Адмирал Корнилов - Светлана Кузьмина

…Из шханечного журнала корабля «Великий Князь Константин»:

«6 октября 1854 г., 5 час. пополуночи.

По словесному приказанию Его Превосходительства г. вице-адмирала Нахимова на корабле «Вел. Кн. Константин» спущен флаг г. генерал-адъютанта вице-адмирала Корнилова, который волею Божьей умер от полученных ран вчерашнего числа на бастионах оборонительной линии.

Следуя движению флагманского корабля для церемонии погребения тела умершего от ран г. начальника штаба Черноморского флота и портов вице-адмирала генерал-адъютанта Корнилова, мы и весь флот отопили реи [178] на разные галсы, спустили до половины гафель, флаг, гюйс и вымпел, а в 6 часов, обсервуя того же флагмана, спустили совсем флаг и гюйс, поставили прямо реи на топенанты и подняли на место вымпел».

…Из книги «Материалы для истории обороны Севастополя и для биографии В.А.Корнилова, составленные А.П.Жандром»:

«В 5 1/4 часа вечера 6 октября, в Михайловском соборе раздались печальные звуки панихиды по Владимире Алексеевиче. Канонада гремела вокруг, но в церкви не произнесено суетного слова во время служения, по окончании которого присутствовавшие простились с усопшим начальником, как дети прощаются с любимым отцом, безвременно похищенным смертью. Вечерело. Погребальное шествие тронулось по Екатерининской улице, мимо Петропавловской церкви. Множество офицеров, с непокрытыми головами, шли безмолвно за гробом, уносившим столько блестящих надежд; каждый искал чести нести прах адмирала, совершившего многое в короткое время, адмирала, от которого Черноморский флот справедливо ожидал ещё большего в будущем, — но те, которым посчастливилось поднять драгоценную ношу, неохотно уступали своё место. Картина была мрачная: среди тяжёлого грохота пушек, треска разрывавшихся бомб и свиста ядер неслышно двигались два батальона и четыре полевых орудия; темнота ночи, быстро сменившей сумерки, освещалась пламенем факелов и огненными полётами бомб; горе написано было на всех лицах. Мы приближались к знакомому всем склепу, где покоился тот, на кого почти четверть века с благоговением взирали подчинённые, чья память живёт в сердцах черноморских моряков, чьё имя записано в летописях Русского Флота. У склепа, в котором погребены потом ещё два адмирала, равно уважаемые черноморцами, равно любимые всеми, и где навеки соединены теперь незабвенный учитель и три героя-ученика, чувства присутствующих не могли выражаться слезами: какое-то оцепенение изобразилось на лицах, каждый как бы боялся мысли о будущем, и корабли, скрестив реи, приспустив свои флаги и вымпела, сумрачно глядели на разверзавшуюся могилу, готовую поглотить и их самих, и всё окружающее, всё — даже самое имя Черноморского флота!»

«Высочайший рескрипт на имя вдовы генерал-адъютанта, вице-адмирала Корнилова.

12 октября 1854 г.

Вдове покойного генерал-адъютанта Корнилова, павшего при обороне Севастополя, производить из государственного казначейства вместе с детьми по 5 тысяч рублей серебром, независимо пенсиона, следующего ей из Инвалидного комитета. Сыновей — в пажи.

Бастион, где он убит, назвать по нём. Витали [179] заказать памятник ему, который воздвигнуть на месте, где он погиб.

Елизавета Васильевна. Славная смерть Вашего мужа лишила наш флот одного из отличнейших адмиралов, а меня одного из моих любимых сотрудников, которому я предназначал продолжать полезные труды Михаила Петровича Лазарева. Глубоко сочувствуя скорби всего флота и Вашей горести, я не могу более почтить память покойного, как повторив с уважением последние слова его. Он говорил: «Я счастлив, что умираю за Отечество». Россия не забудет этих слов, и детям Вашим переходит имя, почтенное в истории Русского флота.

Пребываю к Вам навсегда благосклонным

Николай.

14 октября 1854 г.

Гатчина».

В то время, когда Корнилов умирал в госпитале, сражение за город было в полном разгаре. И если бы Владимир Алексеевич смог увидеть происходившее, то удостоверился бы, что его труды не пропали даром.

В 8 часов 40 минут взорвался французский пороховой склад, с русской батареи раздалось «ура», и, по выражению корреспондента «Таймс», «русские принялись стрелять с такой силой, что заставили совершенно замолчать французский огонь, так что французы могли делать выстрелы только время от времени, через значительные промежутки, а в 10 часов почти совсем замолкли на этой стороне».

А.Жандр свидетельствует: «В это время на 3-м бастионе совершалась ужасная сцена. После сильно контуженного и раненого капитана 2-го ранга Константина Попандопуло бастион поступал в командование капитан-лейтенанта Евгения Лесли; он помогает начальнику артиллерии 3-й дистанции капитану 1-го ранга Ергомышеву поддерживать сильный огонь, но в 3 часа 17 минут бомба пробивает пороховой погреб, и страшный взрыв потрясает 3-й бастион. Контуженный в голову, Ергомышев падает в беспамятстве, а Лесли и множество нижних чинов разорваны на части. Обезображенные трупы их раскинуты вокруг во рву между орудиями; там груда рук, тут головы без трупов. Несколько минут третий бастион безмолвствует. Офицеры стоявшего вблизи 41-го флотского экипажа пополняют прислугу, одушевляют матросов; 3-й бастион открывает огонь с новою силою, силою мщения, — и снаряды наши снова поражают англичан. Малахов курган представляет иное зрелище: среди ядер и бомб там виден священник в епитрахили, с крестом в руке, благословляющий прислугу. С городского телеграфа замечено, что более двух часов этот достойный пастырь не выходил из огня; одушевлённые его примером, матросы удваивают усилия и в 3 часа 50 минут взорван пороховой погреб на той английской батарее, где с начала дня развевался английский флаг. Вслед за тем произошёл небольшой взрыв и на Малаховом кургане, но это не остановило действия орудий. Батареи кургана 3-й и 2-й дистанции продолжают усиленный огонь по англичанам, и только к вечеру лишь два английских орудия отвечают им.

Расстреляв свои заряды, батарея № 10 умолкла в 4 часа пополудни; сообщение наше с нею было прервано тысячами французских ядер, избороздивших всё поле между этой батареей и 6-м бастионом, и несмотря на всё желание доставить ей заряды, несмотря на вызов охотников, Нахимов не решился посылать их на верную смерть, ибо корабли продолжали свой потрясающий огонь. Мы считали батарею № 10 полуразрушенною и были очень удивлены, когда возвратившиеся оттуда охотники принесли известия, что она почти невредима. Не в таком положении находилась Константиновская батарея; неприятельские корабли, атаковавшие её с фронта, стояли так далеко, что орудия нижнего этажа батареи не достигали их, и она могла противопоставить им только орудия среднего этажа и верхней площадки, а против кораблей, поражавших её с тыла, она не имела ничего, кроме батареи Карташёвского и Волоховой башни. В 4 часа пополудни на Константиновской батарее обрушилась часть угла, а к концу боя кроме взорванных 24 зарядных ящиков оказались следующие повреждения: убито 5, ранено 50 человек, на платформе сбито 27 орудий, бруствер площадки местами повреждён, в закрытых этажах разбито 13 амбразур и только одна из ядрокалительных печей уцелела. Озабочиваясь, достаточно ли на Константиновской батарее зарядов, Нахимов послал туда одного из своих флаг-офицеров, но князь Меншиков был уже там и сам следил за безостановочным действием северных укреплений.