Победоносцев: Вернопреданный - Юрий Щеглов

Таким образом, Дрентельн в Киеве оказался вполне к месту и в нужное время.

В связи с распадом семьи и появлением у отца неофициальной супруги у наследника укрепилось стремление к пересмотру всего того, чего Россия достигла в предшествующие десятилетия, в том числе это коснулось и отношения к евреям. Личное отношение наследника к евреям ухудшило то, что в окружении княжны Долгорукой находились промышленники и банкиры, чье происхождение вызывало у некоторых придворных недоумение. В годы обрушившейся на Россию свободы свое состояние сколотили Гинцбурги, Поляковы, Бродские, а успешную карьеру сделали многие выкресты, приложившие свои способности в самых различных сферах жизни. Их, конечно, было незначительное меньшинство, но они выделялись из общей массы энергией и крупномасштабными проектами. Достаточно обратить внимание на то, что один из братьев Поляковых проводил успешные финансовые операции через свой банк в Иране. Это вызывало раздражение у сына несчастной императрицы Марии Александровны. Таким образом, не только наставник, но и другие многочисленные факторы формировали мировоззрение наследника, а затем и императора Александра III.

Нельзя не сказать…

В книге Александра Солженицына «200 лет вместе» фамилия Победоносцева дважды или трижды упоминается вскользь. Его отношение к евреям сглажено, а роль в формировании антиеврейских настроений совершенно не освещена, хотя она была если не ведущей, то, во всяком случае, значительной. Преуменьшение роли обер-прокурора искажает картину, переводя стрелку по-марксистски на политико-экономические рельсы. Поверхностное и краткое упоминание фамилии обер-прокурора приводит к неверному толкованию ряда важнейших событий. Вообще книга Александра Солженицына не затрагивает существа вопроса, опускает фамилии героев известного поприща, изымая из избранного сюжета произвольно целые ветви и участки развития определенных тенденций. Так, например, в книге нельзя найти фамилию того же Дрентельна, наделавшего много бед и причинившего массу страданий людям, а значит, не стоит ждать появления фамилии полковника Винберга, сына командира гвардейской дивизии генерала Винберга, подчиненного Дрентельна, вполне бездействовавшего во время чудовищного погрома. Винберг и Дрентельн близкие приятели. Полковник Винберг прославился книгой «Крестный путь», сотрудничал в газетенке «Призыв» и ежегоднике «Луч света». Идеологически сближался с национал-социализмом. Рядом с ним стояли такие преступные элементы, как Шабельский-Борк и Таборитский, убившие в эмиграции отца писателя Владимира Набокова. Нет ничего и о матери убийцы, писательнице Шабельской-Борк, связанной с редактором «Нового времени» Сувориным. Нет ничего и об отце убийцы, некоем господине Борке, издателе антисемитских газет.

Вообще киевский узел совершенно опущен Александром Солженицыным. А напрасно! Шульгин Шульгиным, с его подловатой книжкой «Что нам в них не нравится…» — это хорошо и правильно, что автор о нем упоминает неоднократно, уж не важно как! Василий Васильевич достоин упоминания. Но куда подевал автор Григория Шварца-Бостунича, спеца по еврейским и масонским делам, с его гнусной киевской деятельностью, не менее гнусными книжонками и сотрудничеством — причем прямым! — с нацистами. Вот что мы обнаруживаем в одном из допросов Эйхмана: «А в стороне от нас сидел штурмбаннфюрер с бородкой клином, он почти ничего не слышал и выглядел здесь смешно, как совершенно чужой. Это был… научный руководитель департамента I в СД профессор Шварц-Бостович{2}. Он служил еще при царе в апелляционном суде в Киеве, занимался масонством, издал об этом книгу, и за это ему, ну скажем, пожаловали звание штурмбаннфюрера СС…» Шварц-Бостунич был одно время начальником известного нацистского преступника Дитера Вислицени, казненного по приговору международного суда.

