Путешествие Иранон (СИ) - Мелисса Альсури
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подруга, расценив молчание по-своему, спустилась с лестницы и подошла ближе, положив ладонь мне на макушку.
— Извини, это было грубо, не хотела тебя обидеть.
— Ничего, я привыкла. Я не выбирала, кому поклоняться и с каким божеством связать свою жизнь, и… наверное, лучше всех знаю, что Мундус не слишком большой помощник.
Такого ты обо мне мнения?
Присев рядом, Ифе осторожно погладила меня по волосам, засматриваясь на блеск рогов, и обняла за плечи, явно стараясь поддержать.
— Если хочешь, я познакомлю тебя с иными.
— Бессмысленно. Ветвь, отделенная от древа, неизбежно усохнет. Смогла бы ты отказаться от своего бога?
— Н-нет, он буквально часть меня.
— А в горах? Или в пустыне, далеко от воды?
— Я понимаю, о чем ты.
— Как бы ни было сложно, я — продолжение своего божества, его глас и глаза, и мне не нужны подношения.
При этих словах в груди заметно потеплело, а кристаллические рога, украшавшие мою голову уже не первый месяц, засветились, словно сила, таящаяся в них, дала о себе знать.
— Пожалуй, это даже завидно. Моя связь во многом односторонняя, я не могу понять его, только попросить о чем-то, — Ифе вновь запустила пальцы в мои кудри и слегка помассировала кожу, заставив блаженно закрыть глаза. — Но довольно разговоров, утро вот-вот настанет, нужно отдохнуть перед праздником.
— Интересно, как там Ма.
— Уж она-то лучше всех, теперь все богатства, люди, горы и озера принадлежат ей, а мужьям вверено послушание.
— Кибела уже в некрополе?
— Должно быть, но не надейся встретить ее призрака, цариц после смерти ждет лишь покой.
Поднявшись на ноги, Ифе помогла мне тоже встать и, взяв за руку, потянула за собой к лестнице, наверх к спальням, куда уже не доходил запах еды, но зато чувствовался утренний бриз. Соль мешалась с фруктами, ароматом цветущих магнолий и миндаля. Едва брезживший на горизонте свет вычерчивал тонкую белую полоску воды, словно солнце постепенно поднималось из моря, сбрасывая оковы, а где-то с другой стороны острова, где за горами еще царила ночь, звезды постепенно гасли, стекая с чернилами в бескрайнюю синюю бездну.
В этот раз мы решили спать вместе, я кожей чувствовала, что Ифе одиноко, что ее сбившееся дыхание и поблескивающие в неверном сумрачном свете мокрые дорожки на щеках скрывали огромный рубец на сердце. Мне хотелось ее утешить, хотелось показать, что все так или иначе будет в порядке и, потеряв кого-то близкого, можно и нужно жить дальше, но слов не находилось. Когда-то очень давно, теряя родных раз за разом, у меня был шанс встретить их позже, в новой ипостаси, в новом виде, снова наблюдать их счастье и даже получать их поддержку и любовь, а здесь… я не была уверена, что подобное возможно.
— Жаль, что ты не можешь остаться здесь со мной, Иранон. Тебе правда нужен этот оборотень?
— Правда-правда.
— Жаль, ну хотя бы праздник отметим.
Обняв Ифе покрепче, я позволила ей уснуть на моем плече, забывшись блаженным сном до самого утра, пока лучи солнца не осветили комнату и не разлились по цветастым тряпичным коврам большим ярким прямоугольником оконного проема. Откуда-то с улицы послышались далекие песнопения, древние стихи и бесконеные напевы, утратившие свой первоночальный смысл. Заслышав их, Ифе поднялась с постели и выглянула во двор, по-особенному поздоровавшись с соседями. Незнакомое мне изречение прошло мимо ушей, даже не собравшись в единый образ, так было с многими текстами «иных» — только изменившись в угоду богам, ты начинал понимать их язык.
— Идем, все уже собираются на площади.
Подруга улыбнулась мне так, словно не было слез и не было печали, с новыми силами она принялась готовиться к празднику.
— Эй-эй! Осторожнее!
В длинной веренице культистов, спешащих к главному храму царицы, нашлось, наверное, все богатство Ориаба, тщательным образом выложенное в плетеные чаши, украшенные листьями пальм, цветами магнолий и хитрым образом сплетенными покрывалами. Диковинные костяные бусины со сложнейшими рисунками, золотые и серебряные безделушки, подвески из редких каменьев и самые сладкие вина покоились в руках жителей Бахарны. Под шум барабанов, пение толпы, трезвон флейт и хлопки ладонями в такт музыке, они двигались легко и спокойно, будто сами исполняли странный, непонятный мне ритуал, изредка останавливаясь и громко выкрикивая то ли заклинания, то ли имена богов, то ли пожелания царице. В начале процессии, впереди прочих ориабцев, тянулась колонна с кувшинами различных размеров и цветов. В пестрых глиняных сосудах несли для Ма наиценнейшее из подарков, судя по тому, как трепетно охранялись и поддерживались владельцы кувшинов.
Заинтересовавшись ими, я подошла поближе, хоть и Ифе явственно заворчала, пытаясь меня остановить. Среди незнакомцев и соседей подруги мелькнул некто виденный мной ранее, его голос и лицо надолго врезались в память, да так, что едва ли я перепутаю этого человека с кем-то другим.
— Осторожнее я тебе говорю!
Высокий мужчина с кожей цвета коры молодого кедра дал легкий подзатыльник сыну, тянущему непосильную ношу за спиной. В его маленьких руках, истертых и раскрасневшихся, лежала грубая веревка, перевязывающая небольшую повозку с пузатым кувшином. На стыке плит неровные деревянные колеса постоянно застревали или норовили опрокинуть сосуд набок, но мальчишка, едва ли семи лет от роду, упорно шел вперед, хмуро поглядывая на отца. В его глазах не виднелось слез, и даже намека на них не было, но читалась такая жуткая, противоестественная для ребенка решимость, что от одного взгляда мурашки бежали по коже.
Отто, отец мальчика, будто не замечал этого, как и не замечал одиночество старшего сына при жизни.
— Иранон, не мешай другим.
Ифе одернула меня, и неведомый мальчик со сварливым отцом потерялись из виду, мимо меня прошел еще один носильщик, напевая что-то под нос, в его руках был совсем небольшой кувшин, размером с три кулака.
— Я увидела отца того мальчика, что приходил ко мне ночью, кажется, в семье разлад.
— Ой, Иранон ты ничегошеньки не понимаешь, не лезь в
