Иван-царевича не надо (СИ) - Шах Ольга

Памятуя о словах Верки, что присутствующие будут следить за тем, что и как я ем, то я неохотно возила по тарелке кусок блина, кисель больше не рисковала пить. Постепенно разговоры стихали, блюда пустели, трапеза подходила к завершению. В дверях уже маячила Игнатьевна, многозначительно поглядывала то на меня, то на священника, а то и переглядывались с Аполлинарией Семёновной. А вот она-то здесь при чем?

Встал отец Василий, сказал завершающие слова, призвал хранить в памяти все доброе и светлое, что принесла в жизнь людей Пелагея Степановна. Соседи начали разъезжаться по своим поместьям. Я прощалась с ними, стоя на крыльце, кутаясь в шаль. К вечеру похолодало. С высокого крыльца было видно, как за углом, у кухонного входа, грузили в церковную телегу продукты. Церковная доля. Ещё и деньгами десять рублей за службу Игнатьевна отдала отцу Василию. И мне это тоже добавило повода для размышлений. Нет, оплата меня не взволновала. Меня напрягло то, что деньгами распоряжалась Игнатьевна, а я даже не знала, где они лежат. И вот этот факт меня напрягал.

Глава 8

Только я вернулась в холл, как подошла ко мне Игнатьевна.

-Барышня, банька ужо готова! Верка вот исподнее вам соберёт, и пожалуйте в баню! Я попарю вас сама, все косточки прогрею!

Почему-то мне вовсе не хотелось идти в баню с Игнатьевной, поэтому я ответила резче, чем надо было.

-Я не люблю париться! Дурно мне становится! Пусть Вера принесет белье, полотенца и теплый халат! Я потом отдыхать пойду, день длинный был. Да и поможет мне Вера с помывкой, а ты, Игнатьевна, тоже иди отдыхать, поди с ночи ещё на ногах.

Игнатьевна пошла звать Веру, ворча что-то нелицеприятное про столичных изнеженных барышень. Пусть ворчит, все старухи чем-то недовольны бывают. Я повернулась и медленно побрела в том направлении, которое показала мне старая нянька. Честно говоря, в голове крутилось "баня по-черному". Лично ни разу не видела, но читала что-то про это, осталось впечатление чего-то ужасного.

Когда я подошла к невысокому строению в ряду разнокалиберных сараев, навесов, небольших зданий, меня догнала Вера с пухлым узлом в руке.

-Барышня Катерина Сергеевна! Вы точно хотели, чтобы я вам помыться помогла? Ране только Игнатьевна барыню парила!

Внутри зданьица было горячо, пахло горячим мокрым деревом, распаренным веником. Было оно поделено на два помещения. В первом вдоль стен стояли деревянные лавки, в стенах вбиты деревянные вешала. На полочке у окна стоял глиняный кувшин и рядом такая же кружка. Перехватив мой взгляд, служанка пояснила:

-Квас там. Можно пить, коли жарко, можно пару поддавать, квасной дух шибко полезный.

В узле, принесённом Верой, оказались несколько мягких полотенец, мое собственное белье, которое я утром бросила в умывальной, забыв простирнуть, моя пижама, тот самый утренний салоп и теплая шаль. Ещё там был тоненький узелок с чем-то ещё. Мучительно покраснев, Верка тихо проговорила:

-Барышня, можно я опосля вас помоюсь? Я быстро, вас не задержку, ей-ей! Уж больно не хочется в людскую мыльню идти, саженно шибко там, по-черному топится. Эту, господскую баню, мамка говорила, молодой барин Сергей Матвеевич заставил построить, сам все рисунки делал. И то не сразу барыня приказала строить. Игнатьевна до сих пор ворчит, мол, баловство это. Барин молодой много задумок разных имел насчёт дома. Да успел мало.

Болтая так, Верка успела и мне помочь раздеться, и сама разделась до нижней рубахи, расплела мне прическу. Мы прошли во второе помещение. Обшитые досками стены, широкая высокая лавка (Вера сказала, что это полок), внизу обычная лавка. Каменная печь, в бок которой вмазан железный бак. Деревянные шайки на полке, в одной лежал запаренный в кипятке веник из дубовых веток. Наливая горячую и холодную воду в две шайки, Верка продолжала тарахтеть.

