Вечерние новости - Артур Хейли

Партридж взял листки и начал читать.

— Как видите, — заметил Серхио, — речь идет о соглашении между финансовой службой “Глобаник” и перуанским правительством. Такое соглашение в финансовом мире называется бартерным.

Партридж покачал головой:

— Боюсь, я тут профан.

— Не так уж это и сложно. “Глобаник” получает огромные земельные пространства, в том числе два крупных курорта, по цене, которую можно назвать только “бросовой”. В обмен будет списана часть международного долга Перу, обеспечиваемая “Глобаник”.

— И это все по-честному, вполне законно?

Серхио передернул плечами:

— Скажем так — на грани. Куда важнее то, что эта сделка чрезвычайно обогащает “Глобаник” и ведет к еще большему обнищанию народа Перу.

— Если вы так считаете, — сказал Партридж, — почему же вы не выступили с этим по радио?

— По двум причинам. Я никогда не принимаю информации “Сендеро” на веру, но я проверил — все так. И другое: чтобы “Глобаник” могла получить такую конфетку, кому-то в правительстве заплатили или заплатят. Над этим-то я сейчас и бьюсь.

Партридж постучал пальцами по листам, которые держал в руке.

— А мог бы я иметь копию?

— Можете оставить эту себе. У меня есть другая.

На другой день, в пятницу, Партридж решил, что надо проверить еще кое-что, прежде чем они вылетят в субботу. Не знает ли еще кто-либо номер телефона, который привел группу Си-би-эй к квартире на улице Хуанкавелика, где раньше жил бывший врач Баудельо, а теперь жила Долорес? Если да, значит, кто-то еще может знать про Нуэва-Эсперансу.

Как сказал ему по телефону в среду вечером Дон Кеттеринг, ФБР получило доступ к радиотелефонам, как только они были обнаружены группой Си-би-эй. Поэтому ФБР вполне могло проверить, какие звонки были сделаны по этим телефонам, и узнать о номере в Лиме, который Кеттеринг дал Партриджу. Отсюда возможно, что ФБР передало информацию ЦРУ, хотя и не обязательно, из-за соперничества между двумя организациями. В таком случае ФБР могло попросить соответствующее министерство перуанского правительства проверить этот номер.

По просьбе Партриджа Фернандес в пятницу днем снова посетил Долорес. Он нашел ее пьяной, но достаточно соображающей. Она заверила его, что никто не приходил к ней с расспросами. Значит, ниточка, которую давал номер телефона, никем не была подхвачена, кроме Си-би-эй.

Наконец, в тот же день они узнали по перуанскому радио мрачное и трагическое известие о смерти Энгуса Слоуна и о том, что его отрезанная голова была обнаружена у входа в американское посольство в Лиме.

Партридж тотчас отправился на место происшествия с Минь Ван Канем и отослал репортаж через сателлит для “Вечерних новостей”. К тому времени в Лиму уже прибыли съемочные группы других телестанций, а также газетные репортеры, но Партридж умудрился избежать разговоров с ними.

Он считал, что страшная кончина отца Кроуфа, как и отрезанные пальцы Никки, тяжелым грузом лежали на его совести. Он ведь прилетел в Перу в надежде спасти всех трех заложников и не сумел это выполнить.

Справившись с репортажем, Партридж вернулся в отель “Сесар” и весь вечер провалялся в постели без сна — он чувствовал себя одиноким и никому не нужным.

За час до рассвета он уже был на ногах: кое-что надо сделать. Во-первых, написать от руки завещание, во-вторых, послать телеграмму. Вскоре, когда они ехали в аэропорт в арендованном “универсале”, он попросил Риту засвидетельствовать подлинность завещания и оставил у нее экземпляр. Он попросил ее также послать телеграмму в Оукленд, штат Калифорния.

Поговорили они и о соглашении между “Глобаник” и перуанским правительством, про которое Партридж узнал от Серхио Хуртадо.

— Когда ты его прочтешь, я думаю, нам следует показать копию Лэсу Чиппингему, — сказал он Рите. — Но в общем-то это не имеет никакого отношения к нашему пребыванию тут, и я не собираюсь использовать эту информацию, хотя Серхио на будущей неделе и обнародует ее. — Он улыбнулся. — Я полагаю, это самое малое, что мы можем сделать для “Глобаник”, которая дает нам хлеб, да еще с маслом.

Самолет без всяких осложнений вылетел из Лимы перед самым рассветом. Семьюдесятью минутами позже он достиг той части пересекающего джунгли шоссе, где должны были высадиться Партридж, Минь, О'Хара и Фернандес.

