Приключения Конана-варвара (сборник) - Роберт Говард

Позади него горцы разразились гневными и испуганными воплями. Они размахивали дубинами и жестикулировали, выкрикивая противоречивые команды. Тем временем Конан развернул своего коня и вновь направил его на толпу. Брошенное копье скользнуло по плечу его кольчужной рубашки, еще одно легко ранило коня в круп. Но он пронзил своим копьем еще одного горца и вновь вырвался на свободу, оставив позади корчащееся тело, забрызгивающее снег красным.

Во время третьей атаки пронзенный им человек упал и покатился по снегу, сломав древко копья. Вырвавшись из кольца горцев, Конан отбросил в сторону обломок и ухватился за рукоять топора, притороченного к седлу. Вновь направив коня на врагов, он наклонился вбок. Стальное лезвие полыхнуло алым в лучах заката, выписывая в воздухе жуткую восьмерку – половину петли справа и половину слева. По обе стороны от Конана на снег повалились горцы с разрубленными черепами. Снег запятнали ярко-красные брызги. Третьего горца, оказавшегося недостаточно проворным, сбил с ног и затоптал конь Киммерийца.

Подвывая от ужаса, мужчина с трудом поднялся на ноги и, прихрамывая, пустился наутек. Через несколько мгновений к нему в паническом бегстве по скользкой груди глетчера присоединились остальные шестеро. Конан натянул поводья, глядя, как уменьшаются в размерах их косматые неуклюжие фигурки, а потом едва успел спрыгнуть с седла, когда конь под ним зашатался и упал. Кремневый наконечник копья глубоко вошел в тело животного совсем рядом с тем местом, где находилась нога Конана. Одного взгляда на коня хватило Киммерийцу, чтобы понять, что тот мертв.

– Разрази Кром такого назойливого дурака, как я, который лезет не в свое дело! – в сердцах выругался он.

Он привел с собой этого жеребца из самой Заморы, ухаживал за ним, кормил и поил его всю долгую зиму. Он не стал брать его с собой, когда отправился в поход вместе с воинами Аффизира, зная, что в глубоком снегу и на предательски скользком льду толку от коня будет немного. Конан рассчитывал, что верный жеребец благополучно доставит его обратно в теплые земли, и вот теперь тот лежал мертвым, и все из-за того, что его хозяин по собственной глупости ввязался в ссору горцев, которая никоим образом его не касалась.

Когда дыхание его немного успокоилось, а с глаз спала красная пелена боевой ярости, он повернулся к девушке, ради которой сражался. Она стояла в нескольких шагах поодаль, глядя на него расширенными глазами.

– С тобой все в порядке, красавица? – ворчливо осведомился он. – Не бойся, я не враг тебе. Я – Конан из Киммерии.

Она ответила ему на языке, которого он никогда раньше не слышал. Конан решил, что это какой-то диалект гиперборейского, смешанный со словами из других наречий. Он узнал несколько немедийских слов, но остальные были ему незнакомы. Из ее слов Конан понял не больше половины, и то с величайшим трудом.

– Ты сражался, как бог! – восторженно ахнула она. – Я даже подумала, что сам Йима пришел спасти Илгу.

Она болтала без умолку, и он с пятого на десятое, но все-таки уразумел ее историю. Ее звали Илга, и родом она была из народа вимнийцев, боковой ветви гиперборейцев, после долгих странствий осевших в Пограничном королевстве. Ее народ находился в состоянии постоянной и вялотекущей войны с косматыми каннибалами, обитавшими в пещерах Эйглофианской горной гряды. Борьба за выживание в этих суровых краях шла отчаянная, и похитители непременно сожрали бы девушку, если бы Конан не спас ее.

Из слов девушки стало ясно, что два дня назад вместе с небольшим отрядом вимнийцев она вышла в путь к Леднику Снежного Дьявола. Оттуда они намеревались двинуться на северо-восток и через несколько дней достичь Синьтоны, ближайшего укрепленного города Гипербореи. Там жили их родственники, которые, как надеялись вимнийцы, помогут им купить все необходимое на весенней ярмарке. Кроме того, дядя Илги, сопровождавший ее, хотел подыскать племяннице достойного мужа. Но косматые каннибалы устроили им засаду, и в ужасной битве на скользких горных склонах уцелела одна Илга. Последние слова дяди, обращенные к ней перед тем, как череп ему раскроили ударом кремневого топора, звучали так: «Мчись домой, как ветер».

Но не успела она оторваться от преследователей, как лошадь ее поскользнулась на льду и сломала ногу. Девушка сумела вовремя спрыгнуть с седла и, хотя сильно ушиблась, бросилась спасаться на своих двоих. Однако косматые горцы видели ее падение, и целый отряд их рассыпался по глетчеру, чтобы схватить ее. Ей казалось, что она убегала от них много часов. Но в конце концов они настигли ее и взяли в кольцо. Остальное Конану известно.

