Сборник проза и блоги - Макс Акиньшин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С чего все началось? Краска мажет картонку и, кажется, что красишь неаккуратно. Но стоит отнять ее от стекла, и все становится на свои места. Прямые, строгие линии, рождающиеся из мазни. Порядок из хаоса. Я выбиваю сигарету из пачки, ловлю судорожный от ветра огонек зажигалки и закуриваю. Сегодня мой заслуженный выходной. Три дня назад мы, наконец, разделались с фальшивыми банкнотами. Подчистую. От «а», до «я». Как выражается его толстощекое величество: заработали свой собственный букет мастурций и аплодисменты.
С чего все началось? С бумаги. С трех сотен килограммов великолепной, порезанной в размер бумаги для банкнот. Причем, допросы задержанных так ничего и не дали. Я стряхиваю пепел и вспоминаю недоуменного Моисея Рубинштейна две недели назад поднявшего усы из почечного чая.
— Слушай, Эдвард, ты не в курсе в третьей промышленной зоне есть прачечная?
— Не знаю, — Толстяк, читавший покрытую омерзительными пятнами газету, которую нашел в урне у входа, поднял глаза. В них еще плескались все печали мира. Брат его усатой благоверной освободившись после третьей ходки совершенно выбил Эдварда Мишеля из колеи. Это событие отмечалось широко и с размахом. С битьем бутылок, танцами и, если бы не связи господина старшего инспектора в определенных кругах, закончилось бы новым сроком.
Кроме того, после разгромного счета в крикетном матче, его величество дулось на нас. Рубинштейн ему казался симулянтом, а я дезертиром. Потерев нос, он вновь завернулся в свою газету, как Цезарь в тогу.
— Я вот просматриваю список грузов, — уронил в пустоту старый трилобит, — для третьей зоны сто двадцать килограмм отбеливателя и щелочи. Там есть прачечная?
— Вот опять! — Толстяк сделал свой шаг правой ногой, третья производственная его не интересовала, — ты это читал, Моз? Кексы воображают себя самыми умными.
Он сфокусировал взгляд и прочел:
— Нет достоверных сведений о том, кем был убитый, так неудачно попавшийся на крючок старшему инспектору Эдварду Мобалеку. Впрочем, выяснить это — дело времени, ведь расследование поручено известному нам детектив-инспектору Соммерсу из отдела криминальной полиции! За двенадцать лет службы ему доводилось распутывать самые сложные загадки. Тайн для него просто не существует… бла-бла-бла…. С другой стороны, эта трагедия все же заставляет улыбнуться. Подумайте, ну каким везением стоит обладать, чтобы выловить из реки, разграничивающей два государства труп? Стоит ли говорить о том, что в прошлом году, мистер Мобалеку пытался остановить самолет, гонясь за ним в багажной тележке? Или о том, что…
— Тут еще фотография, сечете? — Мастодонт скомкал газету и зло пульнул ее в угол. Пролетев мимо корзины, та откатилась к двери.
— Что ты говорил, Моз? Про прачечную?
— В третьей промышленной зоне есть прачечная, Эдвард?
— Вряд ли, — откликнулся тот, откусывая кончик сигары, — разве что чуваки стирают подштанники, после каждой выгрузки газовоза.
Он прикурил от спички и выдохнул седое, неопрятное кольцо дыма. Пересушенная сигара потрескивала. В третьей был расположен большой и единственный терминал по приему сжиженного газа, чьи газгольдеры занимали основную площадь зоны. В их тени лепилось пара десятков мелких производств, сосредоточенных в унылых бетонных кубах. Я всегда хотел понять, почему эта зона называется третьей промышленной, ведь ни первой, ни второй в городе не было. Был, правда, большой складской комплекс на севере, но он так и звался «Склад один» и использовался как место временного хранения для всего входящего и исходящего через границу. Третья промышленная зона оставалась загадкой.
Тогда мы не знали. Тогда мы не знали ничего, но мудрый старый Рубинштейн вывел нас на правильный путь.
Правильный путь во мгле предположений. Я стряхиваю пепел на траву и вновь берусь за кисть. Голубая Балтика — что-то из другой Вселенной. Мы ходим кругами, один шаг правой ногой. Краска капает.
— Будете кофе, мистер Шин? — миссис Лиланд ставит кофейник с надетой на носик чашкой на траву. Мы с ней ладим с моей старушкой, и то, что она продолжает упорно коверкать мою фамилию, меня не трогает. С тонким сипением раскуривая трубку, тиа Долорес любуется моей работой. На самом деле садовый сарайчик выглядит ужасно, сплошные потеки, но окно удалось. Плетение аккуратно покрашено и за ним пыльной слюдой отражают свет стекла. Долорес Лиланд щурит глаза, ей нравится голубой взрыв в центре заросшего участка.
Я обхожу будочку и принимаюсь за следующую стену. Медленно вожу кистью по дереву. Темная поверхность вспыхивает небом. Маленький бесполезный человечек, существующий внутри, проснувшись от монотонной работы, пытается прервать мои размышления. Вопит о прошлом, затертом и заезженном, но я упорно не обращаю на него внимания. Пусть вопит. Ему нужен снег и Аля. Ему нужно прошлое. Я знаю — один такой шаг правой ногой, и ты уже в ином мире. Ты сбился с пути. Поэтому думаю о другом.
Покойник, о котором так сокрушался старший инспектор, меня не интересовал совершенно. Лишние заботы, а их и так хватало. Триста килограмм высококачественной порезанной в размер бумаги. Со всеми этими волокнами и знаками. Эмбрионы будущих банкнот. Печать была много хуже: микротекст расплывался, номера были одинаковыми, и еще что-то, что позволяло их определить. Эксперты занимались всеми этими малосущественными деталями. А мы искали источник бумаги. Вполне возможно, кто-то аккуратно нарезал очередную партию. И этот человек знал, что мы его ищем. Вот только где он?
Когда на руках никаких очевидных фактов, поневоле начинаешь чесать в затылке. Что называется «слушать эфир». В обычном течении жизни должны образоваться хоть какие-нибудь странности. Колебания, вибрации. Что-то должно идти не так. Мы слушали эфир. А он был плотным.
Дрожащий мальчик Питерс изменил расписание. Теперь он ходит в «Палас» по четвергам. Важно ли это? И связан ли он с фальшивыми банкнотами? Вряд ли. Его интересы — травка и лекарства. Говорят, Десять монет купил катер. И не какую-нибудь ржавую банку, а сто восьмую Мангуста. Известно, что сто восьмой делает сорок узлов при полной загрузке. А это уже важно, особенно если знать послужной список Десяти
