Догоняя Птицу - Надежда Марковна Беленькая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
-То же самое происходит с любым текстом, и лучшее решение проблемы, я считаю, это разграничение погасшего и живого книжного вещества в границах одного и того де книжного шкафа.
-Ты прав, друг мой. Скажу более: идеальный выход - это создание в рамках квартиры отдельного пространства для прочитанных книг. Для этого сгодится чулан, кладовка, чердак, а также любое другое темное, тихое, хорошо проветриваемое помещение, редко посещаемое даже самим хозяином.
-Книги заключаются в это тихое, хорошо проветриваемое помещение, и дверь его запирается на засов. Но и это еще не все.
-Разумеется, это еще не все... Это лишь половина необходимых мероприятий. Потому что для полного восстановления энергии книгу требуется окружить символами.
-Символами? Очень, очень верная мысль! Но давай порассуждаем вместе: какие это могут быть символы?
-Сложный вопрос. И сложная, но благородная задача. Быть может, пойдут символы христианства?
-Христианские символы, безусловно, подойдут: они активизируют эгрегор христианства, чья энергия поистине могущественна.
-Друг мой, я считаю, что этого недостаточно. В книге могут иметься отсылки к другим мистико-философским системам...
-Гм... Об этом я не подумал. Чтобы решить вопрос раз и навсегда - прости, что я так неосмотрительно употребил это наречие, связанное с категорией условного и непостижимого, а потому должное в высшей степени осторожно использоваться в устной и письменной речи - но, клянусь, я не знаю, чем заменить его в нашем случае - так вот, раз и навсегда необходимо обсудить те предметы и вещества, которые мы помещаем в наш алхимический тигель. Нам потребуются символы, связанные с как можно большим числом эгрегоров.
-Думаю, тут подойдет вариант алтаря, где будет присутствовать блюдо с курениями, статуэтка Будды Шакьямуни, фигурка танцующего Шивы, Ганеш, различного калибра ваджры, магендовид, а также свечи, курения, благовония, сухие букеты и бескровные подношения - пшеница и миндаль, чернослив и урюк, леденцы и мед.
-На стены предлагаю повесить связки сухой полыни, которой в древности отгоняли злых духов.
-А к потолку привязать ловушку для снов, которую продают в китайской лавочке среди подарочных кружек.
В бисквитно-кремовом городе тем временем вечерело. Леденцовые фонари испускали глуховатое матовое свечение, которое освещало немного сливок и взбитых белков в непосредственной близости от фонарного столба. Где-то рядом в большой и светлой, но замусоренной и загроможденной квартире зимовала Котлета. Но Герцог не думал о ней, как не думают о пище и сне, если в них не имеется недостатка. Котлета опекала Герцога. Она тоже была его ангелом, но ангелом земным: такие оберегают, не занимая мыслей.
Герцог и горний Ангел сидели, нахохлившись. Каждый думал о своем, но мысли одного нисколько не мешали плавному течению мыслей другого - наоборот, они выделяли полезную энергию, которой другому недоставало. И это был отличный симбиоз.
Кремовые купола и фонтаны набухали сыплющейся белизной, набирая массу, а возле каждого фонаря в столбе света происходило густое истечение небес, сопровождавшееся беспорядочным полетом, реянием, мельканием крошеных белых крупинок.
Но вот из-за белых кулис, из-за реяния и полета сахарной взвеси, которая оседала на город-торт, вышел дворник без метлы, в высоких валенках:
-Ты бы домой уже шел, а, Семеныч? А то заметет тебя, не ровен час. Я тебя тут как одного брошу? Ты уж давай первый, а я за тобой.
Герцог нехотя поднялся со скамейки - с него сошла белоснежная лавина - и побрел к дому. Он отряхивался, ворчал и думал, что во всем виновата зима, а дома тепло, и на кухне горит лампочка без абажура над стопками старых газет и вездесущим шмыганьем тараканов, которые нисколько ему не досаждали. И скоро чайник засвистит на синем цветке газа, и по телевизору чего-нибудь покажут. Он поднял лицо к небу, невидимому за кружением и истечением белого: там, в вышине летел Ангел, подсвеченный прожектором, закрепленном на одном из прекрасных старинных соборов Киева - Ангел был в белом балахоне, формой напоминающем конус, и держал в руке свечу и фонарь, которые света не давали, но тем не менее, были самыми настоящими символами.
-Есть книги живые и книги мертвые, - бормотал Герцог себе под нос, входя в подъезд, где пахло растаявшим снегом и кошками. - Это не связано с тем, хорошо или дурно они написаны. Мне попадались прекрасные книги, которые, по сути, были мертвы. А видел я книги похуже, пожиже, попроще, которые, тем не менее, живы. Мастерства недостаточно, необходимо тайное знание божественной формулы - какая-нибудь табличка с именем Создателя, которую пражский Гаон приклеивал на лоб Голему.
-Но как распознаешь? Как отличить смерть от жизни в случае книги? - вопрошал Ангел: он вернулся к своему другу и теперь брел за ним, пристроившись, как и положено ангелам, с правой стороны.
-Для распознавания существуют три основных признака, дружище. Во-первых, - и это ты сам отлично знаешь - живой текст рыхл, воздушен, он способен воспроизводить сам себя. Зародыши слов дремлют в его ячеистой структуре, и ты без труда можешь надстраивать и надстраивать такой текст, если пожелаешь. Таким образом, первейший признак живого текста - рыхлая фактура, когда каждое слово и каждый образ имеет, если угодно, дополнительные валентности, которые способны порождать новые жизни. Вторым свойством является преемственность: читатель должен узнавать традицию, к которой восходит текст. Словесная ткань и вызванные ею образы отсылают к другим словам и другим образам, что обогащает и книгу, и читателя.
- Великолепно! Но что же третье? Ты так и не сказал про "в-третьих".
-В-третьих, это, пожалуй, отзвук - или, как говорят, послевкусие - то, что остается с читателем, когда книга прочитана. Это как запах лаванды, который прилипает к пальцам мародера после того как он порылся в чужом платяном шкафу...
