Хроники ветров. Книга суда - Екатерина Лесина

— Полпроцента.

— Правильно. Считать умеешь.

— А сама матка — тоже модуль?

— Скорее надранговое образование. К сожалению, никто из нас не имел возможности познакомиться с ней поближе… может, оно и к лучшему. Но давай вернемся к модулям. В Империи около десяти тысяч городов, которые по численности населения относят к желтому и красному классам. Знаешь, что это означает?

— Нет.

— Желтый — в городе обязательно должен находится модуль второго ранга, красный — не менее пяти модулей, реально же в Деннаре — двадцать шесть, Верте — семнадцать, Кашуме — одиннадцать.

— А в Илларе?

— Не известно, это же столица, их место. Но сколько бы их ни было, все равно не хватит, — мастер Фельче налил в стакан воды. — Извини, что-то в горле пересохло. Тебя как, жажда не мучит?

— Пока нет.

— Вот именно, что пока… — Фельче поставил стакан на стол и, вытерев губы тыльной стороной ладони, продолжил. — Модулей второго класса слишком мало, чтобы контролировать Империю, а модули первого класса вообще покидают ульи лишь в исключительных случаях. Тангры не глупы, они сосредоточили контроль на так называемых «потенциально опасных» областях, например военная промышленность, армия, энергетика, а остальное вынуждены были доверить людям. Идея стара, как мир, те, кто внизу, не догадываются о том, что Повелители не так уж всесильны, те же, кому удалось подняться, сделают все, лишь бы не упасть вниз.

— То есть, Империей управляют люди?

— Соуправляют, — исправил мастер Фельче. — Знаешь главный закон Империи? Не привлекать внимания. Те, кто наверху, действуют в рамках установленной танграми стратегии, но… как понимаешь, рамки эти чрезвычайно велики. Да и тангры не любят вмешиваться в дела Народных Департаментов. Долгое время Империя находилась в состоянии равновесия, но война многое изменила. Почти полтора века пограничных конфликтов, разросшаяся армия, промышленность, работающая на износ, и в результате нарушенное равновесие. Тангры смотрят на Святое княжество и видят угрозу. Но почти не обращают внимания на то, что творится внутри страны. Модули второго класса заменяются людьми. Мы не контролируем энергетику или производство оружия, но мы контролируем поставки, причем не только оружия. Что сделает армия, которая вместо мяса и хлеба получит, скажем, овес для лошадей? Или машинное масло? Или вообще ничего не получит?

— Значит…

— Значит, мы давно могли поднять мятеж, но зачем? Путь революция — путь крови, тогда как эволюция требует лишь терпения. — Мастер Фельче глянул на часы и недовольно покачал головой. — Что-то они запаздывают сегодня… ну да есть еще время. Понимаешь, твое появление и планы вначале показались мне весьма опасными… противоречащими первому закону, но тщательно все взвесив, я решил, что ты можешь быть полезен.

— И чем же?

После столь подробного разъяснения Вальрик чувствовал себя не слишком уверенно. По логике выходило, что его присутствие нежелательно, а задание противоречит первому закону — не выделяться. Выходит, что людей в Империи сама Империя вполне устраивает? И Вальрик, и Карл ошибались?

— Ну хотя бы тем, что уничтожив, как и планировал, матку, ты ликвидируешь всех подчиненных ей модулей.

— Их место займут ваши люди?

— Хотелось бы.

— А не страшно, что если меня раскроют, то я вас сдам? Перескажу все здесь услышанное?

Мастер Фельче рассмеялся, а Вальрик в очередной раз за этот вечер ощутил себя дураком. Ощущение не понравилось, как и эта игра вслепую.

— Ну, — произнес Фельче, отсмеявшись, — во-первых, не «если», а «когда». Раскроют тебя обязательно, полагаю, месяца через три. Нам нужно время на подготовку. Во-вторых… к боли ты нечувствителен, к химическим стимуляторам тоже, ну а выломать что-то напрямую из головы сенсора способна только матка. Но ты ведь желаешь встретиться с ней, верно? А мы поможем… нет, ну что за манера вечно опаздывать, а?

Он встал и, подойдя к окну, раздраженно дернул тяжелую раму. Вечерний воздух освежил и немного успокоил. Но до чего же странно все вышло, и вроде бы удачный случай, но… не нравилась Вальрику эта затея. Одно смерть ради Княжества, долга и чести, и совсем другое — ради удовлетворения амбиций кучки интеллектуалов. А Карл еще утверждал, будто в Империи с учеными беда.

Беда. Вот уж действительно беда.

Но Фельче хотя бы не врет. Честолюбив — острая вонь гнилых соболей. Настойчив — бледно-серая шкура старого клинка. Правдив — снежная белизна дремлющей лавины.

