Дневники Фаулз - Джон Фаулз

Любовь растет с каждым днем; положение стало чрезвычайным. Мы с Э. все время вместе. Роя видим только за едой, потом исчезаем. Он пишет книгу и, похоже, не замечает романа под самым носом. Мы так часто целуемся и в такие опасные моменты — когда он на секунду выходит из комнаты или в местах, где нас могут увидеть, — что рано или поздно нас уличат. Наверное, Р. думает, что у нас всего лишь флирт. Иногда он даже снисходительно мне улыбается, как бы говоря: «Да знаю я, что происходит, мой друг, между тобой и Элизабет». Не представляю, что случится, если он поймет, какую страсть и нежность пробудили мы друг в друге, насколько сильно он обманут и предан. Теперь мне ясно, что он никогда не понимал Элизабет — так же как и всех остальных, — для этого он страшно эгоцентричен. Он выдумал для себя некую Элизабет, совсем не ту, какую видит любой нормальный умный человек. Я чувствую, как она стремится к нормальному состоянию, стабильности, естественным любовным отношениям. Она даже утратила собственный возраст, так он давил ее своими тридцатью двумя годами. Мне же, как и ей, двадцать семь; и иногда я бываю шаловливым и юным. Р. личность сложная, он озабочен философскими и церковными проблемами, а также проблемами плоти[448]. Первый раз он женился еще умненьким студентом; в семье был деловой стиль, современный, с честолюбивыми устремлениями. Этот союз провалился. Второй брак был чем-то вроде мистической связи, но свет амбры не помог[449]; затем Элизабет. Еще был бурный роман с финкой, но там о физической близости речь даже не шла. Были и другие романы. Роя я воспринимаю как представителя нравственно неуравновешенной, яростной, антиобщественной силы, не отрицая его стилизаторский талант в искусстве. В каком-то смысле он пародия на Лоуренса. Любопытно — ведь он же не дурак; во всяком случае, человек не бесчувственный, — как он представляет себе наши с Э. отношения. Они оба живут в постоянном напряжении, противоестественно, в атмосфере «мыльного пузыря», каковой я намерен проткнуть. Лично я не смог бы жить с человеком, если между нами разверзлась пропасть, я попробовал бы ее преодолеть, а вот он живет.

Я с каждым днем все больше восхищаюсь Э., загадочной, искренней, нежной, чувствительной, в ней есть все, что хочешь видеть в женщине. Иногда она бывает тиха, молчалива, не склонна к размышлению или к разговорам, и это может раздражать такого болтуна-интроверта, как я. Но под внешней своевольностью и женским упрямством у нее много надежных, земных, здравых качеств. Ее тип красоты никогда не устареет. Зеленые глаза могут быть холодными, а могут таять от нежности, великолепные плечи, маленькая грудь и самое стройное на свете тело. Элегантная нескладность. В ней наверняка есть благородная кровь.

Как меняется любимое лицо: глаза закрыты, и появляется новое лицо, идущее изнутри, — его не увидишь, когда глаза открыты, как бы сильно вы ни любили друг друга.

Днем лежим на холме, в пятнистой тени от пихты, целуемся, разговариваем, часами любуемся синим морем и Арголисом за ним.

Э. попросила ничего не писать о ней в дневнике. Но я люблю ее так сильно, что не могу не писать. Если это предательство, тогда оно современный вариант ситуации из «Похищения локона»[450]. Грех из-за любви. Если я что-то и предавал, то этот дневник — никогда.

Часть шестая

ВОЗВРАЩЕНИЕ В АНГЛИЮ

28 июля 1953

Снова в Англии. Ли, небо в облаках, мрачные сны. В июле Англия — сущий ад.

Переезд был ужасен: с того момента как мы покинули Спеце, я не ощущал себя по-настоящему свободным. В течение дня рядом с нами вертелась Анна, а вечерами надо было считаться с Р. Это путешествие было для меня чем-то нереальным, все, что не относилось к Э., не имело значения. Мое состояние зависело от ее присутствия или отсутствия, от ее настроения. Понемногу мы впадали в отчаяние, причиной которого были не наши отношения, а сама ситуация, постоянное нервное напряжение.

Последние дни пребывания на Спеце пролетели как в лихорадке, солнце нещадно палило, а мы с Э. ускользали от всех и проводили вдвоем целые дни. Похоже, Р. все это время не догадывался, что происходит у него под носом, и это удивляло меня. Мы обманывали его, исчезая на три-четыре часа, и, когда появлялись, прикидывались, что прошло мало времени. Он нас постоянно где-то ждал, ел в одиночестве и видел жену всего два-три раза за день. А когда мы, все трое, наконец оказывались вместе, то больше молчали, и по этому напряженному молчанию он должен был понять, что нас изводит скука.

Мы с Э. все время говорили — говорили о нас, о том, что уже было и что будет. Занимались любовью, позабыв о времени. Время мы не принимали в расчет до самого конца, когда неожиданно оно само напомнило о себе, и его тень приняла гигантские размеры.

Из-за отложенных напоследок сборов мы покидали остров в страшной спешке. Фотограф, садовник, все, кто присутствовал при нашем отъезде, накинулись на брошенные вещи, как хищные птицы на остатки пиршества. Они ничем не гнушались — тащили бутылки, старые газеты, поношенную одежду, картонные коробки. Последний обед в «Саванте», последние прощальные слова. Я не испытывал никаких сентиментальных чувств, обычно посещающих нас при отъезде. Любовь все меняет: люди притягивают нас сильнее, чем места. Последний долгий переезд в Афины; нам с Э. не удавалось побыть наедине, и мы остро ощущали противоестественность этого. Рядом постоянно Анна и Рой, не спускающий с нас глаз. Часто, очень часто я видел, с каким раздражением она обращалась с Р. и А. Они выводили ее из себя, она сердилась, дулась, вела себя как злобная мегера. Это помогло мне понять, как невыносимо для нее сложившееся положение — именно оно заставляло ее так вести себя.

Э. много раз любила, и ее любили, она часто попадала в затруднительные ситуации, имела сложные любовные отношения. Рой был той границей, которую она охотно пересекла, вступив в законный брак: яркий, необычный человек, старше ее и на первый взгляд более зрелый — она могла на него опереться, найти в нем поддержку и расстаться с богемной юностью. Э. думала (так она говорила), что распрощалась с романами, сентиментальными любовными чувствами. С Роем она была и счастлива, и несчастлива, так как довольно скоро поняла, что он вовсе не такой зрелый и мудрый, каким поначалу казался, и жить с ним совсем не сахар. У них бывали ссоры, но бывали и веселые периоды. Рой хотел ребенка — появилась Анна. (Думаю, здесь сыграли роль не столько католические убеждения, сколько стремление привязать Элизабет к дому.) Потом произошла наша встреча, и любовь смела все ограничения последних лет, непроизвольно обнажив промахи Роя, его неуравновешенность, неумеренное пьянство, безответственность. Я же был нежен, романтичен, проявлял понимание, и потому все вышло наружу — обнажилась подноготная этого союза. Непримиримые разногласия между умными людьми; даже если бы она осталась с Роем, я все равно понимал бы, что этот брак пустой, фальшивый: дерево еще стоит, но жить ему недолго.