Лондонские поля - Мартин Эмис

— А дальше? Продолжайте, пожалуйста. Что именно он говорит?

— Он говорит, — сказал Гай, беспомощно, но совершенно правильно заключив, что Триш поверит чему угодно, — что его чувства к вам основаны на глубокой привязанности. И доверии.

— Почему же тогда? Почему, Кит, почему? Почему он тычет меня носом в такое? С этой… В туалете.

— Что, здесь?.. Что ж, да, порой он ведет себя импульсивно. Поддается порывам.

— А она на коленях…

Гай поднял взгляд. Зрелище, представшее ему, было таково, что колени у него затряслись, как от предвосхищения ужаса, наполнявшего его в те мгновения, когда Мармадюк причинял себе увечья (что случалось каждые полчаса). Николь в одиночестве взобралась на стойку и стояла там, держа в правой руке свои туфельки, а светлая ее меховая накидка походила на низкое солнце; с неизъяснимой холодностью она надзирала за тем, как проходит состязание.

Триш между тем расплакалась, и Гай взял ее за руку.

— Все, — сказала она сквозь слезы, вновь с бесконечным трудом, — все катится… ко всем чертям.

И пока Триш остановившимся взглядом глядела, казалось, в собственные глаза, Гай держал ее за руку и наблюдал за толпой: за тем, как она, подобно кровопийце, высосала все краски из огромного помещения, втянув всю энергию в саму себя и превратившись в единое торжествующее существо; как она задрожала, а затем взорвалась — или дозрела — или умерла, высвобождая из себя отдельные личности; и как победителя влекло течение ее распада, как хлопали его по спине, ерошили ему волосы; и как извивались вокруг него женские руки, а он хохотал, подобно богу всех подонков на свете.

— Итак, сказка продолжается, — сказал Кит Королевского Дуба, — осушив свой стакан и утерев рот рукавом. — По существу, течение матча изменилось во втором заходе третьего сета. Быстрорукий малыш-азиат, оправившись после несуразного своего старта, когда у него все так и валилось из рук (каламбур, а?), сумел трижды чисто выбить 16 на двойном — а это наивысший дубль на доске. Тот, что побольше, мог только стоять и смотреть. Но его опасения оказались мимолетными, потому как юнец-япошка все сам себе вскорости изгадил. Пользуясь преимуществами домашней встречи, метатель из Северного Кенсингтона делался все сильнее и сильнее — ведь он вышел туда, чтобы наказать заносчивого коротышку, который так и не оправился от удара. Да, промашка ему дорого обошлась. После этого он ни в коем разе не мог предотвратить свое поражение.

После этих слов Кит прикрыл глаза и зевнул. Втайне он восхищался своим голосом. Вместо того чтобы вообще его не слушаться, что было бы вполне простительно, голос его звучал на удивление хорошо (хотя он и сам был потрясен той глубиной, какую тот приобрел после последних нескольких порций выпивки). Но какая внушительность, какая лихость и беглость! Кит опять зевнул — судорожный вздох, сопровождаемый грубым подвыванием. Было так поздно, что «Маркиз Идендерри» вот уже полчаса как закрылся; но вечеринка продолжалась за запертыми дверьми, и бокалы каждого с гордостью вновь и вновь наполнял до краев сам управляющий, Майк Фрейм. И опять Кит не удержался от зевоты. Возможно, зевотой этой Кита заражали его сотоварищи (которые уже выдержали пятичасовой разбор состоявшегося матча). Внезапно они все как один издали протяжный стон, стоило Киту сказать:

— И пришлось ему кусать себе локти, когда дело стало близиться к завершению в четвертом сете, а…

Кит замолк — или же приостановился. Он заметил, что Триш спит — во всяком случае, не пребывает в сознании. Головы у всех женщин были склонены — то ли от усталости, то ли в любовной почтительности. Кит преисполнился таким счастьем и гордостью, что рот у него, раскрывшись помимо его воли, исторг нижеследующие слова (меж тем как правая рука — с выставленным дартсовым пальцем — переходила с одной на другую: Дебби, Энэлайз, Триш, Ники, Сутра, Петронелла, Игбала…):

— Лада, надо, ляда, рада…

Николь села прямо. А Гай заерзал на стуле. И тут, во всеобщем смятении упущенных намеков и непонятых острот, Триш с криком пришла в себя. Она покинула свой стул, но не выпрямилась — стояла, скрюченная, но с задранной головой, и указывала рукой на Николь Сикс.

— Ты! Это ты! У-у, я тебя видела. В мужском сортире. Она стояла на своих долбаных коленях в сортире! Возле Кита. Стояла на коленях в мужском сортире и сосала у него…

Кит по-хозяйски выступил вперед и единожды врезал Триш кулаком по скуле. Встал над нею, тяжело дыша, но тело ее не двигалось. На заднем плане, неподалеку от них, со снисходительным выражением лица выжидал Майк Фрейм, тихонько позвякивая ключами.

— Вот, — сказала Николь, — образчик эпического убожества.

— Да. Омерзительно до изумления.

— Как приду домой, сразу приму душ. И чтобы вода была — кипяток.

— Отвратительная история. Я так сожалею. Нам следовало уйти сразу после матча, а они бы пусть делали все, что им заблагорассудится.

