Обещания богов - Жан-Кристоф Гранже

Она вырвала страницы из журнала регистраций и сбежала через такую же застекленную балконную дверь, что и в кабинете Менгерхаузена.

Свежесть травы под босыми ногами показалась ей божественным бальзамом.

119

Симон провел весь день на посту, сидя в «Мерседесе-Мангейм WK10» Минны, припаркованном на углу улицы, откуда открывался прекрасный вид на вход в клинику, — то есть целую вечность.

Бивену пришлось его покинуть ближе к полудню, чтобы засвидетельствовать свое присутствие в гестапо, но ближе к семи вечера он вернулся. По-прежнему ничего. Ни малейшего движения со стороны «Лебенсборн».

На протяжении нескончаемых часов Симон торговался с собственной тревогой, играя в кошки-мышки с черными мыслями, приливами оптимизма и пустотами непонимания. Чего она там застряла, мать ее? Он прошел поэтапно все стадии, прокрутил все сценарии. Позвонить в ворота клиники. Разыграть обеспокоенного шофера. Перелезть через стену и пробраться в парк. Духота в машине была невыносимая, и он наверняка потерял пару литров пота, обуреваемый паническими мыслями.

К счастью, часовые не явились проверить, что здесь за машина. К тому же салон казался пустым — Симон едва высовывался из-за руля. Просто автомобиль, припаркованный на солнцепеке.

Когда вернулся Бивен, они молча оглядели тонущую в сумерках объявленного затемнения улицу, высокую стену, огораживающую клинику, ворота под портиком. Пейзаж погружался в ночь, но ко дну шли они.

Несколько раз они решались вылезти из машины и подойти ближе к особняку. Ничего. Ни малейшего шума. Даже никакого лая — хотя этот особый роддом охранялся эсэсовцами в полной форме с винтовками «Маузер» и натасканными немецкими овчарками.

Внезапно около одиннадцати ночи на улице появилась Минна, скатившись со стены и сверкая голыми ягодицами, в изодранном халате. Все трое кинулись к «мерседесу», и Симон рванул с места, до отказа вдавив педаль.

Теперь они знали.

Минна рассказала им все и отправилась под душ. Вернувшись, она открыла бутылку коньяка, и ни тот ни другой не посмели и пикнуть. Она вполне заслужила право взбодриться. Бросить пить? Не шутите? Чтобы принимать такие решения, нужно иметь будущее.

Оба мужчины молчали. Они испытывали то, что в военное время называлось Bläst. Эффект ударной волны. Смесь изумления и ужаса, которую можно сравнить с плотью, разорванной избыточным давлением при взрыве. Вся их уверенность только что была сметена, рассеяна, обращена в пыль…

— Что ты об этом думаешь? — в конце концов спросил Симон у Минны.

Их роли окончательно распределились. Минна была теоретиком команды. Симон — исследователем, алхимиком. Бивен — прагматиком, воплощением полицейского духа, тем, кто старался всегда сохранять хладнокровие и утихомиривал остальных.

— Адлонские Дамы, — начала она со стаканом в руке, — всегда вели двойную игру. На вид шикарные женщины, красивые и пустые, не видящие ничего дальше полей своей шляпки. В действительности убежденные нацистки, призванные шпионить в высших сферах партии и доносить обо всем в гестапо или же, почему бы нет, в СД, чтобы подпитывать пресловутые Stimmungsberichte, «отчеты о настроениях», которые проводили замеры общественного мнения… Каждая из них была женой сановника или видного деятеля нацистского мира и могла бы удовлетвориться своей закулисной ролью, но они захотели сделать больше. Они решили родить для рейха. Они обладали достаточными связями, чтобы знать, что клиники «Лебенсборн» в случае надобности могли также предоставить производителя — лучшего Zuchtbulle. И они связались с Менгерхаузеном.

— Они его знали? — спросил Бивен.

— Они наверняка сталкивались с ним на каких-то мероприятиях НСДАП.

— И попросили его обеспечить им партнера?

— И не абы кого. В том кругу, где они вращались, найти любовника им было бы совсем не сложно. Красавцев-офицеров там легион. Они даже могли бы — по крайней мере, некоторые из них — зачать ребенка от мужа. Но истинная служба Гитлеру заключается в том, чтобы подарить рейху великолепный цветок. Чисто арийское дитя, с особенными физическими и интеллектуальными данными.

Симон взял слово:

— Поэтому Менгерхаузен выбрал этого актера, Курта Штайнхоффа.

— Именно. Он считается самым красивым мужчиной Германии.

— Да ну?

Вопрос вырвался у Бивена, и в нем, как ни странно, прозвучала нотка ревности. Этот мужлан наверняка нечасто бывал в кино, и мир звезд был ему совершенно незнаком.

— Штайнхофф поставил свою кровь на службу Германии. Для Менгерхаузена он был ключевой фигурой в скотоводстве, его Stier номер один.

Она на несколько секунд замолкла, очевидно, под влиянием собственных воспоминаний.

— Думаешь, он и есть убийца? — снова заговорил Симон.

— Да. По необъяснимой причине он захотел вернуть зародышей и уничтожить женщин, которых оплодотворил.

— Откуда такая уверенность?

— Из-за маски. Штайнхофф — единственное звено, связывающее жертв с фильмом «Der Geist des Weltraums».

— Ну и что?

— Он имел дело с маской. Он наверняка ее мерил. И конечно, был… очарован. Он знал Рут Сенестье. Через восемь лет после съемок «Призрака», когда он почувствовал, что готов убивать, он снова к ней обратился. Удар должен был нанести Мраморный человек.

— Почему?

— Сейчас мы не можем себе позволить пускаться в предположения, но именно эта одержимость и была побудительной причиной убийств. Я в этом уверена. Сегодня ночью, когда он стоял прямо напротив меня, я кое-что почувствовала.

— Что?

— Поток чистого садизма и жестокости. Штайнхофф оплодотворял белых гусынь из «Лебенсборн» не ради удовольствия и не для того, чтобы послужить Тысячелетнему рейху. У него имеется другой стимул действовать, и возможно, что этим стимулом и является стремление к жестокости. В той схеме, которую он для себя выстроил, ему нравится оплодотворять женщин, позволять им вызреть, а потом убивать их, чтобы вернуть свое добро… Что-то вроде этого.

Симон догадывался, что Бивен уже запутался. Вдруг у него мелькнула другая идея:

— Может, все проще. И мотив куда очевиднее.

— Слушаем тебя.

— Убийцей могла быть жена Штайнхоффа.

— Что?

— Подумайте сами. Зачем убивать этих женщин? Зачем вырывать из них младенцев, которых они вынашивали? Из ревности.

— Продолжай.

— Нам ничего не известно о личной жизни Штайнхоффа. Давайте соберем информацию о его супруге, если таковая имеется, или возможной любовнице. Не обязательно зачитываться журналами о кино, чтобы предположить, что он еще тот женолюб.

— Или мужелюб, — встрял Бивен, словно желая усложнить версии, которые пропускал мимо ушей.

— Не путай нас, — остановил его Симон. — Жена-психопатка, для которой невыносима мысль, что муж делает детей где-то на стороне. Имеет смысл покопаться, разве нет?

Минна снова налила себе коньяка.

— Не исключено, хотя не вяжется. Я видела Мраморного человека. Он был прямо передо мной со своим сверкающим кинжалом. Это была не женщина. Женщина не смогла бы такое сделать…

Симон был согласен. Он тоже видел убийцу. Не такой уж высокий, но крепкий и