Прелюдия: Империя - Юрий Ижевчанин

Через четыре дня принц устроил еще один пир, на котором демонстративно выражал свое ликование по поводу восстановления законной власти короля, а затем немного оговорился:

— На местах по-прежнему остаются прихвостни бывшего канцлера и те, кто захватил владения честных рокошан. Поэтому мы вынуждены соблюдать осторожность, опасаясь, что, если мы сейчас разойдемся, нас даже против воли его величества короля перебьют поодиночке. Король велел мне прийти с армией. Я приведу свою армию к нему, как преданный ему полководец. Но я не могу объявить прекращение рокоша до личной встречи с королем и до того, как опять соберутся или по крайней мере представят свое мнение все девять принцев. По этой причине я объявляю десятидневное перемирие, которое будет продлеваться на новые десять дней, если против нас не будет никаких враждебных действий. Я надеюсь, что, натренировав войско по пути, я приведу к нашему благородному государю отличную армию, которую он с удовольствием использует под моим командованием, чтобы усмирить врагов своих. Мы движемся к Нотрану, соединим армии и от Нотрана пойдем туда, куда будет угодно нашему государю.

— Я передам ваш ответ государю, — сказал глава делегации граф Нотрана Ур Оссарин. Видно было: ему очень не нравится, что его возвращение в свой лен затягивается.

— Чтобы не было недомолвок и разночтений, я приготовил верноподданническую петицию государю, которую передаст граф Эстарлона Сар Каньскиртон. Так что ваша делегация возвратится вместе с моей. — не обращая внимания на скрытое недовольство посла, сказал принц.

То, что делегация была равна по численности и состояла из персон того же ранга, что и королевская, было вежливым, но твердым вызовом: разговаривать я буду лишь на равных. Кстати, графство Эстарлон сейчас было, наоборот, захвачено сторонниками канцлера. Но стратегическое значение и богатство этого графства были несравнимы с Нотраном, который контролировал главную дорогу из Зоора и Линьи в Ломо.

После пира Клингор продолжил тренировки войск, закупал провиант и обоз для продолжения похода уже в комфортных условиях. Тем временем он поговорил с оставшимися двумя принцами и те ушли занимать свои законные владения. Еще через неделю Клингор выступил, но через три дня вновь остановился из-за непогоды, и так не спеша, малыми переходами, пережидая ненастья, пошел на юго-восток, по дороге принимая в свою армию раскаявшихся разбойников и просто искателей приключений.

Урс продолжал свой путь к границам княжества Ликангс. Он надеялся обосноваться там, где, как он слышал, много свободных наделов, а лен Империи уже другой. По дороге он заглядывал во все храмы. Как будто бы внутренний голос ему подсказывал, что именно в храме можно встретить нужного ему человека. И скоро он понял, кого.

Ему надо было найти священника, который бы не просто передал его в руки властей, наскоро подготовив к смерти, а смог бы помочь ему искупить тяжкие грехи, совершенные за последние несколько месяцев. А если это удастся, тогда уже можно и уйти в Ликангс, если, конечно, последним актом покаяния не будет явиться к властям, чтобы получить заслуженное наказание. Но и на такое Урс был готов. Больше страшила его перспектива оказаться пожизненно заточенным в келью монастыря со строжайшим режимом. Даже на это он был бы сейчас согласен. Кошмарные сны вновь стали мучить его каждую ночь. Он видел замученных женщин, убитых детей и умирающую девушку, имени которой он так и не узнал…

Громадный соблазн ждал его в одной из деревушек. Деревня Айтинорасс была значительно больше родной деревни Урса. В ней было более ста дворов и еще десяток свободных наделов. Посредине деревни стояла церковь. Беглец сначала направился к ней, но церковь была закрыта: священник куда-то отправился. Тогда Ликарин начал обходить дома. предлагая свой труд за еду и ночлег. Дворы здесь были значительно беднее, чем в его родной деревне и в ее окрестностях. Крестьяне жили как смерды в Кинатарусе, а среди смердов некоторые дворы были на грани нищеты, что было немыслимо в давно освоенных районах. Здесь чувствовалось, что наделы были заняты сравнительно недавно, а в деревне виднелись следы набега то ли степняков, то ли горцев, то ли разбойников.

Одна пожилая добродушная крестьянка напоила его молоком, но работы не дала, предложила переночевать из милости. Урс не хотел опускаться до нищенства, и решил вежливо отказаться, еще раз предложив сделать любое тяжелое мужское дело. Из-за забора выглянула крепкая баба средних лет.

— Бабушка Линорисса, если у тебя дела нет, то у меня эти гады солдаты весь хлев разворотили. Мужик, ты хлев починить сможешь?

— Как не смочь! Мы к таким делам привычны. Правда, топора у меня нет.

— Это найдется! От покойного мужа все осталось. Миновал его топор горца, так свои служивые за косой взгляд зарезали.

Урс еще раз вспомнил Желтых, и вновь в душе всколыхнулось, как во многом они были правы. Но иногда они не видели, что их правота распространяется дальше, чем хотелось бы. Певец Пророка сложил песню солдата как раз против того, чтобы крестьяне уходили в профессиональные имперские войска, которые занимались мародерством и насилиями. Но ведь фактически тем же самым занялись и Желтые…

— Ну ладно, почтенная! Как тебя звать-то?

— Укитосса. А тебя, мужик, как?

Урс на секунду задумался. Назваться собственным именем было опасно. Наверняка его везде ищут. Назваться чужим — еще одно преступление и большой грех. И он решился.

— Урс Ликарин я. Бежал от разбоев. Потерял семью и двор. Иду на восток, в Ликангс, чтобы там поселиться.

— Неспокойно там, слышала я. Да, впрочем, и здесь несладко. Ну заходи, Урс. Посмотри, что можно сделать.

Солдаты, наверно, подожгли хлев, но пожар сравнительно быстро потушили. Все равно надо было перебрать несколько бревен стены и восстановить полкрыши. Поработать пришлось до позднего вечера. Хозяйка его даже уже в середине работы подкрепила куском сала с кислым молоком и хлебом. Она помогала ему, и при этом приглядывалась к Урсу.

А вечером Урс обмылся в натопленной баньке. Они с хозяйкой помогли друг другу, потерев и постегав как следует спины вениками. В этом старки не видели ничего неприличного. Но хозяйка, угостив Урса сытным ужином, решительно указала на общую постель. Это уже было однозначное предложение, и Урсу теперь мужская гордость не позволяла увильнуть. Да и, по обычаям, трусость в таких случаях позорила мужчину.

На следующее утро вдова предложила ему жениться и осесть в этой деревне. Но Урс сказал, что ему необходимо сначала покаяться в грехах. Хозяйка сначала засмеялась и возразила, что грех будет смыт венчанием. Ликарин тем не менее настоял на своем (этот-то грех был самым маленьким из тех, что скопились на его душе).