Седьмой сын - Орсон Кард

«Продолжайте», сказала Фэйт. «И не обращайте на него внимания. Я еще не научила его, когда можно говорить, а когда надо держать язык за зубами.» Даже с крепко прижатой к его губам рукой матери мальчик настойчиво смотрел прямо на Троуэра. И когда Троуэр оглянулся вокруг, то заметил, что глаза взрослых тоже смотрят на него выжидающе. Вопрос ребенка был вызовом, на которой необходимо было ответить, иначе он выглядел бы лицемером и глупцом в глазах тех, кого ему необходимо было обратить. «Если вы считаете, что мое благословение действительно изменяет природу этого дерева», сказал он. «то это было бы похоже на колдовство. Но на самом деле этот шпиль является не более чем поводом. На самом деле мое благословение направлено на общину христиан, которые будут собираться под этой крышей. И в этом нет никакой магии. Мы призываем силу и любовь Господа, а не заговариваем бородавки или заклинаем от дурного глаза». «Плохо дело», пробормотал один из них. «Я ведь умею заговаривать бородавки» Все дружно рассмеялись, и все же опасность была позади. И когда этот шпиль поднимется в воздух, то это станет деянием христианским, а не языческим.

Он благословил шпиль, изменяя текст обычной молитвы так, чтобы она не касалась свойств самого дерева. Затем мужчины взялись за веревку и Троуэр пропел «О наш Господь на морях Великих» на пределе возможностей своего прекрасного баритона, чтобы задать ритм и вдохновение их труду. И все же все это время он чувствовал присутствие маленького Алвина. И не только из-за его недавнего ошеломляющего выпада. Ребенок был так же простодушен, как и большинство детей – Троуэр сомневался, чтобы у него был какой-либо злой вымысел. Привлекало его внимание совсем иное. Но это касалось не самого мальчика, а необычного поведения людей в его присутствии. Казалось, они постоянно наблюдали за ним. Не то чтобы они смотрели на него, это занимало бы слишком много времени, так как он постоянно носился вокруг. Просто они постоянно помнили о нем так же как повар в их семинарии чувствовал, где находиться на кухне собака, не следя за ней специально и никогда не натыкался на нее, хлопоча по хозяйству. К тому же с этим обостренным вниманием к мальчику относились не только его родственники. Все поступали так же – все эти немцы, скандинавы, англичане, новички и старожилы. Как будто воспитание мальчика было их общим делом, вроде постройки церкви или моста через реку. «Осторожней, осторожней!», покрикивал Вэйстнот, залезший на восточную опору для того, чтобы оттуда направлять тяжелый шпиль. Шпиль почти уже встал на место, каркасные балки были готовы соединиться с его краями и образовать прочную крышу.

«Подай назад!», кричал Мишур. Он стоял на лесах под крестообразным брусом, поддерживающем две упирающиеся в него балки. Это был решающий момент установки крыши, требующий большой точности: они должны были упереть концы двух тяжелых балок о срез бруса не более двух ладоней шириной. Вот зачем стоял там Мишур, выросший под стать своему имени «Мишур (MEASURE) – отмерять, снимать мерку, мера» внимательным и остроглазым.

«Хорошо!», кричал Мишур. «Еще!».

«Еще на меня!», кричал Вэйстнот.

«Встает!», кричал Мишур.

«Есть!», кричал Вэйстнот.

Затем еще раз от Мишура раздалось «Есть!» и снизу ослабили натяг канатов. Когда же веревки ослабли, то все радостно закричали – их церковь стала уже значительно выше. Конечно, это был не собор, но все же выдающееся достижение для этих забытых Богом мест, самое большое строение, о котором можно было только мечтать на сотни миль вокруг. Сам факт постройки этого здания был демонстрацией того, что поселенцы намерены оставаться здесь навсегда, и ни французы, ни испанцы, ни роялисты, ни янки, ни даже дикие Краснокожие со своими горящими стрелами не заставят их покинуть эти места. И, конечно же, преподобный Троуэр, а за ним и все остальные зашли внутрь чтобы впервые увидеть, как небо закрыто от них только что водруженным шпилем высотой не менее 40 футов – а ведь это лишь половина его будущей высоты! Моя церковь, подумал Троуэр, уже сейчас красивее большинства тех, что я видел в Филадельфии.