— Знаешь, когда Кит ударил ту сумасшедшую, идея состояла в том, чтобы проявить галантность. По отношению ко мне. Это для него все равно что набросить свой пиджак на лужу.

— Ты так думаешь?

— Любопытно, что сумасшествие и непристойность всегда идут рука об руку. Как сумасшествие и антисемитизм. Шекспир был прав. Офелия…

— О да. И, боюсь, довольно-таки несчастная Офелия, — ответил Гай, все еще бурлящий адреналином и гневом, к которым вдобавок примешивалась жгучая неловкость из-за его собственной реакции на гнусность, совершенную Китом. Он не испытал страха, нет, только оцепенение, как если бы все, во что он верил, оказалось стертым с лица земли, перестало существовать. И теперь Гай пробормотал, адресуясь к себе самому: «Что делать, совершенно не понятно…»

Чуть погодя она сказала:

— Мне так нравится твой язык… Все эти наши поцелуи…

— Тебе они удивительно хорошо удаются.

— Новичкам везет.

Они припарковались на ее тупиковой улочке, и она одарила его серией литературных поцелуев — «Мод», «Жеральдиной», «Евой в раю» и (счастливое изобретение!) «Офелией до и после смерти Полония». Потом добавила «Посул великолепной ночи». Во всяком случае, она была уверена, что сделала достаточно, чтоб восстановить его силы после того промаха, о котором он так сокрушался. Потом, с последним из множества вздохов, она потянулась за своей сумочкой.

— Твои чулки, — отрывисто сказал он. — Они порваны на коленях.

— Знаю. Я вообще не вижу смысла в чулках, когда они такие тонкие и прозрачные. На самом деле нужны, конечно, добротные плотные колготки. Присмотри за мной, пока я не доберусь до двери. Выходить не надо.

Она выбралась из машины и вошла в ворота сада. Но потом повернулась и пошла обратно — пошла так, как другой ночью, очень скоро, пойдет к другому мужчине, сидящему в другой машине. Приблизившись, она наклонилась к водительскому окну, и Гай проворно опустил его. Сунув голову внутрь машины, она одарила его «Еврейской принцессой».

Когда все закончилось, Гай непроизвольно поднес руку ко рту.

— Это — это было…

— Непростительно? — таинственным тоном спросила Николь. — Между прочим. Я собираюсь прекратить занятия с Китом.

— Правда? — нежно сказал Гай.

— Пытаешься сделать, что можешь. Но я наконец-то точно определила, чего я в нем не переношу.

— Чего же? — спросил Гай еще нежнее.

— Он ужасный простолюдин. Просто ужасный.

Простолюдин или нет, Кит Талант Кен-Чельский[87] все еще пребывал вне дома. Ночь только начиналась. Будучи хотя и скромного происхождения — сыном простого преступника, — Кит Талант все еще наслаждался свободой.

В тяжелом своем «кавалере» совершил он размашистое турне по пригородам Лондона: побывал в Плэйстоу, где высадил Петронеллу, доставил Сутру в Арнос-Гроув, отвез в Слау Энэлайз (Бэзил вел себя как-то странно), затем отправился в Айкенхэм, чтобы довезти малышку Дебби до дому в целости и сохранности. И немного посидел у нее в полуподвале, попивая растворимый кофе и коротая время с ее легко вообразимой матушкой, которая слышала о победе Кита по ТВ (в виде сообщения, врезанного посреди трансляции другого дартсового матча, который она смотрела), а потому и не ложилась, чтобы его поздравить — и, естественно, проследить, чтобы крошка Дебби не дала Киту «за счет заведения». Ни в коем разе не пренебрег Кит и своей ответственностью за Триш Шёрт — он самолично помог Майку Фрейму сунуть ее в мини-такси, и он же, стоя с задранной кверху двадцаткой, исчерпывающим образом проинструктировал водителя. Не забыл он и про Игбалу, которую, поскольку она жила по соседству, оставил напоследок; теперь она крепко спала (он проверял) в багажнике машины.

Растворимый кофе был выпит, сигареты выкурены, время убито. Новый Кит Талант. Сладок, однако же, вкус победы. В прежние времена Кит и Дебс непременно нашли бы удобный случай улизнуть, чтобы немного помиловаться, а позже Кит все уладил бы с миссис К. Или он мог бы подождать в «кавалере», куря еще и еще и слушая записи дартсовых матчей, пока Дебби не выбросила бы в окно ключ и он не поспешил бы обратно, чтобы как следует вдуть ей на халяву. Но сегодня? Сегодня перед ними предстал новый Кит Талант, не иначе. Да и Дебби была особенной. Она стоила 85 фунтов стерлингов. И он обнаружил, что теперь, когда ей стукнуло шестнадцать, она больше не будоражит его по-настоящему, ни так и ни этак; львиная доля колдовства бесследно исчезла. А значит — нет. Он расцеловал и обнял миссис Кенсит, а потом, на пороге, даже еще целомудреннее простился с Дебби — и был таков. В машине он сунул в магнитофон запись дартсового матча (финал, Оббс-Твемлоу — вещь неувядающая) и направился к Триш Шёрт.