Прощупать собеседника Вальрик мог. Понять — нет.

— А если я откажусь?

— Тогда ты тихо скончаешься в своей постели. Камрад Унд будет весьма огорчен, мне придется сменить место жительства, а Улла… ну она чересчур заметна, к тому же должен же я буду возместить Унду его финансовые потери.

— Шантаж?

— Увы, мой друг, нельзя работать на бойне и не заляпаться кровью, — мастер Фельче, прикрыв окно, вернулся к столу. — Но если согласишься, то… так и быть, забирай Уллу, скажем, в качестве утешительного приза.

— Последний вопрос, а почему вы, если так все хорошо, здесь? Почему вас судили? Лагеря? И Черный квартал? Почему не там, за стеной, где-нибудь в частном доме?

Легкое раздражение, которое быстро тает, оставляя флер неясного осенне-листвяного аромата. Снисходительный взгляд. Улыбка. Ответ:

— У меня, если ты заметил, тоже частный дом и весьма неплохой, климат опять же… тишина, спокойствие, добрые нелюбопытные соседи. Что касается суда, то… кому как ни тебе знать, что порой суд — лишь ступенька, ведущая к цели. И лагеря же бывают разные. А утраченное гражданство мне вернут по первой же просьбе. Но пока и без гражданства неплохо, работаю вот, людей слушаю… ищу интересные экземпляры, а потом думаю, куда их приспособить.

Громко хлопнула входная дверь, натужно заскрипели половицы: время отведенное на раздумья, истекло.

Рубеус

Коннован сидит на кровати, вроде бы рядом, но в то же время далеко, в каких-то своих мыслях, которые она тщательно прячет за стеной. Прячет, но не ото всех.

— И о чем вы с ним разговаривали?

— Да так… ни о чем.

Коннован отводит взгляд, и становится совершенно ясно — врет. А если врет, то не доверяет, или хочет что-то скрыть, но что? Гадать, упершись в стену отчуждения, унизительно, а мысль о том, что Карлу она доверяет, приводит в бешенство.

На то, чтобы успокоиться, уходит несколько секунд. Коннован понимает затянувшееся молчание по-своему и, потупившись, бормочет:

— Извини.

— Извинятся не за что. — Вышло резко, она вздрагивает, как от удара, и отодвигается. Убегает. Какого черта она убегает?

— Пожалуйста, не сердись, я… мне плохо, когда ты сердишься.

Взгляд-мольба, и становится стыдно. Еще Мика… по какому праву он требует доверия, если сам никак не решится рассказать правду? Может, сейчас? Она ведь все равно узнает. И останется в Саммуш-ун. Разум подсказывал, что это было бы оптимальным решением, позволяющим избежать многих проблем, но… она и Карл… вдвоем.

Холодная незнакомая ярость ледяной волной смывала все доводы рассудка.

— В этом наряде я чувствую себя полной дурой, — Коннован раздраженно дернула широкую горловину рубахи. Одеяние и вправду было специфичным. Свободное, даже чересчур свободное, из мягкой ткани грязно-желтого цвета, оно, быть может, и не травмировало обожженную кожу, но и выглядело нелепо. Рубеус отвернулся, чтобы она не заметила его улыбки.

— Вот, смешно тебе… хотя действительно смешно. В ночной рубашке за столом.

Нужно поговорить. Нужно, чтобы она приняла решение сама и понимая, что делает. В конце концов, Рубеус — не ребенок, который не находит в себе сил расстаться с понравившейся игрушкой, он — взрослый разумный человек. Не совсем, правда, человек, но это детали. Несущественные, не заслуживающие внимания детали. И глупо уговаривать самого себя.

Рубеус вздохнул и, мысленно досчитав до трех, произнес:

— Коннован, мне нужно поговорить с тобой. Это серьезно.

Какие испуганные у нее глаза. И улыбка исчезла, а руки вцепились в некрасивую ткань платья-рубахи. Неужели знает? Нет, Карл обещал молчать, тогда…

— Я не хочу, — прошептала она. — Пожалуйста, я не хочу разговаривать об этом сейчас… потом, хорошо?

— Хорошо, — Рубеус согласился с немалым облегчением.

— Спасибо. Наверное, пора идти. Карл не любит, когда к столу опаздывают.

Коннован встала, угловатые детские контуры тела прорисовывались сквозь рубаху, в этом нелепом наряде она выглядела такой беззащитной, хрупкой и… и появившиеся мысли совершенно не соответствовали моменту.

— А лестница длинная? — поинтересовалась она, критически рассматривая свое отражение в зеркале. — Ну и страшилище.

— Нет. Точнее да. Ну, то есть, нет, ты не страшилище. Это пройдет. Ты же знаешь, на нас быстро все заживает.