Расстояние - Георгий Константинович Левченко

и развезёт. Ты только не забудь, что ей нынче не наливаем. – С этими словами Геннадий Аркадьевич умело, одним движением оголил горлышко бутылки, мягко всадил будто в масло штопор в пробку и смачно, с тихим хлопком её извлёк. – Раз Ксюша решила за вами сегодня поухаживать, то и я в стороне те останусь, – он взял графин в левую руку, бутылку с вином в правую и картинно обошёл стол. – Знаешь, Женя, мой отец, дед вот этого недоразумения, на старости лет, после смерти жены, приобрёл одну привычку, стал за всеми, кто к нему приходил и угощался, ухаживать за столом, причём не просто на правах хозяина, а чуть ли не подносил ложку ко рту. Однажды я спросил, что это он так дуркует, ведь у него бывали серьёзные люди, пошли разговоры, мол, старик немного того, а он мне ответил: «Жаль мне вас, как детишек. Стал сентиментальным на старости лет, хочется всех уберечь ото зла, помочь в жизни, моя-то уже закончилась, себя не жалко. А за столом – просто заметней всего». – В это время жена пристально следила за мужем. – Хороший был мужик, деятельный, я горжусь тем, что являюсь его сыном, а глядя на тебя, начинаю гордиться и тем, что стал отцом Аркадию. Нет, не смущайся, это совершенно излишне. Предлагаю первый тост: за Безродного Аркадия Ивановича. Не чокаясь.

Все встали, выпили, сели и захрустели салатом; Женя слабо понимала, о чём идёт речь.

– Аркаш, обнови дамам, – кинул Геннадий Аркадьевич после минутной паузы, разливая коньяк по обеим рюмкам. – Теперь давайте за гостью, а почему, я уже сказал.

В этот момент Евгения была готова провалиться сквозь землю, и, если бы не приятная теплота от хорошего вина, начавшая разливаться по телу, она бы выскочила из-за стола. Сказывались скромность происхождения и неизбалованность вниманием.

– А я всё думал, что это с ним такое? – как ни в чём не бывало продолжил мысль Аркадий. – Когда я в первый раз, вернувшись из Франции, у него сидел, сильно удивился, что он меня, как ребёнка, тортиками потчует, подумал, ещё держит за маленького мальчика. Оказывается, он со всеми так.

– Да. Но к тебе он всё равно относился по-особому, – эта тема рисковала быть измусоленной до неприличия, если бы входной дверью не хлопнула Света, имевшая собственные ключи от родительской квартиры. На некоторое время внимание переключилось на неё.

Она поздоровалась, познакомилась с Женей и села на предназначенное ей место. Аркадий, хорошо зная сестру, заметил, что та стесняется его спутницы, лишь украдкой поглядывая на неё, будто ревнует. Это его позабавило.

– Что на этот раз скажешь о причинах своего опоздания?

– Вчера на работе забыла пудреницу, пришлось заехать.

– Так и знал, что соврёшь! Я сегодня там был.

– Да, охранник сказал, мы просто разминулись, – спокойно и даже холодно ответила Светлана. Геннадий Аркадьевич понимал, что дочь лжёт и скрывает какое-то важное обстоятельство, но делает это очень последовательно, невольно вселяя гордость в отца.

Света выглядела до крайности ухожено с неестественно ровным цветом лица и профессионально уложенными волосами. Очевидно, что она скрывала избыточную для семейной встречи заботу о своём внешнем облике, поэтому настаивать на разоблачении было бы неприлично и даже жестоко.

– Ты в курсе, что сегодня не пьёшь? Тебе предстоит отвезти нас домой.

– Жень, они тоже на тебя сразу накинулись?

– Почти. Геннадий Аркадьевич произнёс несколько преждевременный тост. Прекрасная причёска! – чисто по-девичьи не удержалась она.

– Спасибо, – та её с удовольствием поправила. – «Преждевременный» – точно подмечено, он иногда такое скажет, что и помыслить сложно, причём и в жизни, и на работе.

– Чего же такого страшного я наговорил? – с иронией обратился отец к Свете, всё ещё задетый ложью.

– Недавно в интернете была заметка, как пьяный отец задушил новорождённую дочь за то, что она громко плакала и мешала ему спать. Весь офис делился ссылками, обсуждал, возмущался. Когда же пришёл ты, спросил в чём дело и тебе показали статью, помнишь, что ты ответил? Никогда не догадаетесь: «Возмущаетесь и его ненавидите, потому что себя боитесь. Хватит болтать, продолжайте работать». Я до сих пор в шоке. И что бы это могло значить?

Если бы эту тему подняла не Света, Женя не встряла бы в разговор. С ней она чувствовала себя более или менее на равных, однако натянутое стеснение всё равно витало в воздухе.

– Я, кажется, знаю. Ваши сотрудники возмущались потому, что в душе ощущали такое же задавленное самолюбие, какое подвигло преступника совершить злодеяние, и активно его отрицали, тщетно пытаясь убедить себя, что они никогда бы так не поступили. Короче говоря, старались изобразить, что дело в принципе, а оно, в действительности, лишь в степени. – Она немного покраснела и замолчала.

– Даже я точнее бы не выразился. Видишь, дочка, и вовсе твой отец не страшный, не самый страшный, а, может, и наоборот. Как говорится, устами младенца…

Между тем Оксана принесла из кухни супницу и, расставив на столе четыре глубокие тарелки, разлила по ним дымящуюся жидкость.

– Вы выбрали прекрасную тему для застольной беседы, которая очень поднимает аппетит, – отметила она между делом.

– Пара рюмок натощак сделали своё дело. Хоть тему поднял и не я, я её закончу. Давайте проявим уважение к хозяйке, тем более что супы у неё получаются отменные, – Геннадий Аркадьевич начал есть и мельком взглянул на сына. Тот сидел просветлённо-блаженный и спокойно зачерпывал из тарелки жидкость; догадка Жени ему очень понравилась. – А ты, Аркашка, как думаешь, может твой папка злонамеренно ляпнуть какую-нибудь беспричинную мерзость? Не стесняйся, все свои.

Аркадий спокойно посмотрел на него и улыбнулся. Он был счастливо влюблён, и ничего, кроме того существа, что сидело по левую руку от него и чью близкую теплоту молодой человек чувствовал кожей, ему не было нужно.

– Мерзость вряд ли, а вот глупость – вполне возможно.

Все рассмеялись.

– Значит, ты такого обо мне мнения. Скажи кому, что мой собственный сын в моём собственном доме из меня делает шута, не поверят, подумают, опять шучу. Но это уже моя вина. Ты, Женя, берегись, он только на вид тихий, а в душе похож на своего деда, очень настойчивый был человек.

– Тихий? Чего-чего, а того, что Аркадий тихий, я бы не сказала.

– Это интересно. Он и тебе иногда говорит что-нибудь подобное? – спросил отец серьёзно.

– Ты меня извини, если что.

– Я бы тебя извинил, даже если бы ты меня убил. Но ты прав, учись, Света. Если хочешь унизить человека, начни перед ним лебезить, тот, кто примет сие за чистую монету,