Красный сфинкс - Геннадий Прашкевич

Я и сейчас люблю НФ и считаю, что она имеет великое будущее.

Но сам я к НФ охладел. Опыт прожитой жизни требует излиться на бумагу. Да и после смерти Лукодьянова (14 мая 1984 года, – Г. П.) как-то не поднимается рука вывести подзаголовок: «научно-фантастический роман».

Что нас сблизило с Лукодьяновым?

Конечно, книги. Еще не писание книг, а чтение, обмен книгами.

Мой колоссально начитанный двоюродный брат был из особенно любимой мною породы людей – из всезнаек. Разговор он часто начинал так: «А знаешь ли ты, что…» Или: «Послушай, что я вычитал сегодня…» В то время он занимался разработкой легкосплавных труб для бурения нефтяных скважин. Увлеченно говорил о своей главной идее – пластмассовые трубопроводы вместо металлических, – и как-то в наших разговорах вдруг возникла странная, фантастическая картина: струя нефти идет через море вовсе без труб, в «кожуре» усиленного поверхностного натяжения…»

У Евгения Львовича живой, но холодный – морской – взгляд, внезапно и легко теплеющий при улыбке. От глаз вниз бегут морщинки, уголки губ опущены. Разговаривать с ним интересно обо всем, но в любом разговоре он незаметно выходит на самое главное. Много ходил по морям, прекрасно рисует.

В соавторстве с И. Б. Лукодьяновым вышли:

«Экипаж „Меконга“. Книга о новейших фантастических открытиях и старинных происшествиях, о тайнах вещества и о многих приключениях на море и на суше» (1962),

«Черный столб» (1963),

«На перекрестках времени» (1964),

«Очень далекий Тартесс» (1968),

«Плеск звездных морей» (1970).

В свое время меня поразила небольшая, но как-то лихо и лирично написанная «Повесть об океане и королевском кухаре». «Он добьется, он увидит, как в рассветной синей дымке средь просторов океана встанут горы островные в пенном грохоте прибоя. Там, в зеленой чаше леса, под горячим солнцем юга люди черные, нагие собирают черный перец, драгоценнейшую пряность…»

Правда, чтобы добраться до этих далеких гор надо пересечь океан.

А плыть долго, а климат под экватором жаркий, а продукты очень скоро портятся.

«Король поглощал кусок за куском, запивал любимым напитком, и королевское чело понемногу прояснилось, что не ускользнуло от внимательного взгляда дуна Абрахама.

– Из чего эта олла-подрида? – спросил король.

– Четыре мяса, ваше величество: свинина, говядин, баранина, козлятина. Лавровый лист, чеснок. Все вместе тушилось на свином сале.

– Чеснока надо… э… поменьше. А почему вы принесли это в железном ящике?

– Новый способ приготовления, Ваше величество…

И дун Абрахам торопливо объяснил: в жестяной сосуд накладывается мясо и заливается салом сверху. Затем надо запаять крышку и погрузить сосуд в кипящее масло, чтобы мясо как следует потушилось.

– …и после этого, Ваше величество, мясо сохраняется в сосуде совершенно свеженькое. Нисколько не портится, и не нужно его перчить, чтобы отбить запах. Только разогреть. Олла-подрида, которую вы только что съели, хранилась в этом сосуде почти шесть месяцев…

– Что? – закричал король.

– Шесть месяцев? – ахнули инфанты.

– Я говорю истинную правду, ваше величество, – сказал дун Абрахам, слегка заикаясь от нервного возбуждения. – Если вам угодно, соизвольте осмотреть мой подвал, и вы убедитесь, что только для этого поставлены там котлы… только для блага вашего величества…

– Сегодня я еду к герцогу Середина-Буда. Но как-нибудь загляну в ваш подвал. Может быть, завтра. А что у вас во втором ящике?

– Четыре птицы, ваше величество: гусь, курица, лебедь и фазан. Если разрешите…

Дун Абрахам засуетился, велел слуге взрезать второй ссуд.

– Погодите. – На лице короля было особое выражение, появлявшееся каждый раз, когда в голову его величества приходили мысли, за которые он и повелел называть себя Многомудрым. – Вот что, – сказал он после раздумья. – Этот ящик будет храниться у меня шесть месяцев. Или нет – достаточно одного. И посмотрим, что из этого получится. Дун Маноэль, отнесите в мою спальню. – Он с некоторым сожалением проводил взглядом сосуд, уносимый камерарием.

– Ваше величество, – сказал дун Абрахам, – я убежден, что шесть месяцев – не предел. Мясо, приготовленное по новому способу, может храниться таким образом гораздо дольше.

– Если это так, – сказал король, – то нет нужды… э… в больших количествах перца… И значит, незачем отправлять экспедицию к этим, как их там… к Островам пряностей. Слишком накладно для казны…»

Но консервирование открывает пути через океан.

Теперь остановить будущих открывателей просто невозможно.

«За кормой белеет пена, паруса наполнил ветер, и несется каравелла, накрененная под ветер…»

В романе «Ур, сын Шама» (1975) герои «Меконга» встречаются с вернувшимся на землю сыном вавилонянина, не века, а тысячелетия назад похищенного с Земли космическими пришельцами.

«Ур развернул газету, лежавшую сверху. Бросилось в глаза: „ШПИОН ИЛИ ПРИШЕЛЕЦ?“ Ниже шло помельче: „Таинственное „веретено“, за которым охотились в марте американские космонавты, приводнилось близ Санта-Моники“. Далее – несколько фотоснимков: Ур крупным планом, на лице выражение недоумения, толстые губы приоткрыты; здоровяк в шортах и тельняшке обхватил Ура; тот же здоровяк падает наземь, а Ур стоит, сбычившись и держа согнутую правую руку перед грудью; доктор Русто протягивает Уру какой-то предмет; блондинка с сигаретой в зубах глядит из открытого автомобиля.

