На край света (трилогия) - Уильям Голдинг

Как бы то ни было, судно привели в порядок: отскребли, отчистили, отскоблили, отдраили и оттерли так, что человек с матросской выучкой мог держаться на ногах. Паруса, которые можно было спасти, расстелили и залатали. Несмотря на все наши лишения, в веревках и парусине недостатка не наблюдалось. В приличную погоду шла рыбная ловля, хотя добыча была небогатой и проходила мимо меня. Рыба не особо соблазнялась наживкой, забрасываемой в море с огромного судна. Возможно, среди морских жителей ходили недобрые слухи о странной рыбине по имени Человек! Частенько мимо проплывали киты, и, как мне доложили, мистер Бене выдумал несколько способов поохотиться. Несмотря на большое количество умельцев в разных областях, команда, однако, отнеслась к его предложениям с прохладцей – особенно к идее изготовления гарпуна со взрывчаткой.

Моя идея выстрелить разом из всех орудий, подойдя как можно ближе к чудищу, тоже не вызвала особого восторга. Пришлось довольствовать тающими запасами и мыслью о том, что мы все-таки движемся. Фок-мачта блестяще выдержала тяжелейшее испытание. Подул легкий ветер, и поставили не только лисели, но и стаксели – треугольные полотнища, растянутые, скорее, между мачтами, чем на них. День за днем мы делали не меньше шести узлов.

Читатель, несведущий в морской науке, простит меня за столь обширные экскурсы в данную область! Дело в том, что я вечно теряюсь, пытаясь выразить свои мысли по этому поводу. Невозможно перенести на бумагу это ни с чем не сравнимое наслаждение – знать, что сама жизнь твоя связана единственно с существованием корабля, напряженно следить, как день за днем приближаешься к цели, слушать плеск воды о форштевень, глядеть на раздутые паруса и ощущать, как день и ночь непрестанно движутся почти две тысячи тонн дерева, собранного воедино чьей-то умелой рукой! Даже моряки держались бодрее и охотнее выполняли приказы. Все были довольны, включая офицеров, кроме разве что Чарльза. Дело в том, что он все страдал от мыслей, что где-то в основании фок-мачты притаилась коварная искра. В одну из моих любимых ночных вахт я пристал к нему со словами:

– Признайте же, Чарльз, – мачта в безопасности. Вы не желаете примириться с тем, что мистер Бене в данном случае прав!

– Не может он всегда быть прав. Никто не может. И поскольку его методы расчета нашей долготы совершенно ошибочны…

– Ошибочны?

– Нет, теория-то верна – но осознаете ли вы, как трудно, почти невозможно вычислить угловое разделение двух небесных тел, одно из которых постоянно меняет форму?

– Я просил штурмана объяснить мне метод мистера Бене, но он отказался.

– Это вопрос параллакса[107] и так далее. Необходимо учитывать положение и движение Луны, Солнца, планет и их спутников – целая паутина вычислений… Нет, он положительно спятил!

– Однако иногда он прав. Прошу вас, Чарльз, не позволяйте пустой неприязни ослепить вас. Не стоит отрицать заслуги Бене – такая мелочность вам не к лицу! Простите, если я слишком вас поучаю.

– Имеете право. Мое нежелание поверить в метод мистера Бене опирается отнюдь не на неприязнь, а на здравый смысл. Поверьте, самые ученые умы Англии отвергли этот способ, потому что он чересчур неточен. Кто из нас безумен – я или Бене?

– Только не вы, умоляю! Вы – наша надежда и опора, олицетворение здравого смысла!

– Благодарю вас. В этой части океана острова малочисленны и разбросаны на расстоянии в несколько сотен миль друг от друга. Между ними можно пройти, зная лишь широту. Вдобавок мы вряд ли наткнемся на препятствие, так как сумеем вовремя его заметить. В общем, утро вечера мудренее.

Мистер Преттимен больше не выл во время качки – моя затея с переворачиванием, похоже, прошла удачно. Скорее всего он по-прежнему умирал, но, по крайней мере, без мучений. Миссис Преттимен я старался избегать с тех пор, как… Ах, даже морской язык не позволяет выразить, как это было неприятно! В общем, с ней я не сталкивался после того, как она высказала свое мнение обо мне размеренным, судейским тоном. Однажды она заглянула в салон, но, увидев меня, вышла – я даже не успел подняться с места. В другой раз я заметил, как миссис Преттимен бежит вниз по коридору во время качки, и, убедившись, что дама без помех достигла поручня, отвернулся и прошел мимо. Она осталась верна матросской робе, и я мысленно аплодировал этому решению. Стоит только привыкнуть к шокирующему с первого взгляда облику, как вид дамы в брюках перестает смущать. Более того, если задуматься обо всех неудобствах и трудностях, которые приносит женщине подобающий наряд, когда корабль дергает, качает и швыряет на волнах, становится ясно, что брюки, возможно даже специально сшитые для женских форм, гораздо удобней юбки. Более того, в них, вне всякого сомнения, безопаснее, так как даме больше не приходится ставить благопристойность выше собственной жизни и предпочитать смерть нарушению приличий, словно героине нашумевшего французского романа[108].

