Правила жизни от Фридриха Ницше - Джон Армстронг

В мире много высокомерных людей. Но не меньше и достойных, которые не достаточно высокомерны. Не жалуйтесь, что правительство состоит из одних идиотов, не твердите, что банкиры – воры. Совершенствуйтесь, конкурируйте – и делайте мир лучше.

8

Как понять своего врага

Всегда есть те, с кем мы не согласны, кто нам не нравится, кто раздражает и злит. И очень хочется просто игнорировать их – к чему попусту тратить внимание? А еще соблазнительнее прибегнуть к карикатуре: этих людей можно представить в смешном или дурацком виде, а их действия назвать идиотскими. Ницше, который, как никто, умел заводить врагов, избирает другой путь. Он очень серьезно спрашивает себя: что идет не так? Что именно раздражает меня в этом человеке? Другими словами, его цель – понимание. Когда вы испытываете сильные чувства – негативные, как в этом примере, или позитивные, – автоматически понять, что они значат, невозможно. Вы учитесь на опыте, не только переживая его, но и анализируя.

Об этой стратегии Ницше рассказывает в статье, посвященной ныне практически неизвестному, но в свое время весьма успешному немецкому писателю Давиду Штраусу. Для Ницше Штраус – типичный представитель человечества, тот тип человека, который его всегда раздражал. Ницше называет его «человеком науки» или «образованным филистером». (Сразу скажем, что Ницше использует термин «наука» в широком смысле слова, понимая под ним не только естественные, но и гуманитарные науки, поэтому ученые у него не только физики, но и философы.)

«Все мы знаем, как наша эпоха привыкла относиться к науке; мы знаем это, потому что это часть нашей жизни. Именно поэтому почти никто не задает себе вопроса, каковы последствия такого вмешательства науки для культуры…

Ведь в самой природе человека науки… кроется настоящий парадокс: он ведет себя как самый гордый бездельник, словно бытие не есть нечто ужасное и спорное, но твердое, гарантированное навечно обладание. Ему кажется возможным расточать свою жизнь на вопросы, ответы на которые в своем основании имеют смысл лишь для того, кто уверен в вечности.

Наследник нескольких часов, он окружен ужасными безднами, и каждый шаг должен заставлять его задаваться вопросами: «Откуда? Куда? Для чего?». Но его душа расцветает, когда может считать тычинки цветка или разбивать на дороге камни, и он посвящает этой работе весь свой интерес, радость, силу и желание. Этот парадокс, этот человек науки в последние годы довел людей до страшной спешки, словно наука – это фабрика, где каждая минута простоя влечет за собой наказание. Он не сворачивает ни влево, ни вправо, но проходит мимо всего в полусознании или с отвратительной жаждой развлечений, так свойственной измученному работнику.

И так он относится и к культуре. Он ведет себя так, словно жизнь для него только покой, но покой, лишенный достоинства. Наших ученых трудно отличить от крестьян, которые хотят лишь увеличить крохотное состояние, полученное по наследству, и с утра до ночи погружены в обработку своего поля, в хождении за плугом и понукании волов. Паскаль полагает, что люди так занимаются делами и науками лишь для того, чтобы избежать важнейших вопросов, которые возникают в каждую минуту одиночества или покоя. Вопросы эти: «Зачем? Куда? Почему?». Удивительно, но нашим ученым не приходит в голову самый очевидный вопрос: «Для чего нужна их работа, их спешка, их болезненная безумная страсть?». Может быть, для того чтобы заработать себе на хлеб или добиться почетного места? Вовсе нет! Однако вы трудитесь так, как те, кому не хватает хлеба. Вы жадно и без разбора рвете куски со стола науки, словно страдаете от голода. Но если вы, люди науки, относитесь к ней так, как работник относится к задачам, выполнение которых дает ему средства к существованию, какая же из этого выйдет культура, вынужденная ожидать часа своего рождения и освобождения в разгар возбуждения и бездыханного смятения? Ни у кого нет времени для культуры – а какое же значение может иметь наука, если у нее нет времени для культуры? Так отвечают нам, но этот ответ менее всего отвечает на наш вопрос: куда, зачем и для чего все знания, если они не ведут нас к культуре? Может быть, они ведут нас к варварству?

Следует вспомнить о социальном мире образованных классов, который даже в том случае, если молчит ученое мнение, дает свидетельство только об утомлении, стремлении к рассеянности, о растерзанности мысли и о бессвязном жизненном опыте. Когда мы слышим, как Штраус говорит о проблемах жизни – будь то проблемы брака, война или смертная казнь, он отвращает нас отсутствием реального опыта, неспособностью проникнуть в природу человека; все его суждения – чисто книжные, а то и газетные; литературные воспоминания заменяют истинные идеи и воззрения.

