Горбун - Поль Феваль

– Куда мы идем, мсьё барон? Куда идем?

– Ужинать! – прощебетала обгонявшая их Сидализа. Она шествовала под руку с осанистым мушкетером. Вскоре Лагардер и госпожа принцесса остались вдвоем посреди длинной аллеи, шедшей параллельно улице Ришелье.

– Сударь, – с трудом превозмогая волнение, заговорила принцесса. Они неторопливо брели вдоль аллеи, – несколько минут назад в шатре кто-то из молодых господ назвал ваше имя. Услышав же ваш голос, я до боли отчетливо вспомнила об одном событии двадцатилетней давности. Ведь это вы. Вне всякого сомнения, вы тот человек, кто, оказавшись в траншее у низкого окна замка Келюс Тарридов, принял у меня из рук мою дочь.

– Да, это был я, – ответил Лагардер.

– Зачем вы это сделали, зачем меня обманули, когда, воспользовавшись темнотой, выдали себя за моего мужа Филиппа де Невера? Говорите, как есть. Прошу вас, по крайней мере, сейчас не лгать.

– Я действовал по велению сердца. Поступить именно так надоумил меня Всевышний, сударыня. Однако, это долгая история. Сейчас не время вдаваться в подробности. Могу лишь сообщить вам о том, что я сражался плечом к плечу с вашим мужем, защищая его от наемных головорезов. Я слышал его последние слова, присутствовал при последнем вздохе. Я спас вашу дочь, сударыня. Разве для вас этого не достаточно, чтобы мне доверять?

Принцесса пристально посмотрела на собеседника.

– Господь отметил ваше чело печатью благородства и чести. Но вы должны понять мою неуверенность. Меня так часто обманывали.

Лагардер вздрогнул, словно ощутив внезапный озноб. Слова принцессы отчуждали его, едва ли не пробуждали в нем к ней враждебность.

– У меня есть неоспоримые доказательства того, что девушка, о которой идет речь, ваша дочь, – сухо сообщил он ей.

– Вы – о том, что вам известен фамильный девиз Неверов «Я здесь!»?

– Я узнал его не из уст Филиппа де Невера, а от его убийц.

– И затем произнесли в траншее перед низким окном как пароль, чтобы выманить у меня ребенка?

– Чтобы его спасти, сударыня. Чтобы дать ему новую жизнь! – побледнев от обиды, пробормотал Анри.

– А кто произнес слова: «Я здесь» сегодня днем из-за портьеры во время семейного совета во дворце Гонзаго.

– Мое второе я.

Принцесса погрузилась в раздумья. Между спасителем ребенка и матерью встреча обязательно должна была превратиться в бурное изъявление чувств. Она началась с дипломатической тяжбы, которая в конце непременно должна была их привести к полному разрыву. Почему? Да потому, что между ними находилось сокровище, к которому они друг друга одинаково сильно ревновали. У спасителя были свои права, у матери – свои. В душе женщины происходила борьба между двумя началами: страданием и гордостью, закаленной долгими годами одиночества. К тому же спаситель ребенка перед матерью, не желавшей открыть ему сердце, тоже испытывал страх и недоверие.

– Сударыня, – с почти нескрываемой иронией продолжал Лагардер, – у вас есть сомнения в том, что девушка, о которой я говорю, действительно ваша дочь?

– О, нет, – отвечала мадам де Гонзаго. – Некое необъяснимое чувство подсказывает не, – в ваших руках моя дочь, моя бедная девочка. Чем я могу вас отблагодарить за ваше безмерное благодеяние? Не стесняйтесь, мсьё, – чем больше вы потребуете, тем лучше. Я готова вам отдать половину моего состояния, да что, состояния, половину жизни, – лишь бы не быть перед вами в долгу!

В ней говорили мать, паче собственной жизни любящая ведя и вместе с тем затворница, чьи лишения и отрешенность от простых радостей жизни нередко наполняют ее душу какой то особой, вычурной, почти иезуитской гордыней. Сама того не осознавая, она оскорбляла своего собеседника. Лагардер что-то хотел ответить, но, как обычно, обуздав свой порыв, лишь отрицательно покачал головой.

– Где сейчас моя дочь? – спросила принцесса.

– Я прежде попросил бы вас меня выслушать, – ответил Анри.

– Конечно, конечно, я все поняла, мсьё. Я ведь вам уже сказала, вы можете от меня требовать…!

– Мадам, вы ничего не поняли! – в голосе Анри помимо его желания пробивались презрительные нотки, – и я начинаю опасаться, что никогда не поймете.

– Вы это о чем?

– Вашей дочери здесь нет, сударыня.

– Она у вас? – воскликнула принцесса, надменно вскинув голову. Ее глаза сверкнули гневом. Затем, взяв себя в руки, пояснила:

– Я вас понимаю: вы заботились о ней с младенчества, и никогда за эти годы она вас не покидала. Верно?

– Никогда, сударыня.

– У вас хотя бы есть, кому за ней ухаживать?

– Когда девочке исполнилось двенадцать лет, я пригласил к себе в дом старую преданную служанку вашего первого мужа госпожу Франсуазу.

– Франсуазу Беришон! – не успев исказить дипломатической игрой радостного удивления, воскликнула принцесса и, сильно потиснув Лагардеру руку, прибавила. – Сударь, просто не нахожу слов, чтобы выразить вам благодарность за ваше удивительное великодушие!

Последними словами она опять причиняла Анри боли, но, с головой погрузившись в собственные переживания, этого не замечала.

– Проведите меня к дочери, – сказала она. – Я готова следовать за вами, куда угодно.

– Но к этому не готов я, сударыня, – ответил Лагардер.

Принцесса отдернула свою ладонь из его руки.

– Ах, вот как! – ею снова овладели сомнения и недоверие, – значит вы не готовы…

В ее обращенном к Лагардеру взгляде дрожали страх и растерянность.

Лагардер сказал:

– Сударыня, нам угрожает так много опасностей!

– Моя дочь в опасности? Ей что-то угрожает? Я здесь. Я готова ее защищать!

– Вы? – Лагардер невольно повысил голос. – Вы, сударыня?

И, усмиряя порыв неуместного удивления, продолжал:

– Вас не мучит вопрос: «Почему этот человек так медлит с тем, чтобы вернуть мне мою дочь?»

– Мучит.

– Почему же вы его мне до сих пор не задали, сударыня?

– В ваших руках моя судьба, сударь.

– Вы меня боитесь?

Принцесса молчала.

Горько улыбнувшись, Анри продолжал:

– Если бы вы меня об этом спросили, я ответил бы с откровенностью, ограниченной лишь вежливостью и уважением к вам.

– Я вас об этом спрашиваю, и прошу ответить чистую правду, не заботясь о вежливости и уважении.

– В течение многих лет, сударыня, я не возвращал вам вашего ребенка потому, что вскоре после моего изгнания случайно узнал о событии настолько странном, что долго не мог в него поверить. Мне стало известно, что вдова Невера изменила имя. Вдова Невера стала принцессой де Гонзаго!

Густо покраснев, она опустила голову.

– Вдова Невера! Когда до меня дошло, что эта новость – не очередная светская сплетня, а свершившийся факт, я задал себе вопрос: «Будет ли дочь Невера в безопасности, если окажется в доме Гонзаго?»