Упомянутая публика играла активнейшую роль в антисемитском движении до революции на территории Российской империи. Но о них автор книги «200 лет вместе» не промолвил ни слова. То ли не знает, то ли не хочет касаться существенного. И подобных темных и немых провалов в книге Александра Солженицына немало. Вот еще две-три фамилии, блистательное отсутствие которых поражает. Ничего нет в книге ни о генерале Нечволодове, издавшем в Париже весьма яркое произведение, в состав которого входят нилусовские «Протоколы сионских мудрецов». Название достаточно бесхитростное и простенькое — «L’Emperuer Nicolas II et les juifs», но объем приличный. Идеология этого «генерала-историка», каким его изображает в «Красном колесе» Солженицын, весьма незамысловата. Чувствуется, что и к своему герою, и к его мыслям автор испытывает симпатию: «Из темной невидимости шел к Воротынцеву неотклоняемый голос:

— Вся русская жизнь — в духовном капкане. Три клейма, три заразы подчинили нас всех: спорить с левыми — черносотенство, спорить с молодежью — охранительство, спорить с евреями — антисемитизм. И так вынуждают не только без борьбы, но даже без спора, без возражений отдать Россию…»

Кто вынуждает — неясно, можно только догадываться. Кому, как не Александру Солженицыну знать, кто такой генерал Нечволодов и что он из себя представляет. Полковнику Воротынцеву тоже не мешало бы это ощутить. Ни слова и о пресловутом Сергее Нилусе, ни звука о Вагнере, оглушительное молчание о деяниях Пржецлавских и так далее…

Таким образом, даже неспециальный анализ текста показывает значительные и, как мне кажется, намеренные не пробелы, а провалы.

Но возвратимся к Константину Петровичу.

Что же должны говорить другие?

И все-таки, повторяю, столь неприличное отношение к части подданных императора со стороны обер-прокурора и члена Комитета министров, ее истории и культуре — предмет будущего психологического исследования, которое, по моему мнению, прольет свет на природу антисемитизма, ведь Константин Петрович великолепно знал историю и христианства, и иудаизма, и положение евреев в России, и отношение к ним со стороны католической и протестантской церквей и правительственных отечественных установлений. Что же касается революционной проблематики в еврейской жизни, то стоит здесь привести фрагмент из книги Александра Рафаиловича Кугеля, знаменитого театрального деятеля, скончавшегося при советской власти в 1928 году. Вот о чем он повествует в давно не переиздававшихся мемуарах «Листья с дерева». После выхода в свет манифеста 17 октября 1905 года, то есть за два дня до лицейской годовщины и выхода в отставку Константина Петровича, граф Витте, которого самого слухи объявляли евреем, во что и раньше поверить было довольно трудно, но, что известно совершенно точно, имевший жену крещеную еврейку — урожденную Хотимскую, пригласил к себе целый ряд известных людей еврейского происхождения, каковые, разумеется, принадлежали отнюдь не к революционизированным слоям населения, и предложил им… прекратить экстремистские выступления и борьбу с правительством, обещающим в скором времени ввести конституцию. Присутствующие изумились и задали графу и председателю Комитета министров, чуть ли не ежедневно бывавшему у императора Николая II с докладом, вопрос, как практически это сделать. Ведь евреи в революции не участвуют — во всяком случае те, кто находился на приеме у Витте. Разъяренный таким запирательством, граф довольно грубо их оборвал:

— Не играйте в наивность. Напишите в «Alliance Israelité» и объясните, что в дальнейшем революция может не улучшить, а только ухудшить положение евреев.

В дальней перспективе Витте оказался прав. Александр Рафаилович подчеркивает, что с таким обращением к евреям из имущих классов выступил человек выдающийся и достаточно хорошо информированный. Он также задает риторический вопрос: «Что же должны говорить другие?» Есть и не менее удивляющие сведения об отношении Витте к евреям в период первой русской революции. Он якобы просил одного из газетных магнатов, Нотовича, «дать ему передышку». Все эти и подобные вряд ли мифические сюжеты вынуждают повторить вопрос Кугеля: «Что же должны говорить другие?» — если Витте полагал: еврейство как целое и революция нераздельны.

Популярная формула

Неужели Витте набирался мудрости у профессора Московской духовной академии Никиты Петровича Гилярова-Платонова, который внедрил ставшую впоследствии знаменитой формулу о двух полюсах еврейства, столь популярную сейчас в известных кругах: космополитический капитал Ротшильда неразрывно связан с космополитическим союзом Маркса. В самое бурное время после виттевского манифеста Константин Петрович издавал книги этого знатока герменевтики[47] и учения о вероисповеданиях, ереси и расколах. Почитайте сборник статей «Вопросы веры и церкви» или «Еврейский вопрос в России», к изданию которых были прямо причастны Константин Петрович и князь Шаховской, чтобы прийти в ужас от темных намеков и недвусмысленных высказываний хотя бы по поводу ритуальных убийств, послуживших фундаментом для изворотливых словоизвержений прокурора Виппера на киевском процессе Бейлиса.