Дневник 1905-1907 - Михаил Кузмин

29_____

Пишу через день, плохо помня, что было. Ходил к Гржебину отдавать рукописи, в типографию, где ничего не делают; на Фонтанке встретил одного из гимназистов, поехал к Нувелю, но не застал его дома. Написал Леману, заходил к Потемкину. Дома нашел письмо из «Весов»: «Крылья» не конфисковали, прислали деньги. После обеда пошел в парикмахерскую и за папиросами, встретил Павлика, пили кофей, болела голова. Придя домой, хотел одеваться, чтобы ехать к «современникам», но пришел Потемкин, просидевший до 3-го часа, Павлик оставался и еще. Если бы не так болела голова, было бы неплохо. Видел кучу людей: Рябушинского, Милиоти, Пильского, Городецкого, Сенилова.

30_____

Говорил по телефону с типографией, обещали в понедельник. Пошли с Сережей к Чулкову, не застали{673}, Блока тоже, к Павлику не заходил и заехал к Нувелю, тоже не дома. На набережной видел Юру Эбштейн и только к концу разговора сообразил, кто это: не то из гуляющих по Невскому, не то студент. Видел Пуца, Юсина etc. Студента не было. Так болела голова, что зашел завтракать в «Вену» один. После обеда приехал Павлик. Одевшись, пошли с Сережей к Ремизовым; была одна Сераф<има> Павл<овна>, очень благосклонная. Пошли к Ивановым; хотя сказали, что никого нет, мы застали там Ремизова, Блока и Гофмана, потом вышел до того спавший Иванов, все были как-то не в духе, Блок и Ремизов с перепоя, Диотима зла, Гофман противен. Читал «Евдокию», Л<идии> Дм<итриевне> и Блоку, кажется, не понравилось{674}, Иванову — очень. Какая-то сплетня о середах, о Наумове, будто бы временно совращенном, но принесшем всенародное покаяние. C’est du nouveau[241]. Говорят, будто в Сережином рассказе о давно исчезнувшем как существующем повторяются автоматические жесты, уже не оживляемые ничем. Диотима особенно злилась. Было жалко, что так близко идти домой, хотелось в тихой звездной ночи отдохнуть от трагедий и озлобления. Студента не видел, а Павлик видел его с гр. Коновницыным.

31_____

Кончил «Евдокию». Заезжал к Сомову, оставил пригласительную записку. Зашел к Нувель; он в страшном волнении. Вчера он видел, как в канцелярии писали повестку какому-то ученику 1-й гимн<азии> 7-го класса, вызывая его, а начальник с утра хотел видеть Вальт<ера> Фед<оровича>. Он, оказывается, просто дал ему просимый отпуск, но Нувель думает Бог знает что и трепещет. Я его разубеждал, что это простое совпадение, что вызывают для пособия, мало ли для чего, и что не могли узнать, кто он, и что даже в худшем случае ничего опасного выйти не может. Поехали в «Лионс<кий> кредит»{675}, зашли в «Café Central», видели там Шурочку с 2-мя гимназистами. В «Комиссионере»{676} сказали, что «Крылья» получатся только в понедельник. Студента не видели; приехал Кузнецов, он продолжает быть верным и восторженным поклонником. Заезжал за покупками. Дома письмо из «Шиповника» с приглашением на сегодня. От Наумова нет, значит, будет. Вздумали позвать Тамамшева, поехали втроем с только что пришедшим Павликом. Тамамшев охотно отправился с нами же, я торопился, думая, что придет Наумов. Он и пришел очень скоро. Первое его слово было: «Как Вам не стыдно писать такие письма?» Был молчалив и странен; я прочитал «Евдокию», упомянув, что помещу ее и в альманахе «Ор», он стал вдруг говорить: «Пожалуйста, не помещайте ее в „Оры“, она не должна там быть». Когда он уходил, я упомянул про сплетню у Иван<овых>, он, не отрицая ее, сказал, что ко мне это не имеет никакого отношения, обещался приходить, что он все свои слова помнит, долго стоял, не уходя, и потом вдруг побежал вниз, не оборачиваясь. Ему что-то жжет губы, нужно его позвать одного. Леман пришел, когда мы были втроем в темной комнате. Пришел Бакст, Нувель, Потемкин, опять читали «Евдокию», Нувель просил посвятить ее ему{677}; потом возились, бросались апельсинами, пели, галдели; с Леманом я говорил мало, будто стесняясь, но ласково{678}; от Ремизовых извинительная записка{679}. Нувель говорит, что нужно послать стихи Потемкина в «Весы» с рекомендательным письмом, но не действуют ли на Брюсова рекомендации обратно? Сережа был не в духе. Это смешно, денег у меня уже ни копейки. Сомова не было, это мило: к себе не зовет, сам нейдет. А тот студент! где-то его увижу я? «Евдокия» нравится больше «Домика», м<ожет> б<ыть>, она удачней и в самом деле. Но что за тайна у Наумова, неужели и у него та же, что у Лемана, не думаю, не хочу думать этого, но чего же он тогда хочет?

