Многоярусный мир. Том 1. Сборник фантастических произведений - Филип Фармер

— …и как это может, такое волшебство, как это: все что произошло и эти глаза…

— Ты похож на покойника, приятель. Эй, ты там?

Он широко раскрыл глаза и наконец-то ясно увидел ее лицо и темные волосы, и глаза, зеленые-зеленые, словно морская бездна, с оттенком синевы. Ее спутанные, сохнущие волосы, обрамляли лицо подобно виноградным лозам, и зеленые глаза, и густые брови над ними казались неотъемлемой частью ее, отбрасывая зеленое сияние на непостижимую прозрачность щек. Он в тот момент никак не мог понять, что же она была такое. Она сказала ему (как давно, прошли многие годы):

— Я думала ты — фавн…

Но сейчас он не имел еще полного сознания, если не сказать фантазии, в своем распоряжении. Она просто не соотносилась ни с чем из его опыта.

Затем он почувствовал сжимающую, выворачивающую боль внутри, в верхней части живота, заполняющую все, грозящую взорваться. Какой-то толстый шнур внутри перекрутился, и ясно понимая, что его надо разогнуть, он сделал яростное, противоречивое усилие преодолел его. И когда пришел взрыв, то это была тошнота, а не агония. Конвульсивно он вывернул голову, почувствовав подступающую волну к горлу, и расслабился.

И увидел с слишком большим мучением, чтобы ужаснуться светлую рвотную массу, стекающую вокруг ее колена, углубление, образованное бедром и икрой ноги, так как она сидела, подобрав под себя ноги, и комки, оставшиеся после того, как стекла жидкость. И она…

Она сидела так же, как и прежде, держа его голову, баюкая в своих руках, успокаивая и напевая, что все хорошо, хорошо, он будет теперь чувствовать себя лучше. Слабость обволокла его и отступила, после чего, дрожа, он отстранился от нее, наклонил голову и глотнул воздуха.

— У-уфф, — и выдохнул.

— Парень, — произнесла она, и произнесла это точно в унисон с ним. Он держался за голени и вытер слезы, вызванные рвотой сперва из правого, потом из левого глаза, смахнув их на колени.

— Уф, ну и дела, — пробормотал он, и она снова произнесла фразу в унисон с ним.

И тогда, наконец-то, он взглянул на нее.

Он взглянул на нее и никогда уже не забыл, что увидел, как и все остальное. Послеполуденное солнце, лучи» превращенные в кружево беседкой над ними, описывали ее, она наклонилась к нему, одной своей маленькой рукой, опершись на землю, плавно изгибающейся вниз, и ее собственный вес развернул плечи таким образом, а голова наклонилась несколько вперед, словно тяжелая ее волос пригибала к земле. Это вызывало чувство податливости, словно она вся была хрупкой, что на самом деле, он знал, было не так. Ее другая рука, раскрытая, лежала на другом колене, ладонью вверх, и пальцы не были до конца расслаблены, словно она что-то держала в них, действительно, луч света — золото, превращенное в коралл, — лежал в ее ладони. Она держала его просто так, гармонично, бессознательно, и в руке ее было знание за семью печатями, которое нельзя ни принять, ни передать. И он запомнил на всю свою жизнь, вплоть до самой мельчайшей части, вплоть до блестящего ногтя на ноге. Она улыбалась, а ее поразительные, непередаваемые глаза лучились обожанием.

Гай Гиббон понял приход величайшего момента своей жизни, именно в этот самый миг, и на всю свою жизнь, чтобы произнести нечто незабываемое, и что бы он не сказал, так и будет…

— О… ну и дела, — выдохнул он.

Он содрогнулся, а затем улыбнулся ей.

И снова смеялись вместе, до тех пор, пока, в недоумении, он остановился и спросил:

— А где я нахожусь?

Она не стала отвечать, и он закрыл глаза, попытавшись разобраться сам. Сосновая беседка… где-то разделся… поплыл. Да, поплыл! Затем, через все озеро и он встретил… Он открыл глаза, посмотрел на нее и сказал:

— Тебя.

Затем, заплыв в обратном направлении, холод, в желудке слишком много еды, теплого сока и несвежего пирога, чтобы справиться и:

— …ты, похоже, спасла мою жизнь.

— Что ж, кто-то ведь должен был. Иначе ты бы умер.

— И поделом мне.

— Нет! — вскричала она. — Не смей больше говорить этого! — И он совершенно ясно видел, что воскликнула она совершенно серьезно.

— Я только хотел сказать — за свою глупость. Я съел достаточно дерьма и пирога, который, думаю, начал уже плесневеть. Всего этого было слишком много, затем, когда я разгоряченный и усталый, как безмозглый тупица направился в воду. Так что любой, поступающий так, заслуживает…

— Я имела в виду, — произнесла она совершенно безэмоционально, — не смей это повторять. Ты слышал о старой традиции, когда на поле боя один человек спасал жизнь другому, то жизнь эта становилась собственностью его, и он мог поступать с ней так, как ему захочется?

— Ну, а что ты хочешь делать с моей?

— Ну, посмотрим, — задумчиво ответила она. — Ты должен сам отдать. Я не могу, вот так, просто взять ее.

Она затем выпрямилась и отодвинулась назад, рука ее заскользила по сосновым иголкам, лежавшим на каменном полу беседки. Она наклонила голову и волосы, качнувшись вперед, скрыли ее лицо. Он подумал, что она наблюдает за ним сквозь них, Но не мог быть уверенным.

Он хотел произнести это в полный голос, но мысль стала такой большой, что сдавила ему горло и он лишь прошептал:

— А ты ее хочешь?

— О, да, — ответила она, тоже шепотом. И когда он пододвинулся и откинул волосы с ее лица, чтобы посмотреть, следит ли она за ним, то увидел, что глаза ее закрыты и в уголках их слезинки. Он с нежностью протянул руку, но прежде, чем успел к ней прикоснуться, она прыгнула вверх, прямо сквозь густую стену. Ее длинное золотистое тело прошло сквозь нее без единого звука и на мгновение, казалось, зависло в воздухе, затем исчезло. Он просунул голову и увидел, как ее тело промелькнуло под зеленоватой водой. Он замешкался, потом почувствовал запах своей собственной рвоты. Вода выглядела достаточно чистой, а золотой песок — как раз подходящим материалом, чтобы поскоблить себя. Он выбрался из беседки и неуклюже, спотыкаясь, направился вниз, по берегу, к воде.

После первого нырка, он вышел и завертелся вокруг, ища ее, но не находя.

Ничего не чувствуя, он подплыл к крошечному пляжу, и нагнувшись, обсыпал себя мельчайшим песком. Затем нырнул и начал отчищаться, и потом (все еще надеясь) еще раз выскоблил всего себя. Снова нырнул, вынырнул. Но ее не увидел.

Он постоял в лучах заходящего солнца, чтобы обсохнуть и посмотрел на противоположный берег озера. Сердце подпрыгнуло, когда он заметил движение чего-то белого и снова упало, когда разглядел, что это всего лишь вереница покачивающихся и скользящих корабликов.

С трудом он поднялся к беседке — и теперь наконец-то-увидел, что эта та беседка, за которой он разделся — и тяжело опустился на скамью.