Зубы Дракона - Эптон Синклер

Муж ответил: «Мне кажется, что это говорит, что всё намного хуже».

Но он знал, что не было никакого смысла пытаться что-то объяснить. Это приведёт только к спорам. Он учился держать свои несчастья в глубине своей души. Его жена хорошо проводила время в Берлине, встречаясь с блестящими и уважаемыми личностями. А Ланни оставалось мучить себя размышлениями о деятельности и вероятных судьбах небольшой группы конспираторов в берлинских трущобах!

Он догадывался, что они делают. Он представил себе небольшой ручной пресс в задней части ателье, где печатались листовки, возможно, информация о Коричневой книге и ее откровениях о поджоге рейхстага, пожалуй, отклики внешнего мира. Всё для того, чтобы подержать мужество товарищей во времена страшных страданий. Возможно, Труди носила такую «литературу» тем, кто будет её распространять. Все они работали в постоянной опасности для жизни. И Ланни подумал: «Я должен помогать им. Я тот, кто может действительно что-то сделать, потому что я могу достать деньги, доставлять им информацию извне и передавать сообщения их товарищам во Франции и Англии».

Но потом он подумал: «Если я это сделаю, я разрушу счастье моей матери, моей жены и большинства моих друзей. В конце концов, я, вероятно, разрушу мой брак».

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ Die juden sind schuld[172]

Приятно в начале зимы оставить плоскую равнину ветреной Пруссии и ехать по лесам и долинам уютной Южной Германии. Приятно приехать в красивый и сравнительно современный город и найти теплый прием в учреждении, носящем имя «Четыре времени года». Имя, которое говорило, что там были всегда готовы. Мюнхен был городом «Четырех сезонов». Его жизнь состояла из серии фестивалей, а питьё пива из Mafikrugen[173] было гражданским долгом.

Преданный Золтан приехал заранее и сделал все приготовления для выставки. Герр приват-доцент доктор философии Алоизий Винклер цу Штурмшаттен проявил свое искусство, и интеллектуалы Мюнхена были проинформированы о достоинствах новой школы изобразительного живописи. А также о социальной значимости молодой пары, которая дарует им своё внимание.

Утром пришли журналисты, как им было назначено. Они уже были проинформированы о том, что писала берлинская пресса о Дэтазе, о состоянии Барнсов и о важности Оружейных заводов Бэдд. Им также были известны факты, что Ланни был на охоте с генералом Герингом и однажды пил чай с фюрером. Молодая пара проявила приветливость, которую ожидали из страны ковбоев и кино. Ланни отвечал да, он очень хорошо знает Мюнхен. Он здесь купил несколько работ старых мастеров. Он назвал их и рассказал, в каких коллекциях нового мира они находятся. Он оказался в городе в самый исторический день десять лет назад и был свидетелем сцены, которая сделала Мюнхен навсегда известным. Защелкали лампы фотоаппаратов в то время, когда он говорил, напомнив ему о тех сценах на площади Мариенплац, когда были убиты нацистские мученики.

Интервью появились в свое время, и когда на следующий день открылась выставка, пришли толпы. Повторялась старая история с новыми людьми, и те, кто любит величие и славу, никогда не устают встречаться с герцогом и герцогиней XYZ и принцем и принцессой ZYX. Большое дело для искусства, когда дамы высшего социального положения появлялись в художественной галерее, чтобы воздать должное гению, хотя бы и мертвому. В то время как Пар-сифаль Дингл спрашивал дух мертвого художника, доволен ли он выставкой, и в то время как Ланни осматривал работы старых мастеров и старался сбить на них цену, Бьюти Бэдд и ее несравненная невестка были представлены важным персонам, принимали приглашения на обеды и ужины и собирали анекдоты, чтобы рассказать их супругам, а потом своим родственникам и друзьям.

Только одна вещь нарушала идиллию этой пары. То, что Марсель Дэтаз умер, когда Ирма была ещё ребенком, и он не имел возможности нарисовать её портрет. Таким образом, Бьюти получала большую долю славы, чем ей полагалось, и не было никакого способа, чтобы перераспределить её. Свекровь старалась быть скромной и не говорить о себе и своих портретах, когда Ирма была рядом. Но другие продолжали настаивать на этом, и ситуация становилась опасной. Бьюти спросила сына: «Кто сейчас является лучшим действующим портретистом?»

«А тебе зачем?» спросил он с удивлением.

«Потому что, ты должен немедленно заказать ему портрет Ирмы. Во-первых, это станет сенсацией, а во-вторых, поможет сохранить ее интерес к искусству».

«Жаль, что Сарджент[174] умер!» — усмехнулся Ланни.

«Не шути об этом», — настаивала мать. «Непростительно, когда толпы приходят и посмотреть на портреты увядшей старой женщины, которая ничего не значит, а рядом находится женщина в расцвете своей красоты».