1_____

Снег и ветер, холодно. К Венгеровым не поспел. Пошли пройтись и потом к Ремизовым, там был Анчаров, несколько задержавший нас. Поехали к Бердяевым; было очень уютно обедать, после читали «Евдокию», которая им понравилась. Потом болтали, играли в секретари, к Бердяеву стали приходить разные личности из Рел<игиозно>-фил<ософского> общ<ества>: Карташев, Агеев, Аскольдов, Ельчанинов; Ремизов уехал к Билибину, чтобы потом проехать к Сологубу. Я поехал с Сер<афимой> Павл<овной>, которая дорогой чуть не замерзла. Народу было много: студенты, Зайцевы, Гржебин, Чулков{680}. Устраивал дела; старался у Гржебина о переводе Потемкина. Получил «Корабли». Читал «Евдокию», Гржебин потянул в «Вену» с Зайцевыми, я поехал, т. к. это могло быть полезно для Москвы. Обычные расспросы духов и т. д., манеры московской декадентки, к тому же уже старой и некрасивой; она то хотела потушить огонь во всей «Вене», то пойти бегать по залу и т. д.; посадила мне за ухо красную гвоздику. Возвращался я с Гржебиным, условились завтра увидеться в типографии, уже рассветало. Дома Сережина корректура, присланная на мое имя; это прямо смешно, такое упрямство.

2_____

Утром пришел Павлик. Пошли в типографию, Гржебина не дождались, видел Гофмана с флюсом. Получил «Крылья»; по-моему, недурно{681}. Кондратьев по телефону звал к себе. Получил почетный билет на «Голубую розу» в конверте, как судейкинские письма. Пошли к Кондратьеву, там все уже были: Блок, Потемкин, Зор, Лернер, Панов, Штейн, Анненский. Потемкин читал свой перевод, читал Кондратьев свой рассказ, стихи по очереди, много пили, даже коньяку я выпил несколько рюмок, все куда-то тянули Блок и Потемкин, потом пошли шарить по шкапам и окнам. Нашли бутылку пива и настойку из черной смородины. Потом домой. Было совсем светло{682}.

3_____

Пошел к Блоку, голова немного болела. Там был уже сеанс, была Менделеева, потом Пяст. Голова страшно болела, почти до рвоты; читал «Евдокию», очень понравилась и Сомову, и теперь Блоку. Пошли с Сомовым до Мытнинс<кой> набережной, от тихой ходьбы голова проходила, зашел к Чичериным, пообедал и провел вечер, читал «Евдокию», играл «Пик<овую> д<аму>» и «Damnation de Faust»{683}. От эфирно-валерьянки голова так прошла, будто и не болела. Вернувшись, застал уходящей Екат<ерину> Алолл<оновну>. Судейкин в Петербурге и был у Дягилева, очень земной, ужасного вида, будто приехавший к родным жены. Что-то тот студент? Без меня был Павлик. Письмо от Людмилы.