Мясной Бор - Станислав Гагарин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Занесли в список и Кружилина, только еще в черновике Александр Георгиевич вычеркнул его фамилию. Так, на всякий случай. Пока Олег у него под рукой, он его в обиду не даст, но ведь и сам Шашков смертен, а списки пойдут наверх, где хрен его знает для какой цели их могут использовать.
Профессионал высокого класса, уцелевший от чисток и «санитарных рубок» в аппарате НКВД, Александр Георгиевич крепко усвоил: самое надежное дело — ни в каких списках не значиться вообще.
И в новом перечне «шибко грамотных и умных» Олег Кружилин уже не состоял.
Шашков вздохнул и занялся планом совместных с партизанскими отрядами действий за линией фронта. Ему переслали для ориентировки копию рапорта командира отряда, состоявшего из студентов и преподавателей института физкультуры имени Лесгафта.
Едва он успел прочитать документ, вошел его новый помощник Ряховский.
— К вам просится начальник связи, — сообщил он.
— Просятся на горшок, парень, — усмехнулся Шашков. — Когда ты в себе военную косточку разовьешь? А еще милицией командовал.
До службы в армии Ряховский возглавлял райотдел под Гродно.
— Зачем мне да и моим костям еще одну мосалыгу, — отшутился тот. Он и вправду худ был до неправдоподобия.
— К вам генерал Афанасьев, товарищ майор государственной безопасности, — теперь уже четко доложил бывший милиционер.
— Пусть заходит, — ответил Шашков.
7
В начале мая, едва ландзеры отметили День труда, роту, где служил Руди Пикерт, охватило уныние. Их командира, обер-лейтенанта Шютце, ставшего гауптманом, перевели в соседний батальон начальником штаба.
Старик Вендель первым пронюхал через знакомого писаря, что новым их ротным назначен лейтенант Герман Титц.
— Ну, держитесь теперь, засранцы вы эдакие, — сказал Вендель солдатам, придя в блиндаж с новостью. — Этот славный вояка поубавит вам прыти, какую вы обрели при добряке Шютце.
— Почему, господин фельдфебель? — почтительно спросил Венделя новобранец Хорст Фельдман, занявший место пропавшего без вести Вилли. По иронии судьбы он тоже был крестьянином из Баварии, приученным к порядку и уважению к старшим.
— Старший фельдфебель, щенок! — рявкнул на него Вендель, любивший нагнать страху на желторотых.
Фельдман вытянулся во фронт и, заикаясь, попросил извинить его.
— Вольно! Садись! — смилостивился Вендель. — Распустились на фронте… Впрочем, тебе-то, Фельдман, некогда было распускаться, без году неделя на передовой. Тебя попросту недоучили в тылу. Ничего, лейтенант Титц устроит вам русскую баню…
— Не томи нас, Вендель, — примиряющим тоном попросил Руди, как старый солдат он мог себе позволить говорить с обер-фельдфебелем почти на равных, по крайней мере вне службы. — Почему нового командира роты считаешь монстром?
— Да потому, что он пруссак! — воскликнул Вендель. — А для любого пруссака, когда тот надевает военный мундир с офицерскими погонами, люди становятся оловянными солдатиками, независимо от того, сколько их у него в подчинении: взвод, рота, дивизия или целая армия. У надменных болванов особое устройство в головах: оно исключает заботу о том, чтоб воевать малой кровью.
— Ты знаком с лейтенантом Титцем? — спросил Руди Пикерт.
— Я знаю, что он пруссак — этого достаточно.
— Но ведь и Фридрих Великий был родом…
— Ну и что? — оборвал Руди на полуслове обер-фельдфебель. — У того счет вообще шел на миллионы…
Пикерт заметил, как испуганно округлил Хорст Фельдман глаза, и перевел разговор, резонно полагая такой поворот разговора опасным.
— Интересно, а у русских есть свои пруссаки?
— Главный пруссак у русских — Сталин, — неожиданно для всех и прежде всего для самого себя выпалил и пунцово зарделся юнец Фельдман.
— Дурак, — сплюнул в угол Вендель, а Руди Пикерт от души захохотал. Едва успел отсмеяться, как за дверью блиндажа послышались голоса. Ушлый Вендель шестым чувством учуял: начальство… Свирепо глянув на ландзеров, он вскочил с места, поправил мундир и застегнул распахнутый ворот.
Солдаты только успели привести себя в порядок, как дверь распахнулась и в блиндаже стало тесно от вошедших в него офицеров. Здесь оказались и их новый ротный с застывшим, ничего не выражающим лицом, и офицер пропаганды, и майор Гельмут Кайзер, батальонный командир. Он и представил ландзерам среднего роста человека лет пятидесяти или около того, одетого в офицерскую шинель без знаков различия и суконную шапку-кепи, похожую на головной убор альпийских стрелков.