Так или иначе, но я постоянно натыкался на миссис Преттимен, причем в обстоятельствах – несмотря на то, что она ухаживала за умирающим, – более приличествующих высокой комедии. Как-то я шел по шкафуту – вернее сказать, прогуливался, потому что хорошая погода позволяла не хвататься ежеминутно за леера. Местами темная, пропитанная водой палуба покрылась грязновато-белой коркой соли, из-под которой проглядывали щепки, плесень да хвосты пакли, торчащие из просмоленных швов. Вид этот располагал к размышлениям о бренности мира. Однако же, по моим наблюдениям, никто ни о чем подобном не думал. Мы притерпелись к опасности – кто-то перестал обращать на нее внимание; кто-то, как Боулс, жил в постоянном страхе; кто-то ожесточился; а кого-то опасность даже бодрила, к примеру, юного Томми Тейлора, который постоянно насвистывал и хохотал, доводя самых раздраженных среди нас – вроде меня – чуть ли не до безумия. Один из нас вообще представлялся выше таких тривиальных вещей, как смерть – я имею в виду мистера Бене. Как-то раз я возвращался к себе, перемолвившись парой словечек с мистером Истом, а лейтенант сменился с вахты и сбегал со шканцев: в руке зажат листок, глаза широко распахнуты и явно не глядят на наш убогий мир, на лице застыла восторженная улыбка. Не заметив меня, Бене ринулся в коридор. Поскольку с фок-мачтой все было в порядке, я решил, что он обуян второй своей безумной идеей – во что бы то ни стало определить наше положение без хронометра. «Вдруг наконец-то пойму, что он собирается делать», – подумал я и ринулся за ним. Я влетел в коридор в тот момент, когда лейтенант стучался в каюту миссис Преттимен, и ему, похоже, ответили, потому что он вошел и затворил за собой дверь! Ну, это уже слишком! Возможно, Бене наплевать на репутацию дамы, но я этого не позволю! Несмотря на то, что в тот момент палуба встала дыбом, я бросился к каюте миссис Преттимен, и тут очередной рывок корабля швырнул меня лицом об пол. Наверное, на несколько секунд меня оглушило, потому что, когда дверь каюты снова открылась, я стоял на четвереньках. Бене с треском вылетел обратно в коридор. У него за спиной с грохотом захлопнулась дверь. Листок куда-то исчез. Корабль качнуло, и Бене, уже без всякой улыбки, самым нелепейшим образом полетел вниз по коридору. Ударившись о громадный цилиндр бизань-мачты, он, покачиваясь, встал надо мной, с невероятной осторожностью добрался до трапа в кают-компанию и исчез.

Но я-то все видел! На левой щеке лейтенанта красовалась белая отметина, которая – к моему глубокому удовлетворению – за те несколько секунд, что он был у меня на виду, превратилась в пламенеющий отпечаток женской ладони!

Решение было очевидным. Мистер Преттимен не в том состоянии, чтобы защитить честь жены. Значит, заступиться за нее должен я. Я подошел к каюте и постучал. Через несколько секунд дверь резко распахнулась.

Да почему же я так трушу перед этой женщиной?! Может быть, причиной всему ее возраст? Нет, пожалуй. Она стояла на пороге и мерила меня таким взглядом, словно я – вернувшийся Бене. По мере того как срок нашего путешествия приближался к году, ее собственные годы, казалось, таяли, становясь невидимыми глазу. Конечно, солнце и ветер покрыли лицо миссис Преттимен загаром, что больше пристало крестьянке, чем дочери священника! Пышные волосы выбивались из-под шали, которую она носила вместо капора. Локоны, в беспорядке падавшие на плечи, притягивали к себе взгляд. Впрочем, в остальном она выглядела безупречно.

Я даже не успел предложить свои услуги. Позолоченные солнцем щеки миссис Преттимен вспыхнули краской гнева.

– Неужели все юнцы на этой разбитой посудине посходили с ума?!

Я открыл рот, чтобы ответить, но нас прервал зов из соседней каюты:

– Летиция!

Это был мистер Преттимен, искалеченный Преттимен, который повторил довольно-таки бодрым тоном:

– Летти!

Миссис Преттимен вышла в коридор, открыла дверь в каюту мужа и бросила мне через плечо: