Записная книжка штабного офицера во время русско-японской войны - Ян Гамильтон

Чинанпо-гавань, 17 мая 1904 г. Двигаясь в северном направлении при тихой погоде, мы этим утром достигли устья р. Пингъянг (Pingyang). По правде говоря, мы пришли к этому заключению после тщательного изучения карт и после трудных вычислений. Странно путешествовать подобно Колумбу или Кортесу, взирая на каждый мыс с дикими предположениями, где мы находимся. Однако это было совсем так, ибо молчаливые японцы, как мы ни старались войти к ним в доверие, всегда отказывались сообщить нам о месте нашего назначения. Наши подозрения усилились, когда мы увидели миноноску, скользившую, подобно серому привидению, среди многочисленных островов. Она быстро приблизилась к нам и, удовлетворившись своим исследованием, так же быстро удалилась. Асагири (Asagiri), или Утренний Туман, было ее название, и она исчезла, подобно призраку, в утреннем тумане, откуда она так внезапно появилась. На обоих берегах реки возвышались один за другим зеленые безлесные горы, а далеко впереди мы с удивлением увидели густой грязный дым, как бы деловито висевший на голубом уборе раннего утра. Дым этот мог подниматься над Нагасаки или Вейхайвеем, — мы не могли с точностью определить его место. Оказалось же, что он висел над Чинанпо (Chinanpo), в гавани которого мы вскоре очутились. Дым этот шел от девятнадцати транспортов, в числе которых было несколько больших океанских пароходов. Все эти транспорты были битком набиты войсками. На борту транспортов находились 1-я артиллерийская бригада, 15-м полком которой командовал мой личный друг полковник Шиба (Shiba). Кроме того, там же находилась масса пехоты, входящей в состав Второй армии. Все эти войска направлялись в Маньчжурию, как нас об этом уведомили, но куда именно, ни один японец не посмел бы даже высказать предположение. Я слышал, что мы не будем высаживаться на берег; итак, пока наш пароход лег на некоторое время в дрейф, ко мне вновь возвратилось мое уравновешенное, спокойное настроение, позволяющее записать кое-что из впечатлений.

С тех пор как я выехал из Чемульпо, мне удалось собрать очень немного сведений о дикой и уединенной Корее от Винцента, присоединившегося к нам последним. Он провел в Корее более двух месяцев и посвятил меня во все пережитое им в этой оригинальной стране. В его похождениях туземцы, казалось, не играли большой роли, и их образ как бы бледнел перед более энергичными и предприимчивыми японскими генералами, миссионерами обоих полов и американскими золотоискателями. Оказалось, что мы с Винцентом встречались не только в Южной Африке, где нам посчастливилось служить вместе и исколесить с востока до запада весь Западный Трансвааль, но также и последней осенью в гостинице Монреаля в Канаде, где я принимал депутацию безбородых ветеранов, а он был на пути в Японию на два года. Наша британская компания теперь в полном составе, и все три рода войск имеют своих представителей. Я трижды счастлив, имея таких хороших товарищей, готовых прийти ко мне на помощь во время неизвестных нам приключений, с которыми, может быть, придется встречаться. Винцент и Жардайн оба изучали японский язык и знают его настолько, чтобы видеть вокруг себя, так сказать, одним глазом, в сравнении с остальными нами, совершенно слепыми. Мысль прикомандировывать молодых офицеров, уже имеющих некоторое знакомство с Востоком, к японской армии — во всех отношениях превосходна. Можно только пожалеть, что она не приводится в исполнение в масштабе, раз в десять превосходящем существующий. Для офицеров, которым придется впоследствии иметь много дела с азиатами, не может быть лучшей школы, как потратить небольшую часть их жизни на изучение азиатского характера в положении подчиненного, а не начальника; в качестве незаметного подчиненного, а не недоступного саиба. Очень немногие посвящают достаточно труда, чтобы изучить недостатки или даже чувства своих подчиненных, несмотря на то, что всеми признается, насколько это становится важным делом, когда приходится заботиться о возбуждении к себе любви и уважения. Две совершенно разные вещи: быть ли капитаном в полку сикхов или гуркасов, где с вами должны очень и очень считаться, или же быть прикомандированным к японскому полку, где вы можете рассчитывать только на то, что заслуживают ваше поведение и хорошие манеры. В Индии британский офицер видит свое превосходство над восточной расой, в Японии же он учится находить, что Восток может дать Западу. С военной точки зрения британским офицерам представляется превосходный случай работать с прекрасной армией, сильной как раз в том отношении, в котором слаба их собственная, то есть в отношении ее однородности и организации. Кроме того, присутствие некоторого числа британских офицеров в японской армии способно сделать ее офицеров немного менее farouche (жёсткой — Hoaxer) по отношению к британцам. Я имел время удостовериться в несомненно досадном явлении, что японская армия по ее типу и образованию скорее германская или французская, но, во всяком случае, не английская. Действительно, можно подтвердить с уверенностью, что военный прогресс в Японии гораздо меньше подвергся английскому влиянию и симпатиям, чем остальная область мысли. А, к несчастью, армия представляет собою первое из всех общественных учреждений как по своим размерам, так и по важности ее назначения. Для обыкновенного же путешественника или же жителя Японии, вследствие их взглядов и идей, армия остается закрытой книгой.

Возвращаюсь к Винценту и его похождениям в Корее. Как кажется, он дважды посещал Корею. Он прибыл в Фузан в последний день 1903 г. и провел там и в Чемульпо три недели. В марте 1904 г. он вновь пересек море на увеселительном пароходе Гаймун (Haimun) газеты Times, где ему пришлось быть в обществе, которое он представляет как невероятное смешение разнообразных странных типов. В этот раз он достиг Пингъянга. Я задал ему обыкновенный безнадежный вопрос, который способен смутить возвратившегося путешественника, и получил ответ лучший, чем я заслуживал. Отвечая на вопрос, какого он мнения о Корее, он легко вышел из затруднения, указав мне на стоявший в гавани транспорт, выкрашенный в белый цвет и вооруженный несколькими старинными пушками. Это судно напоминало ворону, вырядившуюся в павлиньи перья. Он прибавил:

— «Бедная, старая Корея! До чего дошла она, что это судно, навязанное им японцами, должно составлять весь их военный флот».

Этот наиболее типичный пример доказывает полную беспомощность как ее правительственной деятельности, так и всей нации, начиная от императора и до последнего кули.

Потом, когда я начал расспрашивать его о Сеуле, он ответил:

— «Если бы только четверть того труда, который был потрачен на сооружение внешних валов, была употреблена на постройку домов и улиц, то Сеул был бы вполне приличным городом».