Удача – это женщина - Элизабет Адлер

Из окна Фрэнси видела, как бордовый «де кормон» Гарри проехал мимо ее дома. Она даже различила за стеклом лицо брата, с любопытством рассматривавшего новое здание на Ноб-Хилле. Итак, Гарри вернулся. Прошло пять лет с того дня, как он походя разрушил ее жизнь, но, заглянув в себя, Фрэнси с удивлением обнаружила, что не испытывает по отношению к брату ничего, кроме равнодушия. Она наблюдала, как шофер распахнул перед Гарри дверцу автомобиля. Навстречу ему по ступеням заскользил дворецкий, а лакей принялся выгружать из «де кормона» багаж – Гарри в жизни и шага не ступил без прислуги, и Фрэнси иногда задавалась вопросом: сам ли он чистит зубы и бреется, или за него эти операции совершает кто-то другой. С припухшими глазами и заметно обозначившимся брюшком Гарри выглядел лет на десять старше своих лет.

Фрэнси пожала плечами и отвернулась от окна, думая о том, как он поведет себя, когда узнает, кому принадлежит дом по соседству, хотя по большому счету это не слишком ее волновало. Нет, теперь уж Гарри ничего не сможет с ней поделать. Возможно, ее личное состояние еще не сравнялось с фамильным, Хэррисоновским, но, если верить слухам, богатство Гарри постепенно таяло, в то время как ее собственное набирало силу. В газетах в разделе светской хроники немало сплетничали о том, что Хэррисону-младшему пришлось продать свою долю акций железнодорожной компании, чтобы откупиться от второй жены, а тираж его газеты продолжал катастрофически падать. Более того, Гарри уволил директоров, работавших еще на его отца, и с тех пор убытки стали нести и прочие семейные предприятия Хэррисонов.

Внизу, в холле, послышались возбужденные восклицания, и Фрэнси на время выбросила из головы и брата и его тающие миллионы. В гостиную ворвался тринадцатилетний Олли, который дома проявлял куда большую прыть, чем на уроках.

– Мам, можно мне пойти на склад с Филиппом? – нетерпеливо спросил он, дружески толкнув Фрэнси в бок.

Она вздохнула:

– А ты уже сделал домашнее задание?

– Ах, мамочка, ну, я сделаю его, только позже. – Сын улыбнулся ей своей самой обезоруживающей улыбкой и, как всегда в подобных случаях, напомнил Фрэнси о Джоше.

– Мам, я тебе обещаю – все будет в порядке. До скорого! Филипп Чен ждал его в холле.

– Он вернется часам к шести, старшая сестрица, – сказал Филипп, сопроводив свои слова вежливым поклоном.

Проводив мальчиков, Фрэнси остановилась на пороге, глядя им вслед.

Олли был высок и резв, словно жеребенок, а его роскошные светлые волосы непокорной копной спускались ему на глаза, серые, как у отца. Он почти бежал по улице, неосознанно наслаждаясь бурлившей в нем энергией, в то время как походка Чена была подчеркнуто спокойной.

Восемнадцатилетний Филипп Чен считался китайцем американского происхождения. Он получил западное воспитание и образование, коротко подстригал свои черные блестящие волосы и одевался на европейский манер, появляясь на китайских национальных праздниках в пиджаке и брюках. Мандарин предвидел, что с Филиппом должна была произойти подобная метаморфоза. По желанию Лаи Цина Филипп большую часть жизни прожил в китайской семье, изъявившей желание приютить сироту, и посещал китайскую школу, но при этом к нему каждый день приходил учитель и обучал его американской и европейской истории и основам западной культуры. В шестнадцать лет Филипп оставил школу и начал работать бок о бок с Лаи Цином, которого уважительно именовал «достопочтенный отец». С удивительным для его возраста тщанием он изучал все аспекты бизнеса, которым занимался Мандарин, часто сопровождал его в путешествиях на Восток, и Лаи Цин относился к нему как к собственному сыну. Между ними всегда существовали тесная привязанность и взаимопонимание.

Олли с обожанием смотрел на серьезное лицо Филиппа, пока они торопливо шли вниз по улице, чтобы сесть в трамвай, направлявшийся на Маркет-стрит. Филипп Чен был его идолом. Олли нравилась даже его внешность, хотя тот был невелик ростом и чересчур бледен. Продолговатые восточные глаза молодого китайца излучали особый свет, свойственный лишь представителям этой древнейшей нации. Он называл Олли «младший братец» и был загадочен и молчалив. Олли никогда не мог догадаться, о чем думает его старший приятель в ту или другую минуту. Скорее всего, полагал он, Филипп занят важными размышлениями, поскольку тот никогда не проявлял видимого интереса к бейсболу, не коллекционировал пустых пачек из-под сигарет и не испытывал желания прокатиться лишний раз верхом, когда они все вместе выбирались отдохнуть на ранчо. А Филиппу было о чем размышлять – например, о курсе валюты в Гонконге по отношению к американскому доллару или о тоннаже нового корабля, пополнившего флот Лаи Цина. Отчасти по этой причине Олли всегда с большим удовольствием сопровождал Филиппа в офис Мандарина – ему очень хотелось получше узнать, какими делами заворачивают Филипп и Лаи Цин. Он бредил морскими путешествиями, и ему безумно хотелось отправиться вместе с матерью, Мандарином и Филиппом куда-нибудь в Гонконг или Сингапур и понаблюдать, как разгружают большие морские суда. Впрочем, он готов был в любое время отплыть в любое другое место, при условии, разумеется, что его друзья и мать будут рядом.

Вообще-то Филипп был его единственным другом. Конечно, деньги сыграли свою роль, и Олли посещал одну из самых привилегированных школ в Сан-Франциско, но, в сущности, так и не пришелся там ко двору. И дело было не в том, что он не ладил с товарищами, отношения с мальчиками у него сложились прекрасные – они играли вместе в футбол и по-дружески болтали на переменах. Просто никто из них не приглашал его в гости. Олли догадывался, что его семья чем-то отличалась от прочих, и, хотя он гордился своими домочадцами, иногда ему становилось не по себе. И тогда он чувствовал себя одиноким, однако старался смотреть на вещи философски и внушал себе, что волноваться по этому поводу не стоит, тем более что на следующий год мать намеревалась отправить его в школу следующей ступени на Восточное побережье Штатов. Поэтому, когда китайский юноша по имени Филипп Чен перебрался к ним жить, Олли впервые обрел друга.

Влажный туман наползал на город с залива, и Олли глубоко втянул в себя влажный солоноватый воздух, словно моряк, ожидающий, когда задует ветер.

– Знаешь что Филипп, – заявил он приятелю, когда они подошли к деревянным дверям склада, – однажды я стану капитаном корабля. Это будет флагманский корабль нашего флота, и мы назовем его «Мандарин».

Филипп кивнул:

– Если таково твое желание, младший братец, я лично буду присутствовать в этот день в Гонконге и прослежу, чтобы твой корабль побыстрее загрузили.