Как точно это соответствует духу шумно рекламируемых центров просвещения в городах Германии! Как родственен этот дух духу Штрауса, потому что живет он именно там, где более всего истрачено культурою усилий, потому что именно относительно них стало невозможно насаждение новой культуры; насколько здесь суетлива подготовка действующих наук, настолько там подчинение тратам превосходит сильнейшие.

…Если смотреть с внешней стороны, то эти государства демонстрируют все торжество культуры; своим впечатляющим аппаратом они напоминают арсенал с пушками и другими орудиями войны; мы воспринимаем подобную подготовку и предприимчивую деятельность так, словно нам нужно штурмовать небо или добывать истину из глубочайших колодцев, и все же на войне величайшие достижения аппарата зачастую используются самым наихудшим образом. Истинная культура оставляет в стороне эти государства с их кампаниями, инстинктивно чувствуя, что там не на что надеяться и есть чего бояться. Потому что единственная форма культуры, которую готовы принять ученые труженики с горящими глазами и утомленным мозгом, это культура филистеров, евангелие которой проповедовал Штраус.

Слово «филистер»… обозначает, в широком… смысле, противоположность сыну муз, художнику, и по-настоящему культурному человеку. Однако культурный филистер… отделяет себя от «филистерства» особым суеверием: он полагает себя сыном муз и культурным человеком; это заблуждение, которое показывает, что он вовсе не знает, что такое филистер. При полном отсутствии самопознания он абсолютно убежден в том, что его «культура» и есть полное выражение истинной… культуры. А так как он повсюду встречает столь же «образованных» людей, и все общественные институты, школы и заведения культуры и искусства устроены соответственно его образованности и потребностям, то он сохраняет триумфальное сознание, что он – представитель современной… культуры, и сообразно с этим ставит свои требования и претензии».

Ценность труда не в его тяжести, а в целеустремленности. Вместо того чтобы испытывать злость и отвращение к Штраусу – и еще больше к тем, кто его восхваляет, – Ницше старается понять суть проблемы. Хочет осознать: что именно в Штраусе так его отталкивает? В чем кроется угроза, которую нужно отразить? Ответ заключается в том, чтобы не стремиться уязвить Штрауса; он в том, чтобы познать себя.

Заключение: о ведении дневника

Польза размышления, созерцания и наблюдения не всегда очевидна, хотя порой эти процессы доставляют нам удовольствие. Практические соображения обычно связаны с тем, что происходит в нашей жизни прямо сейчас. Масштабные, крупные мысли кажутся полной противоположностью полезным. Но иногда они приносят плоды.

Все зависит от того, как мы размышляем. Основная идея заключается в перспективе: можно переосмыслить свои сиюминутные тревоги в свете более полной картины. Но одни лишь такие мысли не смогут дать эту самую полную картину.

Чтобы проиллюстрировать этот принцип, обратимся к одному из самых знаменитых и провокационных утверждений Ницше: «Бог умер».

«Слышали ли вы о безумце, который светлым утром зажег фонарь, выбежал на рыночную площадь и все время кричал: «Я ищу Бога! Я ищу Бога!» Поскольку многие из тех, кто собрался там, не верили в Бога, его слова вызвали громкий смех. «Ты его потерял?» – сказал один. «Он заблудился, как ребенок?» – сказал другой. «Или он прячется? Или боится нас? Пустился в плавание? Эмигрировал?» – так кричали и смеялись они. Тогда безумец вбежал в толпу и пронзил их своим взглядом. «Где Бог? – воскликнул он. – Я должен сказать вам! Мы убили его – вы и я! Мы все его убийцы! Но как мы сделали это? Как удалось нам выпить море? Кто дал нам губку, чтобы стереть краску со всего горизонта? Что мы сделали, оторвав эту землю от ее солнца? Куда теперь движется она? Куда движемся мы? Прочь от всех солнц? Не падаем ли мы непрерывно? Назад, в сторону, вперед, во всех направлениях? Есть ли еще верх и низ? Не блуждаем ли мы, словно в бесконечном Ничто? Не ощущаем ли дыхания пустого пространства? Не стало ли холоднее? Не становится ли постоянно все темнее и темнее? Не приходится ли зажигать фонарь по утрам? Разве мы не слышим еще шума могильщиков, хоронящих Бога? Разве чувствуем мы запах божественного тления? – и Боги истлевают! Бог умер! Бог не воскреснет! И мы убили его! Как утешиться нам, убийцам из убийц? Самое святое и могущественное существо этого мира истекло кровью под нашими ножами – кто смоет эту кровь с нас? Какой водой сможем мы очиститься? Какие искупительные празднества, какие священные игры придется изобрести? Разве не слишком велико для нас величие этого дела? Не должны ли мы сами стать богами, чтобы оказаться достойными его?»