Бриллиант Кон-и-Гута - Эразм Батенин

Мирза Низам закрывает лицо руками. Перед ним проносятся видения прошлого.

Он обходит горным проходом ледник в Гималаях — высочайших горах мира, двигаясь в Кон-и-Гут из северной Индии. Два его спутника погибли, оборвавшись с едва доступного для пешехода карниза.

Мирза Низам идет один… Идет уже два дня без пищи…

Он не боится своей гибели, но боится, что не выполнит поручения хана: найти путь, никому еще не известный, из Кон-и-Гута через горы в Индию. Задача очень важна. К приказанию, которое было им получено, было приложено перо цапли: это означало, что хан требует исполнения самого срочного.

Мирза Низам сам взялся за дело, не обращая внимания на свои годы.

Несмотря на неисчислимые трудности, нужный путь был найден. Оставалось только вернуться в Кон-и-Гут и дать знать хану о выполнении задачи, как вдруг мирза Низам проваливается в снежную трещину и скатывается под крышей из льда внутрь снеговой горы.

Кажется, все кончено. Ледяная могила навсегда должна скрыть старого храбреца, отважившегося проникнуть в ее тайну.

Мирза Низам читает в последний раз молитву…

Но внезапно к его ногам падает человек!

Этот человек не может выпрямиться: над головой ледяная корка. Он стряхивает с себя снег, окидывает быстрым взглядом мирзу Низама и на чистом фарсидском языке, своего рода интернациональном языке Востока, задает вопрос:

— Разбился ли ты?

Мирза Низам видит перед собой как будто посланца самого аллаха. Чужеземец — молодой человек, несомненно англичанин, лет двадцати пяти, с сухим бритым лицом. Он с ног до головы одет в серую замшу. Движения его быстры и уверенны. В его глазах какое-то особенное выражение: смесь спокойной жалости, бесстрашия и насмешки. С ловкостью врача он прощупывает тело мирзы Низама, попеременно вытягивая и сгибая суставы его рук и ног.

— Все в порядке, — говорит отрывисто незнакомец, каким-то чудом очутившийся около погибавшего, — все в порядке, кроме рук. Обе твои руки сломаны. Остались ноги, — поэтому мы можем попытаться подняться наверх. Это будет потруднее спуска, но делать нечего. Я подвяжу тебя к себе, упирайся ногами.

Мирза Низам, затаив страшную боль, кивнул головой в знак согласия. Он прикоснулся к снегу, чтобы освежиться и вернуть себе часть сил.

Тогда незнакомец поднес к его губам флягу и дал ему выпить несколько глотков. Спирт, этот жидкий огонь, должен был сделать свое дело и поднять силы разбившегося, хотя бы на час.

— Благодарю, — сказал мирза Низам.

— Не за что, — отвечал незнакомец. — Ведь ты сделал бы то же самое, будь я на твоем месте. Впрочем, ты можешь оказать мне взаимную услугу: нет ли у тебя табаку?..

Мирза Низам, не будучи в состоянии двинуть ни правой, ни левой рукой, испытывал жгучую боль при малейшем толчке. Слабость в ушибленных ногах старого тела препятствовала ему упираться в зернистую толщу отвердевшего снега, который приходилось продавливать для упора. Тогда незнакомец схватил мирзу Низама своими могучими руками и взвалил на свои плечи.

В полусогнутом положении, с нечеловеческими усилиями, неимоверно напрягая всю свою волю, незнакомец стал подниматься со своей ношей.

Четыре часа ушло на движение до веревки, конец которой висел в воздухе посредине трещины, в том ее месте, где пологий скат превращался в вертикальный и где нужно было подыматься на одних руках на высоту нескольких саженей. Дальше наверх шел опять пологий спуск. Именно до этого места, где мирза Низам упал и так жестоко расшибся, хватило совокупности всех горных веревок, спущенных незнакомым путешественником. Они были привязаны им к саням, перекрывавшим вверху трещину.

Во что бы то ни стало нужно было преодолеть эти несколько саженей пустого пространства.

Стальные мускулы незнакомца напряглись до последней степени. Фут за футом, как ловкий гимнаст, подымался он вверх, подымая и веревку, к которой он себя крепко привязал.

Привязанный к нему сзади мирза Низам охватил его поясницу ногами, сжав в зубах край воротника одежды своего спасителя. Руки его беспомощно болтались. И вдруг, когда они находились почти у цели, по-видимому, от того, что снег наверху осел, веревка выскользнула из рук незнакомца, и путешественники снова полетели вниз на всю длину ее. К счастью, удар, разложившись на всю поверхность полозьев саней, не подломил снегового моста.

Когда незнакомец несколько отошел от толчка, полученного при остановке падения, он оказался висевшим в воздухе посередине трещины, до стен которой он не мог достать руками и медленно крутился.

Не отдыхая, собрав весь остаток воли, не дав опомниться потерявшему сознание мирзе Низаму, он проделал вновь немыслимо, поднятие вверх. Добравшись до отлогости, он пролежал в изнеможении более часа. Тем временем мирза Низам пришел в себя.

— Незнакомец! — сказал он. — Оставь меня одного умирать и уходи один, если можешь.

— Я не покину тебя, — отвечал англичанин, — и вообще никогда не бросаю начатого дела, — добавил он тихо, с еле заметной улыбкой.

Около полутора суток подымались они вверх.

За это время трещину засыпало снегом, который оледенел. Пришлось охотничьим ножом пробивать лед над головой для того, чтобы выйти из нового плена.

Полная луна осветила изможденные лица несчастных путников, их израненные до крови тела, на которых висели клочья изодранной одежды, когда они оказались на поверхности.

Вскоре они достигла долины, спускающейся к леднику.

Преодолев этот последний с чрезвычайными трудностями, благодаря крутому падению и обилию ледопадин, путники поднялись на материковый лед внутреннего нагорья, где встретили относительно ровную поверхность и где новым препятствием для движения был лишь сильный свежий ветер.

Когда они выходили из опасной полосы, удалившись от отверстия, в которое провалился мирза Низам, всего на пять минут ходьбы, как внезапно, без всякого толчка, широкая полоса ледникового барьера, тысячи тонн по весу, вдруг отломилась и рухнула на ледяное поле, сделав огромный пролом на месте прежней трещины. Место ее теперь заняла целая снежная пропасть…

Вспоминает мирза Низам, как заботливо лечил его англичанин и как, расставаясь, он, мирза Низам, снял с своей груди самый дорогой для себя предмет, — пластинку черного нефрита, подарок его матери в тот день, когда он, еще мальчишка, в первый раз отправился в горы.

— Незнакомец, — сказал мирза Низам, — скажи мне свое имя, чтобы я знал, кого будет отныне охранять этот талисман.

— Я — Мэк-Кормик, охотник, — отвечал тот.

В эти дни судьба связала их крепко накрепко.