«Искусство вечно, а цвет лица мимолетен», — ответил неисправимый сын.

В Мюнхене произошло событие гораздо большего значения, чем выставка Дэтаза, в результате чего город был расцвечен флагами. Рейхсканцлер, фюрер НСДАП, проехал и пролетел всю страну с предвыборными речами. После подавляющего триумфа он искал место тихого уединения, чтобы подумать и поразмышлять о новой политике. И теперь, обновленный и вдохновлённый, он приехал в свой любимый город, где было создано его движение, и где был заслужен его мученический венец. Здесь он был бедным Schlawiner, так здесь называли человека, у которого не было средств к существованию. Landstreicher, который произносил дикие, полубредовые речи, и люди слушали его, потому что для них это было Gaudi, или то, что называют «потехой». Мюнхен видел его бродящим по городу подавленным, неотесанным в его рыжем поношенном плаще с тяжелой палкой от собак из-за страха врагов, которые, однако, не обращали на него внимания.

Но теперь он одержал победу над всеми. Теперь он стал хозяином Германии, и Мюнхен праздновал его приезд флагами. Здесь, в Коричневом доме у него был главный штаб партии. Великолепное здание, которое сам Адольф отремонтировал и украсил по своему вкусу. Он, несостоявшийся архитектор, создал нечто настолько изящное, что его последователи восторгались, когда посещали это место, и давали новые обеты верности своему лидеру и его всепобеждающей мечте.

Мейбл Блэклесс, она же Бьюти Бэдд, она же мадам Дэтаз, в свое время покоряла вершины, и у неё еще осталось воображение. «Лан-ни!» — воскликнула она. — «Как ты думаешь, ты смог бы устроить, чтобы он пришел на выставку? Это будет стоить миллион долларов для нас!»

«Конечно, стоит подумать об этом», — уступил сын.

— Не откладывай! Звони Генриху Юнгу и проси его приехать. Заплатишь ему все, что он захочет, и мы все внесём нашу долю.

— Он много не захочет. Он не жадный человек.

Молодой нацистский чиновник был потрясен этим предложением. Он боялся, что это было далеко за пределами его полномочий. Но Ланни призвал его принять участие в большом событии. Он много работал в избирательной кампании и, безусловно, имеет право на отдых в течение нескольких дней. Как можно лучше провести их, чем выразить своё восхищение фюреру и показать ему картины того жанра, который он одобрял?

«Вы можете принести их к нему, если он так предпочтёт», — предложил Ланни. — «Мы закроем выставку на один день, отберём самое лучшее и доставим картины, куда он захочет». Он говорил с рвением, имея в рукаве другую схему. Он не думал просто о повышении цены своего семейного имущества. — «Если вы можете уехать сразу, берите самолет. Нельзя терять время».

«Herrgott!» — воскликнул бывший лесник. Он был на небесах.

Потом Ланни заказал междугородний вызов Курта Мейснера в Штубендорфе. Курт отказался от приглашения в Берлин, потому что он не мог позволить себе такую роскошь и не хотел быть обязанным. Но теперь Ланни мог сказать: «Это бизнес. Ты окажешь нам услугу, а также фюреру. Ты сможешь сыграть ему свои новые композиции, и это, безусловно, скажется на твоей карьере. Генрих тоже приедет, и мы покрасим город в коричневый цвет». Он предположил, что была правильная национал-социалистическая формула!

Ирма взяла трубку и добавила: «Приезжайте, Курт. Для Ланни это будет очень хорошо. Я хочу, чтобы он понял ваше движение и научился вести себя». Для апостола и пропагандиста невозможно было устоять перед таким приглашением. Ирма добавила: «Возьмите самолет из Бреслау, если так быстрее. Мы зарезервируем для Вас номер».

Это стало приключением для Бьюти Бэдд. Шесть лет прошло с тех пор, как Курт покинул Бьенвеню и не вернулся. Он нашел себе жену, а она мужа, и теперь они встретятся, как старые друзья, будут рады видеть друг друга, но их радушие будет тщательно отмерено. А их воспоминания будут походить на картины Марселя, висящие на стенах, но не для публичного показа.

Парсифаль Дингл был здесь, и он много слышал о чудесном немецком композиторе, который так долго жил у Бэддов. Ему не сказали, что Курт был любовником Бьюти в течение восьми лет, но он не мог не догадаться. Он никогда не задавал вопросы, что противоречило его философии. Мудрый и сдержанный джентльмен с седыми волосами, он нашел себе исключительно удобное гнездо и осторожно устраивался в нем, не занимая места больше, чем ему было положено. Он совершенствовал свою душу, наслаждался этим процессом и ничего не желал больше. Если немецкий музыкант, который читал Гегеля, Фихте и других философов своей страны, пожелает задать вопросы о внутренней жизни, Парсифаль будет рад ответить на них. В противном случае он будет слушать игру Курта на пианино в их номере и самостоятельно оценивать музыку.