Записки еврея - Григорий Исаакович Богров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И точно, съ наступленіемъ весны, духъ мой обновился; вмѣстѣ съ первою зеленью, зародилась какая-то радостная надежда въ моемъ молодомъ сердцѣ. Моя лавочка была единственною въ деревнѣ. Торчать въ ней цѣлые дни не было никакой надобности; кому что нужно, тотъ придетъ ко мнѣ на домъ и позоветъ. И такъ, я имѣлъ довольно свободнаго времени. Я обзавелся и коровой, и лошадью, и разной птицей, и голубятней. Я началъ съ того, что нанялъ пожилого трезваго мужика въ услуженіе, опытнаго по сельско-хозяйственной части. Совмѣстно съ нимъ, мы возобновили плетень около двора, выбѣлили строеніе, исправили крыши, очистили садикъ, окопали фруктовыя деревья, раскопали удобное мѣсто для огорода. Я физически работалъ наравнѣ съ моимъ работникомъ, засучивъ рукава. Я сладко ѣлъ, и еще слаще спалъ послѣ дневного труда. По мѣрѣ того, какъ я втягивался въ физическій трудъ, внутренній мой разладъ съ самимъ собою и порядкомъ вещей, обращался въ довольство самимъ собою. Сотня сомнѣній и запросовъ поочередно исчезали куда-то, и, вмѣсто нихъ, приходили не крупные, но тѣмъ не менѣе довольно важные интересы. Я, видимо, перерождался въ селянина, для котораго рожденіе теленка и смерть курицы составляютъ событія дня. Я дѣлался какъ-то проще, и чѣмъ далѣе шло мое превращеніе, тѣмъ больше и больше хотѣлось мнѣ привязаться къ своей женѣ, втянуть ее въ наши общіе интересы, возбудить въ ней какую-нибудь страсть, хоть къ расплаживанію цыплятъ и гусенятъ. Сначала, дѣло шло на ладъ; она низошла до того, что работала вмѣстѣ со много въ саду, смазывала своеручно глиняный полъ, стряпала мои любимыя блюда; но скоро она пуще прежняго заснула тѣломъ и духомъ, сложила руки и пошла меня угощать воркотней и кислой физіономіей.
Судьба, однакожь, помогла мнѣ. Старый деревенскій попъ приказалъ долго жить, а самъ отправился къ предкамъ. На мѣсто покойнаго поступилъ молодой священникъ, пѣвецъ и гитаристъ. Я сразу съ нимъ сошелся; мы оба любили музыку. Въ короткое время, мы полюбили другъ друга. Молодой священникъ страстно любилъ литературу, и не любилъ попадью, читалъ много и имѣлъ много книгъ свѣтскаго содержанія. Все досужее время мы, большею частью, проводили вмѣстѣ и много читали, и очень часто сами смѣялись надъ нашей оригинальной дружбой.
— Какъ странно, право, удивлялся священникъ: — попъ и жидъ — друзья!
— Пожалуйста, не предавай же меня анаѳемѣ! просилъ я его въ шутку.
Я полюбилъ деревню отъ всего сердца. Я забросилъ свое городское платье и одѣлся подеревенски, несмотря на всѣ протесты моей жены и родителей. Разъѣзжалъ я безъ кучера, научился всѣмъ деревенскимъ пріемамъ, ѣздилъ верхомъ, на неосѣдланной лошади, десятки верстъ тащилъ на собственныхъ плечахъ тяжести. Мои мускулы съ каждымъ днемъ крѣпли больше и больше, я наслаждался своей физической силой и почти гордился ею. По мѣрѣ возрастанія этой силы и укрѣпленія моего здоровья, уменьшалась и моя привитая воспитаніемъ трусость. Я чувствовалъ себя въ силахъ вступить въ борьбу, не опасаясь быть раздавленнымъ сразу.
Я былъ польщенъ и въ другомъ отношеніи. Какъ ни подозрительно относились ко мнѣ мужички сначала, они, все-таки, въ послѣдствіи, начали уважать меня. Они убѣдились, что я ихъ не обижаю, не обираю и не обсчитываю. Довѣріе ихъ дошло наконецъ до того, что при расчетахъ они перестали пускаться со мною въ подробности.
— Да ты, братъ, посмотри въ книгу и скажи, сколько тамъ слѣдуетъ. Нечего разсказывать. Ты у насъ человѣкъ аккуратный, не обманешь.
