Мари-Бланш - Джим Фергюс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так вот, я была в красно-белой юбке с гавайским принтом и в простой белой блузке. С белой гвоздикой в волосах. День выдался жаркий, и Билл расседлывал взмыленную лошадь. Мы с Мойрой как раз шли мимо, когда Билл привлек мое внимание. Он вынул сигарету изо рта, большим пальцем смахнул с языка табачную крошку и улыбнулся мне, симпатичной широкой улыбкой.
— Как это вы, девушки, умудряетесь выглядеть так, будто вам в этакую жару вполне прохладно? — спросил он.
— Мы же не прилагаем столько усилий, как вы, мсье, — сказала я, несколько усилив свой французский акцент.
— Вы дочка Леандера Маккормика, да? — спросил он, подходя к нам. — Я видел вас раньше на матчах. — Он протянул руку. — Я Билл Фергюс.
— Конечно, я знаю, кто вы. Восхищалась вашей игрой, — ответила я, пожимая его руку. — Мари-Бланш Маккормик. А это моя лондонская подруга Мойра Браун.
— Очень рад познакомиться, мисс Маккормик… Мисс Браун, — Билл пожал нам руки. У него были прекрасные белые зубы, некоторые вставные, как я узнала позднее, настоящие были выбиты в ходе спортивной карьеры. — Надеюсь, дамы, вам нравится матч.
— Пожалуйста, называйте меня Мойра, — сказала моя подруга. — Да, нам очень нравится.
— А меня называйте Мари-Бланш. Или Бэби, если хотите. Мы с большим удовольствием наблюдаем за вашей игрой.
— Я польщен, — сказал Билл. — Одно из главных преимуществ этого спорта — за матчами следят хорошенькие девушки.
— Глядя на вашу игру, я понимаю, почему газеты называют вас Диким Биллом, — сказала я. — Вы действуете жестко и напористо, мсье.
— Меня никто не называет «мсье», — сказал Билл с деланным французским акцентом, настолько ужасным, что я невольно рассмеялась. — Давайте отбросим официальность, Мари-Бланш.
— Тогда как нам вас называть? — поддразнилая. — Дикий Билл?
Он тоже рассмеялся.
— Просто Билл, и все. Вы, наверно, кое-что знаете о лошадях и о поло, чтобы признать мою манеру жесткой. Даже в развлекательной игре вроде вот этой я люблю выкладываться на все сто.
— Вот это мне и нравится в вашей игре, Билл, — сказала я, — я предпочитаю мужчин, которые действуют жестко и выкладываются на все сто. — Я бесстыдно следовала совету мамà играть на мужском честолюбии, хотя она сочла бы, что на мужика-крестьянина вроде Билла Фергюса тратить усилия не стоит.
Но мои усилия явно не пропали зря, потому что через два дня Билл позвонил мне в Чикаго и пригласил на ужин. Поскольку он не был подлинным членом светского общества, думаю, до него еще не дошли слухи о распущенной французской девчонке, которая охотно занималась любовью, если ее напоить… хотя, может, и дошли.
На этом первом свидании Билл пригласил меня в маленький ресторанчик в первом этаже старого дома на Рандолф-стрит. Непритязательное романтическое местечко, с простыми белыми скатертями на столах и свечами. Персонал знал Билла по имени, и метр усадил нас за угловой столик. Билл весь вечер был по-джентльменски внимателен, расспрашивал о моей жизни, причем как будто бы с искренним интересом. Касательно своих достижений высказывался скромно, куда меньше богатеньких парней склонных говорить о себе. Пил он мартини с джином — два перед ужином, а третий во время. Я не понимала, как можно пить джин за едой, но Билл сказал, что не привык пить вино, возможно потому, что единственное вино, какое он пробовал по семейным праздникам в Огайо, было сладкое и противное пойло, сделанное тетками и дядьями из местных фруктов. Я вела себя превосходно и выпила один-единственный бокал шампанского. Билл мне нравился, и я не хотела испортить все на первом же свидании.
После ужина Билл заказал скотч, но пьяным не выглядел. У него была крепкая голова, как тогда говорили, в смысле он мог выпить много спиртного, не захмелев… не то что я. Мы сидели в ресторане допоздна, а потом он отвез меня домой, на Онтарио-стрит. Проводил до квартиры. Соседки были дома, и я не пригласила Билла зайти. У двери он вежливо поцеловал меня в щеку. Я ощутила запах скотча и «Кэмела», и должна сказать, это было не неприятно, а весьма сексапильно.
2
Позднее Ронда и Гейл говорили, что в Школе Гудмана все просто обомлели, когда в светской хронике чикагских газет появилась заметка о нашем побеге. Девушкам я о своих планах не говорила, поскольку знала, секреты они хранить не умеют. И мне не хотелось давать Сэму Коннору лишний повод для насмешек, хотя, по иронии, из всех парней, с какими я встречалась, Сэму наверняка больше всех нравился именно Билл, просто оттого, что тоже был из рабочих.
После свадьбы мы на Билловом «студебекере» поехали в гостиницу «Гринбрайер» в Уайт-Салфер-Спрингс, в Западной Виргинии, где провели первые несколько дней медового месяца. В начале тридцатых Билл работал там тренером по конному поло, и руководство знало его; они обращались с нами прямо как с особами королевской крови, будто мы мамà и папà Маккормик. Пожалуй, статус Билла как звездного игрока в поло во многом и стал причиной, по какой я в него влюбилась. На поле он всегда выглядел потрясающе и всегда был одним из самых лучших игроков — хоть и не имел денег.
Сейчас я смотрю на снимки в альбоме. На одном — я и Билл в холле гостиницы. Я в светлом меховом жакете с подплечниками, в бежевой плиссированной юбке чуть ниже колен и в черных туфлях на каблуках. Билл в коричневом костюме в тонкую полоску, в белой рубашке с кремовым жилетом и синем узорчатом галстуке… Снимок черно-белый, но я помню эти детали. Его темные, почти черные волосы зачесаны назад, и он с улыбкой смотрит в объектив, а я смотрю на него, с восхищенной улыбкой. Мы красивая пара. Я, с позволения сказать, очень мила, а Билл невероятно красив. Мы оба выглядим такими счастливыми и гордыми и явно влюблены.
Куда девались люди, какими мы были когда-то?
Из «Гринбрайера» мы поехали в Вашингтон, округ Колумбия, где остановились в отеле «Мэйфлауер». А оттуда в Филадельфию и Балтимор.
