Лебяжий - Зот Корнилович Тоболкин

– Дура, – сказал он тускло, понимая, что решение ее бесповоротно и что, выревевшись, она станет прежней Раисой. – Какая же ты дура!

Бывшая жена Мурунова к тому времени родила и жила здесь же, на Лебяжьем, но и это не остановило бы Раису, если б этот косолапый очкарик смог заменить ей Мухина. Нет, Ивана никто не заменит. Даже Мурунов, которого Раиса почти любит.

– У тебя кто-то есть, – предположил Мурунов. Раиса ему не возражала. – Наверно, тот губастый фокусник.

– Ага, он, – опять согласилась Раиса, чтобы не оставлять ему надежды. – Все мы, бабы, дуры. Прощай, Игорек, – она обняла Мурунова, поцеловала и, глядя себе под ноги, посоветовала: – Увези ты ее с собой. Сын-то вылитый Мурунов... Это твой сын, Игорь.

– Ладно. Но я прилетать сюда буду, учти, – сказал он и действительно прилетал еще два-три раза. На острове оставалась одна бригада из его экспедиции, и он прилетал.

Раиса все так же заведовала островной больничкой, которая разрасталась по мере того, как рос поселок. Бригаду перебросили к морю, а Мурунова – за границу. Он снова звал Раису с собой, но она отказалась. И вот уж два года, как он там, и сын его там, и жена. Он пишет реденько, и тон писем делается спокойней: наверно, смирился с мыслью, что вместе им уж не быть, а может, так занят, что теперь ему не до Раисы. Жаль, что далеко он и с ним нельзя пообщаться. Общаясь с людьми, которые любили Ивана и которых он любил, Раиса как бы вырывала его из небытия, прикасалась к нему, существующему только в делах и в памяти, через них, и ей становилось легче. Муж занимал в ее жизни необычайно много места. Раиса поняла это лишь после его смерти. Она осуждала его за терпимость, которая нередко смахивала на беспринципность. Он, казалось ей в ту пору, хотел примирить волков с овцами. Но и такого она любила его и уважала, как только можно любить и уважать мужчину. Позже, уже поостынув, Раиса поняла, что терпимость Мухина была вынужденной; все свои помыслы, все силы отдал одной-единственной цели. Он сознавал, что в чем-то проигрывает, позволяя ловкачам, вроде Горкина, недавно уехавшего за границу, греть руки у своего огня, переживал это в одиночку и никогда никому не жаловался. Но Раиса-то знала, как мучит, как донимает его совесть. Совесть мстила за компромиссы, а его покладистость привлекала к нему людей. Мухин умел заставить работать и друзей своих, и врагов. Но, разумеется, он не уравнивал две эти категории. С друзьями был нежен, добр, внимателен, ради них забывал о себе. Это он помог распрямиться Мурунову, согнувшемуся от неудач, он сделал оседлым вечного бродягу Станеева, он постоянно опекал Степу, Водилова, каждого, кто с ним соприкасался и кто нуждался в его помощи. Раиса и сама испытала на себе влияние Мухина. Теперь, когда ей за сорок, она уж не так категорична в своих суждениях, хотя как будто ничем не поступилась, разве только поумнела и, может, потому стала добрей. Вряд ли Мурунова знает, почему вернулся к ней Мурунов. Впрочем, так ли уж это важно? Главное, у ее ребенка есть отец...

«Вот, Ваня, – мысленно обращалась к мужу Раиса, – благодаря тебе я стала альтруисткой...» И еще говорила ему, что ребенка, которого когда-то обещала родить, так и не родила, а годы уходят. Рожать от случайного человека не хочется, а Мухин или кто-то хоть чуть-чуть на него похожий больше не встретится. А жаль, жаль, что не встретится...

Станеев, прижавшись к холодной печке щекою, обнял ее, вцепился пальцами в углы, словно боялся, что, отпустив печь, упадет. Виски вздулись, и казалось, череп не выдержит адского напряжения и лопнет. Но череп не лопнул: из носа густо пошла кровь. Через минуту Станееву стало легче. Чтобы не напугать задумавшуюся Раису, он осторожно дотянулся до полотенца, окунул его в ведро с водой и приложил к переносице.

– Юра, ты не мог бы подарить мне его фотографию? – спросила Раиса, наполовину высунувшись из мешка и оправляя сбившуюся моховую подушку.

Станеев что-то невнятно промычал и отодвинулся в угол, куда не доставал свет лампы. День этот для него слишком переполнен был впечатлениями. И одно из них – приезд Раисы – подействовало на него удручающе. Еще там, на острове, он понял, что любит Раису. Это было все равно что любить птицу пролетающую или вчерашнюю звезду. Он знал, что Раиса никогда не ответит ему взаимностью, а пытаться завоевать ее он не смел. Таких женщин не завоевывают. Они сами берут то, что им нужно. После смерти Мухина Раиса избрала Мурунова, Станеев видел их в Уржуме, а вернувшись на остров, снова увидал, как они в обнимку выходят из самолета. В тот же день он покинул Истомину избушку, устроился в лесничество, у самых гор, где никто из знакомых его не потревожит, не станет докучать вестями о... счастливой женщине. Но мир тесен. Его и здесь находили... Нашла и Раиса. Что-то не вышло у них с Муруновым. Вероятно, решила пожаловаться на судьбу, заодно вспомнив Ивана Максимовича.

– Что ж ты молчишь? – поднявшись на локоть, старалась разглядеть его лицо Раиса.

– Да я не знаю, – не оборачиваясь, но все же отняв полотенце, глухо проговорил Станеев. – Одурел. Столько всего сразу...

– Рад, значит?

– Конечно. Ты же мне... почти родной человек. А я так встречаю... даже не приготовился.

– Я не дипломат... с официальным визитом. К чему готовиться-то? – рассмеялась Раиса и дружески упрекнула: – Хорош хозяин – спиной стоит. Хоть бы ко мне повернулся.

«Поцеловать бы ее! Вот поцелую!..» – заведомо зная, что не решится на это, тоскливо думал Станеев.

– Подойди ко мне, Юра!