Пламя моей души - Елена Сергеевна Счастная
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как поговорили ещё обо всем грядущем с воеводой, так решили, что пора и в Остёрск собираться. Ждало их там дело самое важное. Вернее, по дороге к нему. Как ни хотелось навсегда забыть о том капище старом, а всё равно придётся наведаться туда. Не хотела Елица долго с тем тянуть. Раз уж сомнений в том больше не оставалось, что готова она вернуть Сердце на землю, где ему быть положено, где править будет муж её будущий.
И страшило то, что случится там, ведь Елица не знала особых обрядов, не ведала толком, что делать ей надо, чтобы всё завершилось удачно. Но надеялась, что подскажет наитие, а может, вмешается и воля Лады самой.
Разбудил её в то утро, как отправляться они собирались, сам Леден. Нежданно — а оттого ещё слаще стало такое пробуждение. Почувствовала сквозь сон Елица касания губ осторожные — по скуле, щеке до самого уголка рта. Она повернула голову вяло, ещё не понимая, сновидение это или явь — и приняла поцелуй мягкий, но будоражащий.
— Просыпайся, Еля, — пронёсся шёпот отрывистый.
Она обвила шею княжича руками, не желая отпускать. Ахнула Мира, которая пришла уже Елицу будить — да опоздала. Смутилась, наверное, но было всё равно. Только жаль стало, как разомкнул поцелуй Леден и выпрямился. И тогда уж она увидела перед собой глаза его ясные.
— Негоже, княжич... — заворчала было челядинка.
И как будто обида застарелая, да позабытая уж, вновь в её голосе колыхнулась.
— Знаю, что негоже, — он усмехнулся и поднялся с края лавки Елицы, куда присел. — Только не утерпеть никак. Собирайся скоро, Еля. Ждём тебя.
Она и собралась, как могла, быстро. Всё уж готово было с вечера в дорогу новую. Там и выехали из ворот, как едва поднялось Дажьбожье око над лесом, бросило лучи поверх стены детинца, заливая двор тягучей бронзой.
Потянулся путь меж весей, что помалу возрождались после набегов зуличан да косляков. Много ещё горя пережитого сохранилось в них, да жизнь всё залечит временем, а уж в воле тех, кто дальше править будет в княжестве — не допустить других мучений люда, что в нем живёт. Елица хотела, чтобы было так.
Минули скоро и границу между княжествами — а там и вовсе Елица взволновалась. И дурнота, что маяла её до сих пор, как будто усилилась. Она даже слегла на один день в Полянке. Просто сил не было никуда дальше ехать. И тошнило с утра до ночи, кусок в горло не лез. Мира едва не плакала, хлопоча вокруг княжны вместе с большухой. Та пыталась девку успокоить, мол, бывает такое с теми женщинами, что ребёнком тяжелы, а та всё равно тревожилась и суетилась дюже. Будто корила себя за то, что чего-то не доглядела.
Но на другой день схлынула немочь, и Елица готова стала дальше ехать. Только Леден натерпелся тоже тревог накануне, запретил ей вообще вставать. Постелили ей мягко в телеге небольшой — да так она и устроилась там, хоть и не желала большой слабости показывать.
Минули дни один за другим, остановился отряд, что сопровождал княжича и княженку, в Ярунице. Встретил их Макуша хоть и приветливо, да не без печали. Может, и впрямь жаль ему было Чаяна, может, просто жалел он о том, что дочь его меньшицей княжича так и не стала. Но радости в нём не виделось: только вежливость одна.
До капища старого вместе с Елицей и Леденом отправились только Брашко да Мира: другого им и не нужно было. Кметям нечего по тем местам слоняться, нечего ту землю топтать лишний раз. Ещё неведомо, как встретит она гостей, от которых недавно только, кажется, отвязалась. Выехали затемно, как ещё не посветлел даже край окоёма. Елица лежала в телеге, укутанная одеялом шерстяным, да всё равно дрожала: ночью вдругорядь навалился на неё озноб — аж зубы стучали.
— Может, всё же выждем день-другой? — Леден посмотрел на неё сердито, заглянув в повозку через невысокий борт. — Чего ты себя загоняешь зазря, Еля?
— Разве зазря? — она улыбнулась дрожащими губами.
Сегодня и правда худо ей было, да это проходит. То легчает, то снова наваливается — из-за того не следует задерживаться лишние дни и на полатях разлёживать, жалея себя и принимая только заботу от остальных. Не хворая всё ж — только тяжела, а когда это было поводом, чтобы отдыхать попусту? Леден головой покачал, конечно, и повернулся было уже уходить, да вновь к телеге метнулся и, склонившись, жарко губами к губам Елицы прижался. Она и сообразить ничего не успела.
Боялся он, тревожился, что пожелает снова Морана вмешаться в их жизнь. Пусть не через него, так по-другому до Елицы дотянуться. Хоть и убеждала та его, что Богиня не станет без причины злобствовать, пусть и смерть ей подвластна, пусть гибнет всё под взором её холодным. Он соглашался, а всё равно спокойствия обресть не мог.
Минуло времени больше, чем полдня, как добрались по колдобинам размытой буйными грозами дороги до той избушки незабвенной, где было теперь пусто и тихо. Зарастал помалу порог, поднималась трава во дворе, никем не притоптанная и не скошенная. Животину всю тот знакомец Радима всё ж забрал — хоть в том худого не случилось. Еле сумел Брашко дверь открыть: бурьян молодой мешал, пришлось подсечь его ножом торопливо. Внутри и разместились. Растопила Мира печь — и Елицу прямо к её тёплому боку уложили: она уж не слишком хорошо понимала, что кругом происходит. Как будто била её лихорадка.
— Еля, что с тобой? — сквозь мутное марево горячего тумана донёсся до неё голос Ледена.
Она и ответить ничего не смогла — только выпила воды, что поднесла ей Мира. Почувствовала, как коснулись пальцы её рук — на миг один — как пронеслась влага прохладная по горлу. И в полузабытьё провалилась.
— Как же на капище пойдёт… — послышался вздох разочарованный.
И больше ничего.
Показалось, темнота сомкнулась вокруг, будто свет весь погас в избе. Откуда-то издалека горел ещё огонёк в печи, но лишь едва ощутимо дотягивался. Елица шевельнуться попыталась — и вдруг всколыхнулась перед взором гладь тёмной колодезной воды. Замерцали на ней звёзды бесчисленные,
