В этой истории не будет злодея, и человек есть закон - Дарья Милл

— Дорогой мой полковник Арно, вы ещё слишком молоды, чтобы понимать причины решений взрослых. — Дато снисходительно склонил голову в бок. Хоть и величал он Эндрю полковником, всё же не мог видеть в нём кого-то больше прежнего юного офицера. — Пока все пьяные и счастливые, настоящие деятели создают историю. У Творца нашего не было ни одного выходного. И Вам, людям, стоит многому у него поучиться.

Ну конечно, дато Конону было просто удобно использовать день, для людей посвящённый трауру, но признать это значило бы лишиться своих человеческих последователей. Кто-то с его стороны присвистнул, иной же ударил ему по затылку. Даже самые оторванные от людей фолки понимали, что радоваться людскому горю не стоит. Но от кого-то они всему этому научились. В этом не возникало сомнений, как и в том, что Конон был для всех них примером. Худшим из возможных, непростительно коварным и алчным идеалом.

— Посмотри на себя, идиот! Да ты же последний придурок, если считаешь, что слова твои сойдут тебе с рук. После такого ни один фолк, ни один человек не останется безнаказанным. — Хён Сок указал на то сборище, что позволяло себе слишком многое. Нет, эти фолки не переходили на личности. Они решили начать с презрения ко всему людскому обществу. — Каждый, кто хохотал за твоей спиной, отправится под суд. Слышали ли вы об оскорблении чувств верующих и унижении чести? Ещё никто не применял эти статьи к такому количеству лиц. Этот случай войдёт в историю, ведь всё ваше поведение наказуемо, даже если вы отказываетесь это принимать.

Квон Хён Сок говорил, и никто не думал его останавливать. Для того он и стоял здесь, под открытым небом и пристальным взором сотни пар глаз. Он был приглашён для того, чтобы сделать то, в чём всегда был асом. Хён Сок как никто другой мог вывести из себя. Председатель узнал об этом после того, как выслушал последний доклад Алека, и убедился в правоте своего решения, когда в первый раз послал подполковника Квона в Сварог. Всё случилось именно так, как он и планировал. Хён Сок должен был использовать все возможные способы для того, чтобы дато поддался. Он учёл всё, кроме того, о чём знать никак не мог. Конон позволил своим взять оружие, и от того нервы их начинали трещать хуже лопающегося от давления льда. Его фолки наконец смогли почувствовать своё превосходство.

— Кем ты себя возомнил, чем ты стал лучше нас? Ты пророк или спустившийся с небес Бог? Где же тогда твоя церковь? Посмотри, кого ты собрал вокруг себя! Вместо того, чтобы говорить со мной, ты всё продолжаешь пытаться унизить человека. — Конон вздрогнул. — И ведь на тебя смотрят они! Молодые умы, потерявшие память предков. Ты хочешь сказать, что даёшь им возможность прогресса, но посмотри, к чему твоё наставление их привело. Они шутят и строят гримасы тогда, когда надлежало бы плакать. Вы послушали его, — Хён Сок окинул взглядом толпу невольников, что ловила каждый его жест. Будь то человек или фолк, каждый знал, кто такой Квон Хён Сок. Самый юный из подполковников. Самый человечный из всех людей. — И теперь вы вслед за ним стали настоящими грешниками. Вы — позор всей Вайнкулы!

Его голос утих, и все остальные ему подчинились. Ни один человек не посмел проронить и слова в его сторону. Ни один фолк не решился ему возразить. Он был здесь затем, чтобы представить свою, третью сторону. Хён Сок говорил за всех тех, кто пал жертвой зачиненной Кононом войны. И за усопших, и за ещё не рождённых. За тех, кто стоил дома третьего Округа прямо над гейзерами, и тех, кто в них поселился. За сына дато и спасённую им Эмили Брамс. Он был подполковником, начавшим это расследование, и станет тем, кто всё закончит.

Седые усы Конона встали дыбом, но никто не мог разглядеть, поджал ли он губы или растянул их в улыбке. Все и каждый в этот момент были на пике. Те, кто принял сторону дато Конона, и правда оказались грешниками, и первое тому доказательство не заставило себя долго ждать. В подтверждение слов Хён Сока один из фолков достал пистолет, вскинул трясущиеся руки и неумело прицелился. И он бы промахнулся, если бы не стоял достаточно близко. Конон не успел заметить того, что фолки решили начать действовать без его приказа, как раздался выстрел. Пуля со свистом пролетела в воздухе и закончила свой путь в животе Эндрю. Правый бок его куртки быстро окрасился кровью. Фолк нарочно целился в подполковника Арно. Если бы Хён Сока пристрелили сейчас, то некому было бы разоблачать дато. Мир ещё хотел услышать то, что он может сказать.

Эндрю не издал ни звука. Лишь стоял и молча смотрел прямо перед собой. Это было странно. Всё было странно. И то, как его кровь тонкими ломанными линиями стекала по поверхности куртки на белый снег, и то, как ноги ещё держали его. Эндрю был в сознании и мыслил яснее обычного. Он вдруг кое-что понял. Не было ни боли, ни сожаления обо всех принятых раньше решениях. Эндрю не отрывал глаз от одного единственного лица. Борода дато Конона продолжала шевелиться, собой прикрывая и ужас, и беспредельное веселье.

Вместо единственного зрячего глаза он всю свою жизнь использовал другой слепой — вот что открылось Эндрю, когда перед выстрелом время для него замедлилось. Если бы он постарался, то мог бы с точностью вспомнить, как выглядит пуля, застрявшая в его теле. И пулю эту отлили для него люди.

— Сукин ты сын! — Хён Сок держал пистолет наготове, и ему вдруг стало предельно ясно, что Эндрю был прав. Когда один выбирает путь миролюба, все остальные становятся его вечными должниками. Он обязан был защищать его. Это обещание сковало его руки ещё до того, как Эндрю переехал в кабинет подполковника. Всё началось с одной чашки кофе за столом министра и пары случайно брошенных фраз. Их встреча была решающей, потому что они сами нарекли её таковой.

И Эндрю как никогда чётко осознал, зачем они оба были здесь. Если Хён Сок выстрелит — всё будет кончено, и дело не в том, что он в очередной раз зальёт поверхность Вайнкулы кровью. Квон Хён Сок запачкает свои собственные руки. И в этом был его выбор. Всё было понятно с самого начала. В своё время подполковник Квон