К этому времени уже достаточно рассвело и земля была хорошо видна. На шоссе никого не было — ни машин, ни грузовиков, ни какой-либо человеческой деятельности. По обе стороны от него на многие мили простирались джунгли, словно накрыв землю зеленым стеганым одеялом. На секунду отвернувшись от контрольных приборов, Освальдо Зилери сказал своим пассажирам:

— Садимся. Будьте наготове, чтобы быстро выйти. Я не хочу задерживаться на земле ни на секунду дольше, чем нужно.

Затем, развернув самолет, он круто повел машину вниз и, выровняв ее над шоссе, посадил на наиболее широкую его часть; самолет пробежал совсем немного и остановился. Четверо пассажиров, прихватив свои рюкзаки и оборудование, быстро вылезли, и самолет через несколько мгновений покатил по шоссе и поднялся в воздух.

— Быстро — в укрытие! — скомандовал Партридж, и все четверо углубились по тропе в джунгли.

Глава 13

Тем временем в Нью-Йорке над головой Партриджа — неведомо для него — разразилась гроза.

В пятницу утром Марго Ллойд-Мэйсон завтракала у себя дома, когда ей сообщили по телефону, что Теодор Эллиот хочет видеть ее “немедленно” в Плезантвилле, в здании “Глобаник индастриз”. Когда она спросила, что значит “немедленно”, выяснилось — в 10 часов утра. Президент “Глобаник”, сообщила секретарша, примет Марго первой.

Тогда Марго позвонила одной из своих секретарш на дом и велела отменить или перенести все дела, назначенные на утро. Она не представляла себе, что могло понадобиться Тео Эллиоту.

В главном здании “Глобаник” Марго пришлось прождать несколько минут в элегантной приемной для высокопоставленных лиц, где, сама того не ведая, она сидела в том же кресле, в котором четырьмя днями раньше сидел репортер “Балтимор стар” Глен Доусон.

Не успела Марго войти в кабинет президента компании, как Эллиот, не теряя времени, напрямик спросил:

— Какого черта ты не контролируешь, чем занимаются твои журналисты в Перу?

— Что значит — не контролирую? — спросила пораженная Марго. — Нас же хвалили за то, как мы освещаем тамошние события.

— Я говорю об очернительных, удручающе мрачных репортажах. — И Эллиот тяжело ударил ладонью по столу. — Вчера вечером мне позвонил из Лимы по прямому проводу президент Кастаньеда. Он утверждает, что все материалы Си-би-эй о Перу негативны и наносят ущерб его стране. Он возмущен до предела вашей телестанцией, и я тоже!

— Другие телестанции и “Нью-Йорк таймс”, — рассудительно сказала Марго, — занимают ту же позицию, что и мы, Тео.

— Нечего говорить мне про других! Я говорю про нас! К тому же президент Кастаньеда считает, что Си-би-эй в этом деле задает тон, а другие только следуют ее примеру. Он мне так и сказал.

Оба стояли. Эллиот в гневе даже не предложил Марго сесть.

— Есть что-то конкретное? — спросила она.

— Конечно, черт подери, есть! — Президент “Глобаник” указал на пять-шесть видеокассет, лежавших у него на столе. — После звонка президента вчера вечером я послал одного из моих людей принести пленки ваших вечерних программ за эту неделю. Теперь я понимаю, что имел в виду Кастаньеда: они полны безнадежности и мрака — словом, как все плохо в Перу. Ни звука о том, что перед Перу — большое будущее или что это чудесное место для отдыха, или что этих чертовых бунтарей из “Сияющего пути” скоро прижмут к ногтю!

— Многие считают, что это не удастся, Тео.

— Я понимаю, почему президент Кастаньеда в ярости, — продолжал бушевать Эллиот, будто и не слышал ее, — а “Глобаник” просто не может с ним рассориться, и ты знаешь почему. Я ведь предупреждал тебя, но ты меня явно не слушала. И еще одно: Фосси Ксенос тоже кипит. Он даже думает, что ты намеренно срываешь его бартерную сделку.

— Какие глупости, и я уверена, ты прекрасно знаешь, что это не так. Но наверняка можно что-то сделать, чтобы выправить положение. — Марго быстро соображала, понимая, что дело куда серьезнее, чем она полагала сначала. Ее собственное будущее в “Глобаник” могло оказаться под угрозой.

— Я сейчас скажу, что ты должна сделать. — В голосе Эллиота звучали стальные нотки. — Я хочу, чтобы этот репортер, который сует нос не в свои дела, этот Партридж был немедленно отозван и уволен.

— Вернуть мы его, конечно, можем. Но я куда менее уверена, что мы можем его уволить.