Махапские землеологи. Фантастический роман - Александр Ермаков

Идейный вдохновитель, гегемон партии, носитель ценных и единственно правильных истин с бегающими живыми глазками и приторной улыбкой продолжал выгибать перед писателем рукой. Неожиданно гость провел ладонью по хозяйской постели:

– Ты смотри-ка – сухо. Очень странно.

Писатель возмущенно выпустил в марксиста струйку вонючего дыма:

– Что вы себе позволяете? Вы на что намекаете?

– Успокойтесь ради аллаха, – брызнул смехом гость. – Просто лондонский туман очень вредный, проникает в любую щель и увлажняет простыни. От этого проклятого смога постоянно тянет какой-то плесенью и затхлой гнилью. Надо хорошо закрывать окна и двери. Ну, теперь-то вам, голубчик, всё ясно? Не бережете вы свои легкие, курите много. Кхе-кхе! – гость закашлял. – Лечиться вам надо. Туберкулез, бронхиты, астма, ревматизм в этом ужасном климате обильно процветают, – Ленин показал, что неплохо знает медицину. – Надо, надо, милок, себя беречь. Вам прямая дорога на юга, к морям поближе, где климат жаркий и сухой. И не ждите чудес свыше. Здоровье вам с неба не упадет. К врачам идите, дорогой мой, а лучше к зарубежным. Русские врачи лечат крайне плохо. Не угнаться за Европой нашим туфтачам, всё в хвосте плетутся и, как двоечники, списывают у соседа.

Вдруг писатель и политик синхронно хлопнули себя по затылку и лбу. Вождь обездоленного племени убрал с лысины убитое насекомое:

– Дорогой мой человече, сколько у вас тут комаров! Впрочем, как и у меня в комнате. Эти проклятые кровососы определенно мешают отдыхать. С ними просто невозможно выспаться.

Горький молча слушал и улыбался. Был забавен этот ниже среднего с быстрой речью энергичный и непосредственный человек. Всё в нем подкупало и вызывало улыбку: как ходил, держался и картавил, как стрелял колючими глазками и смеялся, собирая морщинки у глаз. Писатель знал, что это всё прелюдия. Ленин зря не приходит. И терпеливо ждал, когда разговор повернет в деловое русло. Алексей Максимович чувствовал, как от партийного лидера исходят флюиды отваги и решительности. Лицо марксиста не покидала печать самообладания. Писатель знал, что причин для шуток и смеха мало. Ленин завтра снова ввяжется в словесную перебранку и будет стоять на съезде в эпицентре склоки. Истинный борец, крепкий, знающий, опрятный и одинокий, снова будет тратить нервы и срываться на крик. Писатель затушил окурок:

– Спасибо за совет. Заботитесь, словно мать о сыне. Ни к чему же. Всё в порядке. Я не люблю спать на перине, предпочитаю на жестком. Лучше всего на полу.

– Что радикулит скривил осанку? А у меня желудок плохой. Только кашами и спасаюсь, – марксист притворился больным. Ничего людей так не сближает как общие недуги, как разговор о здоровье. Хранитель партийной казны всегда был при наличных и никогда не жаловался на аппетит. Желудок легко справлялся с любым деликатесом.

Писатель интуитивно понял тактику вождя и подумал: «Многие даже гордятся, что имеют разные болячки и любят, когда их жалеют. Человек по-своему дорожит шрамами на теле и ведет им летопись в уме. Так, наверно, устроен любой человек. Нехватка сочувствия и дефицит обычной жалости делают нас такими. Никто не знает, сколько протянет, проживет. Что там этой жизни?»

Горькому захотелось перейти на «ты» и сказать гостю в глаза: «Ну ты и плут. Видели тебя, как ты семгу уплетаешь за обе щеки». Писатель был чуть старше политика, но что-то удержало его: «Вместе не бродили босиком с котомками за плечами, не хлебали лаптями щи». Всё же цельность и полнота характера гостя вызвали симпатию. Много Горький на своем веку видел разных умников. Этот же был особенным. Еще в первую встречу у писателя зародилось духовное влечение к виртуозному оратору. Сейчас оно увеличилось втрое.

Над Темзой сгустился туман. Мелкая изморось покрыла окна. Ленин, улыбаясь, продолжал:

– Да, друг мой, забочусь и скажу честно – вы, как писатель со своими чувствами и душой, нужный для страны. Ваши проза и стихи очень верны. Как вы тонко чувствуете время?! Я поражаюсь! Ваши «Буревестник», «Мать», «На дне» отразили самую суть, всю рутину царского режима. Всё равно помазанников божьих мы когда-нибудь сдадим в архив истории, рано или поздно победим, – Ленин глазами оракула посмотрел сквозь стены. – Мы разрушим всё до основания и построим новое славное общество, новый быт. Всё будет новое – жилье, друзья, желания. Бич нужды исчезнет навсегда. Будет также новая культура. Вот, тогда, мой друг, точите перья, карандаши и запасайтесь чернилами. Всё старое сдадим в макулатуру. Будет у нас новое добро.

Писателя тронул футуристический порыв гостя. Иногда простая мимолетная похвала становится огромной и приятной наградой. Мелькнула мысль: «А ты мечтатель». Горький кашлянул и подал голос:

– Красивые мечты. Спасибо за оценку. Я всего лишь наблюдатель, отражаю ходы времени. Новое добро? Не понимаю. Не бывает, сударь, нового добра. Оно во все времена одно и то же. Нравственность – неизменная величина, это я знаю точно. Старая философия. Нужна связь времен и чем крепче, тем надежней, тем полезней для будущих поколений – растет качество нации, а стабильность убирает погрешность в развитии. Только в связи будущему быть. Наша жизнь не материал, не отрез из ателье вселенной, ее надо очень осторожно резать и кроить».

– Вот и чудесно. Значит, есть проблемы. Вы не против, если я вам напишу? Вы ведь на Капри будете лечиться? Слабоват я, батенька, в философской теме. Подтянуть меня чуток прошу, – Ленин протянул руку. – Ваши познания и пролетарское мышление вызывают у меня большой восторг! Ваши былые заслуги для партии тоже. Сколько мы не без вашей помощи получили в кассу денег? Ведь без них мы ни вперед, ни назад – топчемся на месте. Ваши сборы, разговоры с купцами и буржуями дали ощутимые результаты. За наследство Шмидта отдельное спасибо! Вырос запас нашей прочности. За купца Морозова благодарю, – лидер продолжал трясти руку писателя. – Жалко Савву, сколько нам помог?! Верил в бога и нательный крест носил, думал, что за ошибки и просчеты там взыщут, – Ленин ткнул пальцем в потолок. – Думал, спросят: «Как ты тратил средства?» Помощь нам посчитал ошибкой. Только где он, бог? Я тоже в детстве с мамой храм церковный посещал по воскресеньям. Опиум это всё для темного отсталого и слепого народа, чтобы легче в узде держать и управлять мужиком. Только рвется всегда там, где тонко. С нами уже этот фокус не пройдет».

Горький вдруг вскипел, убрал руки в карманы брюк и сделал шаг назад:

– Слушай, ты, голубь сизокрылый, оставь бога в покое! Ваша секта его еще не обрела и замену не создала. В вашу сказку длинная дорога, проще и быстрее угодить на облака.

– Мы уже на «ты»? Хорошо. Прекратим этот разговор. Вижу, голубчик, ты марксист неважный. Только мы не секта, а партия и сами с усами. Нашим богом будет наша цель! Это неиссякаемый маяк, который видно издалека.

– Это иллюзия, – спокойно заключил писатель. Он изрядно устал от этой говорильни. – Когда вы подойдете вплотную к маяку, цель исчезнет. Бог – это то, к чему невозможно приблизиться.

– Почему? – Ленин недоуменно округлил глаза.

– Потому что он вечный. Мы внутри него, а он внутри нас.

– Как это? – слабая сторона гостя полезла наружу. – Не понимаю.

– Вот и хорошо. Я тоже, но очень хочу понять. Когда всё будет известно, жить станет скучно и перестанем общаться. Давайте я вас провожу, – писатель подтолкнул гостя к двери.

– Да, товарищ Горький, у меня к вам просьба, – марксист попятился к выходу.

– Ну, наконец-то. Я слушаю. Излагайте быстрей, я спать хочу.

– Есть тут, в Лондоне, один мыловаренный делец, фамилия на «Ф» как-то. Короче, неважно.

– Фелс что ли?

– Да, он самый. Надо сделать так, чтобы этот зажиточный капиталист поделился немного и помог нам деньгами. Денежку у него займем, а вы будете гарантом. Он доверяет вам. Сделку с магнатом заключим по всем правилам у нотариуса. Алексей Максимыч, по рукам?

Ладони политика и писателя встретились и сжались. Горький подумал: «Доверяй, но проверяй» – и с сомнением посмотрел на гостя:

– Надо бы еще кого-нибудь взять.

– Хорошо, обязательно возьмем из социалов. Есть один знакомый английский демократ, наш человек.

– Чувствую, что хотите взять немало. Отдавать-то будете назад?

– Заём большой, сделку составим на год. А насчет возврата, – Ленин прищурил один глаз, – скорее всего не вернем. И не будь, товарищ Горький, таким мелким. Мы в борьбе, классовая вражда только растет. А кто наш враг? Правильно – капиталист. На обман обязаны идти. Хоть и Фелс сочувствует марксистам, всё равно у нас с ним пути разные. Не беда, ничего с ним не случится, не обеднеет. Мануфактура даст прибыль и покроет убытки. У него в банке балласта – завались. Надо нам хитрить, голубчик, а как иначе? Ведь газеты надо выпускать, нашим эмигрантам, осколкам партии, помогать. Из России в спешке бегут за кордон и знают, что товарищи их ждут. Имущество партии разбазаривать не имеем права. Сразу надо жильем обеспечить и деньжат подбросить на первое время – «диету» на прокорм. Ведь не для себя стараюсь, о народе думаю. Сам, порой, голодаю. Экономлю, брат, на всём. А в данной ситуации у нас даже нет средств, чтобы разъехаться нормально. Всё, что выделялось на съезд уже разбазарено. Дания, Швеция – только с третьей попытки нашли здесь пристанище. А это всё переезды, траты, головная боль, – такая откровенность подкупала, делала соучастником и компаньоном. Она, завязав путы тугим узлом, крепко держала и не отпускала. – Ладно, пойду отдыхать. Завтра у меня тяжелый день. Утром надо быть как огурчик. Да, завтра в прениях будет жарко, обещает быть большая драчка! Надо убедить делегатов принять важную резолюцию. Или пан, или пропал. Дождь вроде прошел. Эх, Лондон, комариное болото. То ли дело Рим, Берн и Париж. Спокойной ночи!