Ур быстро пробежал текст.

Автор репортажа, некий Анри Пиньоль, весьма бойко описывал ужас рыбака Доминика Седу, на голову которого опускалось с ночного неба летающее «веретено», и то, как человек, выпрыгнувший из «веретена» в море, пригвоздил рыбака к палубе леденящим душу взглядом, а сам поплыл к берегу…

– Вы читали это? – спросил Ур библиотекаря.

– Да, мосье, – кротко ответил тот, покачав круглой головой в знак сочувствия. – Уж эти журналисты! Не могут обойтись без вранья: у нашего Доминика фамилия не Седу, а Леду.

– В остальном, по-вашему, журналист не врет?

– Не берусь, мосье, судить о таких вещах. Я всего лишь скромный служитель у доктора Русто и добрый христианин. Ваше появление действительно… хм… не совсем обычно…

– Что же теперь будет, как вы думаете?

– Трудно сказать, мосье. Как будет угодно господу нашему, так и будет.

– При чем тут господь? Это же всего лишь отвлеченная идея. Как может она руководить конкретными поступками людей?

Жан-Мари грустно посмотрел на него сквозь очки.

– Когда я сказал, что ваше появление… хм… не совсем обычно, я имел в виду не только ваше прибытие в Санта-Монику.

– Что же еще?

– Видите ли, мосье… Мир преисполнен грехов. Однажды было уже так в истории человечества, и явился сын божий, чтобы искупить грехи, наставить и просветить людей, обратив их помыслы и поступки к добру. Ныне, когда Христовы заповеди снова забыты, неизбежно новое пришествие спасителя…»

Роман о любви.

Любящая женщина не хочет отдавать Ура.

«…разговор его с Учителем по каналу вневременной связи оборвался в ту самую минуту, когда Нонна пошла в атаку. Корабельный связист, вероятно, выключил связь. Ур не знал, что происходило. Но что-то происходило – он видел это по одному ему заметным признакам. Наверняка корабельная машина анализировала поступки и слова Нонны, наверняка уже оповещена об этом планета Эир. Что ж, оставалось только ждать…

Но вот он ощутил сигнал вызова. Разговор возобновился.

– КТО ЭТО БЫЛ?

– Я уже сообщил: женщина, которую я люблю.

– ОНА ХОТЕЛА ПРИЧИНИТЬ ВРЕД ЭКИПАЖУ?

– Нет. Она никому не причинит вреда. Она добрая.

– ОНА СКАЗАЛА, ЧТО УМРЕТ, НО НЕ ОТДАСТ ТЕБЯ. ЧТО ЭТО ЗНАЧИТ?

– Это значит, что она не захочет жить, если меня увезут на Эир. Она меня любит.

– А ТЫ?

– Что я? Лучше и мне умереть, чем расстаться с ней. Мы с ней не можем расстаться. Мы не можем жить порознь…

Текли минуты, а может, часы.

Вызов!

– В КОРАБЛЕ РОЖДЕННЫЙ, СООБЩАЮ ТЕБЕ РЕШЕНИЕ. МЫ НЕ ХОТИМ ВАШЕЙ СМЕРТИ, И, ХОТЯ ТВОЕ ЖЕЛАНИЕ ОСТАТЬСЯ НА МАЛОРАЗВИТОЙ ПЛАНЕТЕ НАМ НЕ ВПОЛНЕ ПОНЯТНО, ТЕБЕ РАЗРЕШЕНО НЕ ВОЗВРАЩАТЬСЯ НА ЭИР.

– Спасибо, Учитель! Спасибо всем, всем…

– ТЫ БУДЕШЬ ВЫКЛЮЧЕН ИЗ ОБЩЕГО РАЗУМА. БУДЬ ОСТОРОЖЕН. СКАЖИ ЖИТЕЛЯМ ЭТОЙ ПЛАНЕТЫ, ЧТО КРУПНЫЕ ВЫБРОСЫ ЭНЕРГИИ В КОРОТКОЕ ВРЕМЯ НЕ БЫВАЮТ ПОЛЕЗНЫМИ. ОНИ МОГУТ ВЫЗЫВАТЬ ТРЕВОГУ В ЦИВИЛИЗОВАННЫХ МИРАХ. ПУСТЬ ЖИТЕЛИ ЭТОЙ ПЛАНЕТЫ БУДУТ ОСТОРОЖНЫ С ЭНЕРГИЕЙ».

В 1977 году Е. Л. Войскунский ходил в Японию на сухогрузе «Лев Соловьев».

«Увидел, наконец, – писал он мне, – как из океана встают пальмы… фронт гигантских небоскребов в Сингапуре… фантастический остров небоскребов в Гонконге… цветущую сакуру в японских портах… Индийский океан, вздыбленный летним муссоном, волны-горы и в ложбине между волн летал альбатрос…»

«Так бы я и значился под рубрикой писатель-фантаст, – размышлял в одном из писем Евгений Львович, – однако переживания молодости тревожили душу и я, простившись с фантастикой, засел за групповой портрет моего – выбитого войной поколения. В 1983 году в журнале „Знамя“, а в 1984 году отдельной книгой вышел роман „Мир тесен“. Роман „Кронштадт“ был отмечен литературной премией им. Симонова. А в 1995 году в журнале „Проза Сибири“ (созданном и редактировавшимся мною, – Г. П.) появился роман «Девичьи сны», скоро вышедший и отдельной книгой…»