Нерѣдко, случалось, что знакомые мужички, не сладивъ въ какомъ-нибудь дѣлѣ или разсчетѣ, выбирали меня почетнымъ менторомъ. Въ такихъ случаяхъ, мои рѣшенія исполнялись обѣими сторонами безпрекословно.
Одного только мужички не могли простить ни мнѣ, ни попу, это-то, что мы гнушались ильновать.
— Что это за попъ и что это за шинкарь такой? Чарки отъ нихъ никогда не увидишь.
Ильнованіе, въ Малороссіи и Новороссіи, заключается въ томъ, что шинкари, крамари, чины сельской полицейской власти и даже священники, въ воскресные или праздничные дни, отправляются на домъ къ деревенскимъ жителямъ съ запасомъ водки, которою угощаютъ всѣхъ членовъ семьи. Въ награду за подобное вниманіе, всякій выпившій обязанъ сдѣлать подарокъ щедрому гостю. Кто подаритъ мѣшечекъ пшенички, кто ржи, кто проса, кто курицу, кто яичко. Ильнующій, израсходовавъ боченокъ водки впродолженіи дня, возвращается къ вечеру съ полнонагруженной разнымъ добромъ телегою. Безсовѣстная эта эксплуатація обратилась въ такой незыблемый обычай, что неильнующіе считаются гордецами, людьми невнимательными.
Торговля по лавкѣ пошла у меня тоже лучше прежняго. Я отправился на большую ярмарку и накупилъ свѣжаго товара изъ первыхъ рукъ, на значительную сумму, частью на наличныя деньги, а частью въ кредитъ. Мой «крамъ» прославился въ околодкѣ; наѣзжали изъ близкихъ и дальнихъ деревень чтобы отдать честь моей лавкѣ. При чемъ, очень часто обнаруживалась моя неопытность. При покупкѣ бумажныхъ матерій или платковъ, я руководствовался собственнымъ вкусомъ, выбиралъ цвѣта понѣжнѣе, на дѣлѣ же оказывалось, что я накупилъ негодное.
— Да что ты мнѣ суешь? возмутится бывало деревенская красавица или сельской парубокъ-левъ. — Ты подай такое, что-бы изъ далека видно было.
Что-бы сбыть негодный товаръ, я началъ разъѣзжать отъ времени до времени по ярмаркамъ, и, для экономіи, своеручно строилъ свой балаганъ. Нерѣдко случалось, что знакомые, знавшіе меня во время моей откупной службы, завидѣвъ меня въ деревенскомъ костюмѣ, съ заступомъ или топоромъ въ рукѣ, отворачивались отъ меня съ насмѣшкой, или притворялись не узнающими. Сначала, подобныя выходки меня огорчали, но въ скорости я привыкъ, и относился къ нимъ съ равнодушіемъ или презрѣніемъ.
Евреи вообще относятся враждебно къ тѣмъ, которые осмѣливаются думать собственною головою, поступать по собственной волѣ, не соображаясь съ рутиною большинства. Всякое вольнодумство, религіозное ли, житейское ли, осуждается, преслѣдуется и наказывается. Въ одной изъ ярмарочныхъ моихъ экскурсій, я нечаянно подслушалъ нелестное сужденіе о моей особѣ.
— Ты видѣлъ тамъ, на площади, въ балаганѣ, бывшаго откупнаго франта? спросилъ одинъ еврей другаго, назвавъ меня по имени.
— Да. Онъ одѣтъ по мужицки, да и рожа-то у него сдѣлалась какая-то нееврейская совсѣмъ.
— Его выгнали со службы, онъ и пошолъ мужиковать.
— За что же выгнали?
— Сплутовалъ, квитанцію укралъ что-ли. Онъ было окреститься вздумалъ да въ мужики въ деревню записаться; хотѣлъ, да не приняли.
— Не приняли?
— «У насъ у самихъ безпутныхъ — много» сказали ему. «Ты намъ честныхъ евреевъ подавай, а такихъ какъ ты не надо».
Я ужился въ деревнѣ и чувствовалъ себя совершенно счастливымъ. Возвышенные идеалы улетучились, какъ ночныя видѣнія при восходѣ лучистаго, яркаго солнца. Даже неудовлетворенное молодое сердце, жаждавшее другой