-Я-то не помню, малая была, маманя сказывала, что как раз после войны, летось приехал молодой барин, ваш батюшка, стал быть, и взялся за перестройку. Успел лишь воду из-под земли добыть да в кухню провести. Да ещё ретирадную от дверей убрал, построил пристройку, там, рядом с черным входом, там теперь нужду справляют, да вода все смывает. Хотел на следующее лето ещё чегой-то делать, да этой же осенью заболел в столице и помер.

Служанка помогла промыть мне волосы отваром мыльного корня, ополоснула их водой с яблочным уксусом. Эх, хорошо! Чистые волосы аж скрипели. Я готова смириться и с баней в отсутствии ванной, лишь бы была возможность помыться в тепле. Пока я нежилась в расслабляющем парном тепле на полке, заодно подсушивая волосы, Вера шустро мылась на нижней полке. И продолжала меня просвещать историей поместья.

-Игнатьевна как раз летось и уехала с барышней Майей в имение ее мужа под Дрогобуж. Шибко уж она любила молодую барышню, однако, даже больше, нежели своего сына Степку. Когда вернулась сюда после смерти Майи, так все ворчала, мол, невместно дворню так баловать, даже воды не носят и нужник зачем им теплый да чистый. Мамка даже к старой барыне ходила жаловаться, что Игнатьевна не велит самотечной водой пользоваться, мол, пусть бочками возят с реки. Барыня посмеялась, но на Игнатьевну поругалась.

Уже в полудрёме я ухватила тот факт, что у няньки есть сын. Он тоже в поместье живёт? Спросила у Веры.

-Нет, Катерина Сергеевна! Игнатьевна же кормилицей вначале у барышни Майи была, ровесники они со Степкой. А сейчас он аж в Смоленске, на откупе. Редко сюда приезжает. Игнатьевна хвалилась, что половым он в трактире там работает. Она все мечтает, что Стёпка деньгов накопит, да выкупится из крепости у барыни.

В предбаннике мы обе напились квасу и принялись одеваться. Я, посмотрев на свое белье, сказала:

-Вера, ты зря его принесла, грязное оно, я забыла его постирать утром.

Верка всполошились.

-Как это грязное, Катерина Сергеевна? Я же его тепленькой водичкой, да с господским мыльцем, ещё утром и простирала! Не понесла на прачку, сама. Нешто же можно такую красоту щелоком да рубилом портить? Не извольте сомневаться, все чистенькое!

Надо же, какая расторопная девчонка! Натянув пижаму и теплый салоп, укутав голову теплой шалью, мы побрели в темноте в дом, ориентируясь на фонарь у входа. В своей опочивальне отпустила отдыхать горничную, сама улеглась на пышную перину, покрутилась с непривычки - слишком мягко - и принялась думу думать. Благо, было о чем.

Перво-наперво, хоть и жутко не хочется, надо принять и понять, что я и в самом деле попала. То есть, я - самая настоящая попаданка, попаданистей некуда. Хоть плачь, хоть смейся. Пока возможностей вернуться в свой мир я не вижу, возможно, со временем и появится такой шанс. Но пока надо устраиваться жить здесь и так, чтобы сохранить свою жизнь и здоровье, то есть, с максимальными возможностями и удобствами. Что в это время достаточно непросто. К тому же, имея на руках убыточное хозяйство. И меня саму, не имеющую никакого опыта работы.

Но также я отчётливо понимала, что нет другого варианта у меня, как собрать себя, свои кое-какие знания в кучу, вычесть отсюда мою природную лень, и начинать работать. А для этого необходимо провести тотальную ревизию всего, что мне досталось. И завтра с утра обязательно заберу у Игнатьевны ключи от кабинета, от стола в нем, не знаю, есть ли сейф там, но узнаю обязательно. И от мансарды тоже. Хватит этих тайн мадридского двора.