Эхо драконьих крыл - Элизабет Кернер

— Послушайте, а тут ничего поесть не найдется? О Богиня, я даже не знаю, чем вы питаетесь. Но я страшно голодна.

Шикрар нагнул ко мне голову и негромко произнес:

— Мы едим мясо и рыбу, малышка. Можешь ли употреблять в пищу скот, который твои люди привезли с собой?

— Все, кроме костей, шкуры и волос, — ответила я. — Только не думай, что я способна сейчас изловить корову, тем более — разделать ее.

Шикрар негромко прошипел.

— Посиди и отдохни, госпожа. Ты обладаешь душой моего народа, и я почти забываю, что телом ты не похожа на нас. Как часто вам требуется пища?

— По меньшей мере, один раз в день. А лучше всего — два или три раза, — я угрюмо опустилась у костра; однако, несмотря на голод и усталость, мне доставило удовольствие увидеть дракона, принявшего позу явного Изумления.

— Отдыхай же, — повторил Шикрар, придя в себя. — Кейдра будет присматривать за Акхором, Идай — за тобой, а я принесу еды.

Он поклонился — изящным, волнообразным драконьим поклоном — и быстро улетел. Я ухитрилась проводить глазами Кейдру, отправившегося в Bex-чертог, и пробормотать нечто вроде благодарности Идай (несмотря на ее явное недовольство тем, что ей поручили за мной присматривать), прежде чем меня сморил сон.

Я надеялась, что отдохну во сне, но этому не суждено было сбыться. Едва я закрыла глаза, как на меня навалились сновидения. Я почти уверена, что причиной тому послужили слова Шикрара. Я видела себя в образе дракона с кожей, сияющей золотом, и с адамантовым самоцветом на челе. Еще более правдоподобно я чувствовала крылья, которые были дадены мне, чтобы воодушевить меня на Полет Влюбленных. Я изгибала их, я училась летать — и, к великой радости, прожила свою жизнь в облике одной из Большого рода. Мы с Акором долго и счастливо жили вместе; у нас было четверо малышей, и мы гордились ими. Но этот чудесный сон имел устрашающий конец. Мне пригрезилась наша смерть: мы были охвачены тихим сном, а тела наши были сожжены огнем изнутри, как и рассказывал мне Акор. Но среди мягкого нашего праха, где лежали, мерцая, два наших самоцвета, я узрела то, что видела лишь несколько мгновений на поле битвы, вечное свечение самоцветов душ Потерянных, так и не спасенных, не восстановленных, — и мне показалось, точно мы с Акором и вовсе никогда не жили.

Я с криком проснулась, но Идай была рядом — весьма недовольная, и ее присутствие успокоило меня. Я вновь забылась. И опять очутилась в своем сне, но на этот раз он предстал передо мной с иной стороны: Акор снова явился ко мне в образе высокого, среброволосого зеленоглазого мужчины, каким я представляла его в своем воображении. Жизнь наша была нелегкой, полной скитаний и приключений; опасности и мрак часто препятствовали счастью — нашему и наших детей; но когда сон этот закончился и мы обрели вечный покой, я увидела множество кантри, что летали над нашими могилами, и было их больше, чем могло родиться за время моей жизни, я знала, что это были Потерянные, каким-то образом возвращенные в этот мир.

Я медленно пробудилась, в глубине души понимая, что мне предоставлен выбор. Впрочем, окончательно проснувшись, я позабыла об этом: надо мной стоял Кейдра и тихо звал меня по имени, а ветерок доносил до меня запах мяса, жарившегося неподалеку. Время перевалило за полдень. Идай и Шикрар говорили о чем-то возле озерца.

Пока я ела, Кейдра лишь сказал мне, что Акор теперь глубоко погружен в вех-сон, а ему самому пора улетать. Теперь многое нужно было сделать, и в первую очередь вернуть самоцветы Потерянных на их законное место в Чертоге душ — дело, которое Шикрар мог доверить лишь Кейдре.

— А Шикрару не потребуется вех-сон? Рана его выглядит просто ужасно, — сказала я негромко.

— Возможно, скоро это случится, но пока он, похоже, решил повременить. Кажется, ни на него, ни на Идай вех-сон пока не начинает действовать.

— Ох, Кейдра, — вздохнула я, и мне захотелось протянуть к нему руки: на мгновение я пожалела, что он не человек, а то бы я непременно обняла его. — Жаль, что ты не можешь остаться подольше. Но я не буду препятствовать тебе в выполнении твоего долга.

Он поклонился.

— Я бы остался, будь это возможно. На сердце у меня тяжко от горя, госпожа; я переживаю и за тебя.

Я тоже поклонилась и протянула ему обе руки, хотя жест этот, лишенный истинной глубины чувств, не мог заменить объятие.

— Кейдра, дорогой друг, я не знаю, какие слова подобрать, чтобы горячо отблагодарить тебя за все, что ты сделал. Без тебя…

— Я лишь начинаю возвращать тебе то, что ты сама дала мне. Прощай, госпожа Ланен. Да пребудет с тобою любовь — моя и моих родичей, — сказал он и, медленно нагнувшись, нежно потерся носом о мои руки.

Я не в силах была говорить. Сложив руки, освященные его прикосновением, ладонями вместе, я смотрела, как он взлетел в темнеющее небо.

Когда он улетел, я пошла к озерцу, чтобы попить воды и умыться. Идай и Шикрар, стоявшие у берега, молчали, пока я пила.

— Ну вот, — сказала я, когда напилась. Глянув на них, я вздохнула. — Чего такого вы не хотите мне рассказать?

Шикрар тоже вздохнул и поклонился мне.

— Воистину, нет иной причины для нашего молчания, кроме той, что мы не хотели взваливать на тебя непосильное бремя. Госпожа, я боюсь, что… Весьма вероятно, что…

Хотя я и полагала, что уже вряд ли чему-то удивлюсь, меня поразило то, как голос Шикрара задрожал и пресекся на этих словах. Тогда я еще не знала, что Шикрар потерял свою возлюбленную вскоре после рождения Кейдры, и ему была хорошо знакома боль, которая сейчас коснулась меня.

Идай закончила за него:

«Могу ли я обратиться к тебе, Ланен? — голос ее разума был резким, но сейчас, по крайней мере, в нем не было гнева. — Я знаю, что мы уже общались на Языке Истины, но мне бы хотелось начать заново. Меня зовут Идай. Я не слишком хорошо владею твоим языком».

«Я была бы рада. Прошу тебя, госпожа Идай, скажи: что удручает Шикрара, почему он не может говорить? — я почувствовала, что горло мое сжимается, и была рада, что мы говорили на Языке Истины, ибо вдруг поняла, что готова излить целое море слез. — Пожалуйста, госпожа, прошу тебя. Я хочу знать правду».

«Все дело в Акхоре. Он рассказывал тебе о вех-сне?»

(Немного. Он говорил, что сон этот одолевает вас, когда вы ранены», — ответила я, а про себя подумала: «Ну скажи же мне, Идай, не тяни!» — совсем забыв, что и это ей будет слышно.

«Хорошо, Ланен. Возможно, Акхор выживет, возможно, — нет. Если нет, то смерть вскоре успокоит его. Если же ему суждено выжить, — и тут голос ее задрожал так же, как до этого дрожал мой, — то исцеление займет много, очень много времени. По меньшей мере, полвека. Я не знаю ни того, сколько тебе лет, ни того, как долго ты думаешь жить, но мне известно одно: когда он проснется, ты, в лучшем случае, будешь уже в преклонном возрасте».