Там, наверху, стоя на шатких лесах, Мишур просовывал в верхнюю часть опорного бруса деревянный штырь, чтобы закрепить им каркас шпиля. Вэйстнот на другом конце занимался тем же. Шпиль будет опираться на эти штыри до тех пор, пока не будут вставлены дополнительные брусья. Потом, когда это будет проделано, крестовину можно разобрать, если конечно она не понадобится чтобы закрепить люстру для освещения церкви ночью. Да, ночью, и цветное витражное стекло будет поблескивать в полутьме. Вот какие грандиозные планы были у преподобного Троуэра. Пусть эти простаки застынут в благоговении, пораженные величием Господним, когда увидят здание церкви законченным. Так думал он, когда внезапно Мишур издал крик ужаса, и все увидели, как под ударом его колотушки по штырю центральный брус треснул и развалился, подтолкнув громадный тяжелый шпиль так, что тот приподнялся футов на шесть в воздух. Другой конец балки выскочил из рук Вэйстнота и разметал леса как сухие ветки. Шпиль, казалось, застыл на мгновение в воздухе, и рухнул вниз, как будто нога самого Господа столкнула его.

И преподобный Троуэр даже не глядя знал, что когда шпиль достигнет земли, то кое-кто окажется прямо под ним, прямо под его серединой. Он знал это, потому что чувствовал мальчика, чувствовал, как он побежал прямо в самую опасную сторону и то, как его собственный крик «Алвин!» заставил мальчика остановиться в том самом месте, где ему находиться ни в коем случае не нужно было.

И когда он все же посмотрел туда, все именно так и выглядело: маленький Алвин стоял, беспомощно глядя на летящий к нему и готовый размазать его по полу церкви расщепленный кусок дерева. Мальчик был слишком мал даже для того, чтобы падение шпиля хоть немного замедлилось, столкнувшись с его телом. Нет, он будет размозжен, уничтожен и его кровь обагрит светлое дерево церкви. Мне никогда не смыть с себя этого пятна, подумал Троуэр – что было явно неуместно, но кто способен контролировать свои мысли в момент смертельной опасности?

Падение шпиля Троуэру представилось как вспышка яркого света. Он услышал скрежет дерева о дерево. Он услышал крики людей. Затем глаза священника снова прояснились и он обнаружил, как и ожидал, остатки шпиля на полу церкви, единственное отличие от представившейся его воображению картины состояло в том, что опорная балка раскололась надвое и между ее половинами стоял с побелевшим от ужаса лицом маленький Алвин. Целый и невредимый.

Троуэр не понимал ни слова по-немецки или по-шведски, но он прекрасно понял, что означает невнятный ропот, раздавшийся позади него. Пусть они богохульствуют, я должен понять, что произошло здесь, подумал Троуэр. Он подошел к мальчику и ощупал его голову, ища следы повреждений. Ни волоса не упало с этой головы, но она была горячей, будто мальчик стоял близко у костра. Затем Троуэр встал на колени и принялся рассматривать дерево балки. Оно было срезано так ровно, как будто дерево выросло таким, и зазор был как раз нужной ширины, чтобы мальчик прошел через него невредимым. Через секунду мать Ала уже была здесь и, сгребя его в охапку, лепетала и рыдала от облегчения. Маленький Алвин тоже плакал. Но Троуэр думал о другом. Ведь в конце концов, он был человеком науки, а то, что он только что увидел было невозможно. Священник принялся измерять шагами длину расколотой балки. Она лежала на полу и была, от конца до конца, все той же неизменной длины. Кусок дерева размером с мальчика в центре ее просто исчез. Исчез в мгновенной вспышке огня, разогревшей голову ребенка и торцы дерева, но не опалившей их и не оставившей никакого видимого следа. Тут сверху закричал Мишур, повисший на крестовине, за которую он успел схватиться, когда леса были сломаны. Вэйстнот и Калм вскарабкались наверх и благополучно сняли его. Голова преподобного Троуэра была занята другим. Все, о чем он мог сейчас думать – это существование такого шестилетнего мальчика, который мог спокойно стоять под падающим шпилем, потому что дерево расщеплялось, чтобы не повредить ему. Как Красное Море отступило перед Моисеем на вытянутую руку направо и налево.