Крутоярск второй - Владимир Васильевич Ханжин

радио, и маневры, и звон чего-то металлического в депо. Слышу, как поезд отправился со станции. Может быть, его повели Кряжев и Юра Шик.

У нас здесь любят говорить: транспорт никогда не спит, транспорт работает без сна. Сколько раз при мне произносили эти слова, а, пожалуй, я вот сейчас впервые как следует ощутила, что они значат. И вообще тебе не кажется, что ночью как-то лучше слышишь и чувствуешь жизнь?

Между прочим, из моего мезонина видны огни станционных светофоров. Я открыла, что издали эти огни кажутся звездами. То зеленые, то желтые, то красные, они горят день и ночь. Бессонные звезды, горите, горите!

Да, Светочка, миновал год, как ты уехала в Москву: ты закончила первый курс университета, а я познала свой Крутоярск-второй. У меня тоже был свой курс обучения. И еще неизвестно, чья учеба была серьезнее, кто из нас больше получил.

Помнишь, однажды весной мы побежали из школы к реке. В городе только подсохло, помнишь? Хотя нет, это, кажется, без тебя. Да, правильно, это мы с Шуркой. Теперь я уж точно вспомнила. Кстати, ты поздравила Шурку? Она прислала мне коротюсенькое письмо. У нее сын. Подумать только, у Шурки сын!

Да, так мы с Шуркой побежали к реке. День был хотя не очень пасмурный, но холодный, ветреный. На улицах серо так, неуютно было. Мы выскочили на берег, и как раз выглянуло солнце. Но лучи упали не на наш берег, а на тот. И все на том берегу показалось нам совершенно другим, чем у нас. Главное, что там все зеленело: даже земли совсем не видно — сплошная трава. Казалось, там уже настоящее лето. А у нас торчали из земли реденькие росточки. Холодно, ветрено. И не пахнет летом. Мы с Шуркой, не долго думая, к переправе. Махнули через реку. Выпрыгнули на берег, припустили через поселок. Визжим от восторга: вот, думаем, сейчас поваляемся на траве. Выскочили на луг — и ничегошеньки не поймем. Земля сырая, холодная, травка жиденькая, реденькая. Тут мы оглянулись назад, на наш берег. И что же мы увидели? Буквально на том же месте, где мы стояли каких-нибудь полчаса назад, земля как ковер. Сплошная трава, яркая, свежая, прелестная. И вообще вся набережная в цвету, в зелени — глаз не отнимешь.

У Шурки такая мина, словно ее надул кто-нибудь самым бессовестным образом. Ну и у меня на лице что-нибудь в этом роде. Поглядели мы друг на друга и давай хохотать.

Вот, Светочка, так и в жизни. Всегда кажется, что самое настоящее, самое интересное, красивое где-то вдали, в другом месте. А возле тебя одна проза. На самом же деле ничего подобного. Просто надо уметь видеть, как говорят у нас на Урале, разуть глаза.

Закругляюсь, дорогой мой альпинист. Как приедешь, потащу тебя в наш Крутоярск-второй. Ужасно хочется познакомить тебя со всеми и всем. Твоя Лиля.

Светочка, я писала письмо несколько дней и вот уже готовое распечатала. Случилась беда: Добрынин ударил жену, не совладал с собой, она упала, обо что-то сильно расшибла голову. Он сразу же сказал Виктору Николаевичу Овинскому, что натворил. Я узнала раньше мамы, но «доброжелателей» хватает, и хотя она мне ни звука, по ней видно — тоже уже знает. Светочка, пытка какая-то: заговорить с ней об этом не могу, но и отмалчиваться не легче. Господи, что же это?! Опять затаскают человека. Даже суд не исключен. Одна надежда — наш секретарь партбюро Виктор Николаевич. Но разве он всесилен? Ну почему, почему у нас хватает людей, готовых распнуть ближнего своего? В каких парниках они выращиваются? Или возникают сами собой. Так что же, они и при коммунизме будут! Что ты думаешь об этом? Нет, не пиши, лучше мы при встрече. Еще раз твоя Лиля».