечку. Регарди таскал ее с собой уже неделю и все не мог найти время для нудного занятия. В конце концов, учителю это надоело, и сегодня утром у них произошла ссора, которая, естественно, закончилась победой имана. Арлинг честно пообещал выучить все цвета к вечеру, однако день перевалил за полдень, а он по-прежнему был на первой строке, которая содержала не меньше десяти пятен краски.

Регарди раздавил пальцами жесткую скорлупу песчаного ореха и, отправив ядро в рот, принялся сосредоточенно жевать, позволяя мыслям уплыть в сторону от надоевшей таблички.

Старый колодец за городским складом был идеальным местом для размышлений. Вода из источника ушла давно, и люди здесь не появлялись. При Агабеках яму еще пытались углубить, но с приходом к власти Аджухамов колодец забросили, а через квартал вырыли новый, что привело к еще большему запустению земель у склада.

Однако заброшенность места была Регарди только по душе. Заросли чингиля давно никто не стриг, и теперь они со всех сторон окружали источник взъерошенным кольцом. Деревянный бортик колодца, на котором он сидел, прогнил и накренился к зияющей пустотой дыре, но близость бездонной глубины приятно щекотала нервы. Старая ирга с искореженными временем корнями давно не плодоносила, зато бросала тень, в которой можно было спрятаться от зноя.

Шума города тоже не было слышно. На складе хранились запасы продовольствия на случай осады крепости, и кроме смотрителя сюда никто не приезжал. Каждый месяц склад должны были пополнять, но в Балидете это делалось редко. На пустырь привозили второсортную пшеницу и порченое зерно, однако и эти запасы скудели, потому что смотрители были людьми из небогатых семей и выживали, как могли. Одним словом, воровство процветало.