Конан сочувственно хмыкнул. Откровенная неприязнь, которую он питал к гиперборейцам после того, как попал к ним в рабство, не распространялась на их женщин. История получилась невеселая, но жизнь в северных землях вообще никогда не была сладкой. Ему нередко приходилось выслушивать нечто подобное.

Но теперь перед ними встала другая проблема. Наступала ночь, а лошадей у них не было. Поднялся ветер, и шансов пережить ночь на гребне глетчера у них было немного. Следовало побыстрее подыскать какое-нибудь укрытие и развести огонь, иначе Ледник Снежного Дьявола прибавит еще две жертвы к своему списку.

Немного погодя Конан все-таки заснул. Они нашли неглубокую выемку, над которой козырьком нависал язык ледника. Лед в ней подтаял, образовав пустое пространство, в которое они и втиснулись вдвоем. Прижавшись спиной к гранитной скале, иссеченной шрамами от подвижек ледника, они даже смогли вытянуть ноги. Спереди выемку загораживал край глетчера – чистый и прозрачный лед, испещренный трещинками и туннелями. И хотя холод пробирал их до костей, все-таки здесь было теплее, чем на поверхности глетчера, где вовсю разыгралась метель, сыпавшая снегом из низко летящих облаков.

Илга весьма неохотно присоединилась к Конану, хотя он и дал ей понять, что и в мыслях не держит ничего плохого. Когда он протянул ей руку, она отпрянула в сторону, выкрикнув нечто нечленораздельное. Ему показалось, что она произнесла что-то вроде «яхмар». В конце концов, потеряв терпение, он легонько двинул ее по затылку и перенес лишившуюся чувств девушку в сырое нутро их временного пристанища.

После этого Конан вновь вышел наружу, чтобы забрать свою накидку из медвежьей шкуры и припасы, сложенные в переметные сумы на седле. На скалистом склоне, вздымавшемся на краю глетчера, он насобирал охапку сучьев и сухих листьев, которую и принес во впадину. А там с помощью огнива и трута он развел небольшой костер. Он давал скорее иллюзию тепла, нежели согревал по-настоящему, потому что Конан не стал делать огонь слишком большим, чтобы тот не растопил стены впадины и талая вода не выгнала их из убежища.

Оранжевые отблески пламени заглядывали глубоко в трещины и туннели глетчера, и было видно, как их изгибы и повороты теряются в темноте. До слуха Конана долетало слабое журчание воды, время от времени нарушаемое треском и вздохами медленно движущегося льда.

Конан вновь вышел на пронизывающий ветер, чтобы срезать с окоченевшего трупа лошади несколько кусков мяса. Он принес их обратно во впадину и поджарил, насадив на прутики. Жареная конина вкупе с ломтями черного хлеба, который он достал из седельного мешка, запиваемая горьким асгардианским пивом, и составила их не слишком изысканный, зато сытный ужин.

Во время еды Илга казалась погруженной в свои мысли. Поначалу Конан думал, что она все еще сердится на него за тот удар по затылку. Но потом он сообразил, что дело совсем не в этом. Девушка пребывала на грани истерики. Ее буквально трясло от ужаса. Причем это не был обычный страх, который она испытывала перед бандой диких скотов, которые преследовали ее, а какой-то внутренний, глубинный ужас, непонятным образом имеющий отношение к самому леднику. Когда он попробовал разговорить ее, она в ответ шептала лишь то незнакомое слово: «Яхмар! Яхмар!» – и на ее симпатичном личике отражался панический ужас. Она не сумела объяснить ему значение этого слова и лишь неловко разводила руками, а ему эти жесты ничего не говорили.

Поев, усталые и согревшиеся, они завернулись в его медвежью шкуру. Ее близость заронила в голову Конана мысль о том, что занятия любовью помогут ей успокоиться и заснуть. Девушка с готовностью приняла его поначалу робкие и неуверенные ласки. Умело ответила она и на его юношеский пыл; как он вскоре убедился, подобные игры были ей не в диковинку. И, прежде чем они разжали объятия, она стонала и вскрикивала в пылу страсти. Затем, посчитав, что она вполне успокоилась и расслабилась, Конан повернулся к ней спиной и заснул.

Девушка, однако, не смыкала глаз. Она лежала совершенно неподвижно, оцепенело вглядываясь в темноту, которая зияла из трещин во льду за пределами круга света от почти погасшего костра. И наконец, уже перед самым рассветом, случилось то, чего она так страшилась.