— Солдаты! — несколько торжественным тоном сказал майор Кайзер, — К нам на фронт прибыл почетный гость, наш германский писатель, член Имперской палаты словесности господин Иоганн Ширрваген… Выполняя поручение самого фюрера, он напишет книгу о доблестных воинах Волховского фронта.
«Сам фюрер» такого поручения Ширрвагену не давал, но тот оспаривать слова майора не стал, позволил себе лишь тонко улыбнуться. Впрочем, у него имелось предписание рейхсминистра пропаганды, оно ведь тоже значило немало. Кайзер глянул на офицера пропаганды, и тот глазами указал на Руди Пикерта, которого знал лично. Командир поманил саксонца пальцем, и тот, браво выпятив грудь, шагнул вперед.
— Тот самый храбрый солдат, который перехитрил русских и вернулся в родной батальон с оружием противника в руках, — представил Пикерта майор. — Поступаете в распоряжение господина Ширрвагена, солдат. Лейтенант Титц! Распорядитесь…
8
Вид у генерала Афанасьева был подавленный и изнуренный. Вошел он как-то боком, виновато глянул на Шашкова и на предложенный чекистом стул уселся робко, осторожно.
— Что с тобой, Алексей Васильевич? — спросил начальника связи армии Александр Георгиевич. — Вроде как с повинной явился ко мне…
— Да оно вроде так и есть, — слабо улыбнулся Афанасьев.
— Тогда выкладывай, — подмигнул генерал-майору Шашков. — Повинную голову меч не сечет…
— Это верно, — согласился начальник связи. — Я как за щитом к тебе, Александр Георгиевич, только неофициально. Посоветоваться надо… Попал в пиковое, понимаешь, положение.
И Афанасьев рассказал Шашкову, что служил он во время оно вместе с нынешним командармом в одной дивизии, был тогда нынешний генерал-лейтенант Власов командиром полка.
— Еще до тридцать седьмого года, — многозначительно уточнил Алексей Васильевич.
— Так это же замечательно! — воскликнул Шашков. — Встретились бывшие сослуживцы…
Начальник Особого отдела лихорадочно пытался сообразить, с чем пришел к нему этот человек, ибо просто так к нему в кабинет не ходят, даже и предупреждая о приватном характере визита. Генерал этот не о ком-нибудь, о самом командующем затеял разговор! И лучше пока подольше прикидываться простачком…
— С одной стороны, — согласился начальник связи. — Но тут заковыка в том, что я был в составе тройки, которая занималась чисткой армейских партийцев. А Власов, значит, того… Подлежал рассмотрению.
— И что вы с ним решили? — осторожно спросил Александр Георгиевич.
— Оставить в партии. Несмотря на происхождение…
— А что у него с этим вопросом? Справку в газете «Отвага» читал? Из семьи крестьянина-кустаря. Почти пролетарий из сельской местности. У них, нижегородских, к кустарным промыслам особое пристрастие.
— По нашим данным тогда выходило, что кулак у него батя… Корову имел и в колхоз ее сдавать противился.
— А как сын это объяснял?
— В отпуск, говорит, с женой приезжал, это еще до начала коллективизации было, и купил отцу корову в подарок. Ее тот и не хотел сдавать. Но все одно раскулачили, хотя и высылке не подвергали. Потому по документам в кулаки его отец не попал.
— Так вы по документам чистили или еще по каким бумагам? — спросил Шашков.
Разговор принимал неприятный характер и начинал раздражать Александра Георгиевича, который никак не мог понять, чего добивается Афанасьев. Но чекист заставлял себя терпеливо слушать и расспрашивать начальника связи.
— Имелось и еще кое-что, — уклончиво ответил Алексей Васильевич. — До революции старший Власов церковным старостой состоял…
«Значит, уважали его односельчане», — подумал Александр Георгиевич, но вслух ничего не сказал.
— Брат его Иван замешан был в заговоре, еще в гражданскую войну, — продолжал Афанасьев. — Приговорен к высшей мере. А еще сам Андрей Андреевич духовную семинарию закончил…
— И не только он, — усмехнулся Шашков.
— Что? — вскинулся Афанасьев и, сообразив, испуганно закивал: — Да-да… Это, конечно, не факт. Я понимаю…
— Так о чем ты печешься, Алексей Васильевич? — теряя терпение, но сохраняя дружелюбный тон, спросил Шашков. — Вычистили вы нашего командарма из партии или нет?
