Жду, надеюсь, люблю... - Ирина Лобановская

Паша молчал. Ему надоело без конца возражать Зине. Она все равно мало что понимала. И просто ничего не знала, а его маму перепутала с чьей-то еще. Его мама красивая, необыкновенная, самая лучшая на свете, как Василиса Прекрасная, которой краше нет на земле. И она обязательно приедет за ним. Вот только освободится от своих важных дел… И они поедут домой, где чисто прибрано, на столе нарядная клеенка, в горшках цветы, а на полу — ковер. И белье на кровати белое-белое. Много вкусной еды. Мама приедет, конечно, летом, когда хорошая, сухая дорога, потому что осенью и весной, в грязь, к ним не доберешься. А зимой очень холодно.

— Вас не накормишь, дармоеды! — часто сердилась и кричала Зина. — Жрут и жрут, только успевай подавать! Прямо животы бездонные! А у меня дома тоже свои детишки есть просят!

— Зина, это для таких детей естественно, — один раз остановила повариху врач в белом халате. — Норма. У них вся жизненная сила тратится на питание.

— Ну уж я не знаю, что там у них тратится! — закричала Зина. — Только государство выдает на них рупь в день, а они готовы слопать на стольник!

— Рубль — это сколько? — спросил Паша. — А стольник?

Ему никто не ответил. Что такое день? А неделя? Месяц? Год? Эти слова не имели никакого смысла и объяснения. В отличие от красоты.

И город, откуда приезжали к ним сюда врачи в белых халатах и другие строгие важные люди, тоже очень красивый. Паша верил в это, хотя никогда не выходил дальше двора своего интерната. Да и ходить далеко ему было не под силу.

— Ты прямо как Лошарик! — недавно всплеснула руками молодая приезжая врачиха. — Я вдруг, сама не знаю почему, вспомнила, глядя на тебя… Знаешь, жила такая сказочная лошадка, сделанная из шариков. В мультфильме. Она сначала плохо ходила, училась, но потом стала бегать и прыгать. Шарики ведь легкие. И ты будешь быстро бегать. Обязательно!

— Конечно, — согласился Паша и повторил: — Лошарик… Это кто?

— Это просто сложили два слова, — объяснила врач. — Лошадь и шарики. Она же из шариков! От первого слова взяли первый слог. Ты знаешь, что такое слог?

Другая врач посмотрела на молодую какими-то странными нехорошими глазами.

— А как это — сложили? — спросил Паша. — Сложить можно дрова во дворе, а как слова? Я не понимаю…

— А тебе сколько лет? Ты умеешь читать и писать? — продолжала молодая. — Кто с тобой здесь занимается?

— Меня учили, но это очень трудно, — сказал Паша. — Потом бросили. От нас все уезжают. Но здесь очень хорошо. А лет мне… Я забыл… Надо Зину спросить. А что такое «лет»? Это как?

Врачи посмотрели друг на друга.

— Я больше сюда никогда не приеду, — вдруг сказала молодая. — Я не знала… Я первый раз и до конца не понимала… Мне должны были объяснить…

— Я вас обидел? — испугался Паша и осторожно погладил докторшу по руке. — Вы на меня не сердитесь, а то на меня всегда кричат. И приезжайте к нам, пожалуйста, еще. У нас очень хорошо! Зина добрая, красивая, Зоенька тоже, все хорошие. У нас есть игрушки и книжки с картинками. И телевизор тоже. Только он плохо работает. У нас теплое лето. Хорошие кровати. Вкусная еда. А ночью ко мне приходит мышь! Я жду здесь маму. Она скоро за мной приедет. И папа тоже. Когда его выпустят из тюрьмы. А вы не знаете, что делают в тюрьме? Если бы я мог хорошо и быстро ходить, я бы сам пошел искать маму. Я ее очень хорошо помню. Вы ее нигде не видели? Она очень красивая, как Василиса Прекрасная. Может быть, вы ее где-нибудь встретите… А вы знаете сказку про нее?…

Молодая женщина почему-то торопливо вышла из комнаты.

— Ох, Пашка, — говорила вечером за ужином Зина. — Все-то ты людей пугаешь! Опять мышом своим! Молодухи мышов ужасть как боятся. Ты это знай! И про тюрьму тоже зачем было поминать? Ну, сидит и сидит! В тюрьме тоже люди. Да може, помер давно… Уж напугалась она, расплакалась! Себя пожалела! А говорит, что вас. Выдумала про какого-то Лошарика… Глупство одно! В город умчалась, как наскипидаренная… Присылают тут всяких! Прилетели и улетели… Разве вам этих надо? Каких надо, такие сюда не поедут. Им плотют иначе. Няньки и те посбегали все как одна. Белье перестелить некому. Я потому осталась, что при кухне. Порося второго выкормила, кроликов завела…

— Белье мы сами можем, — сказал Паша. — Я и Зое всегда помогаю. А кролики — они для чего?

— Ох, да что ты можешь, убогий, — вздохнула Зина. — Ну да что с вами разговаривать… Вас и брать-то никто в дом не хочет. Топчетесь, как бродячие собаки… Вроде в Америку вас иногда увозят. А зачем вы там, не говорят. Врут, поди. Кому вы там нужны, в этой Америке… Как в жопе зонтик. Ни головы, ни рук, ни ног…

Паше нравилось, когда Зина называла его убогим. Он не понимал, что значит это слово, но в нем слышался Бог, о котором рассказывала одна нянечка. Жалко, что Паша почти ничего не запомнил из ее рассказов, у него плохая память, сказали врачи, но слушать было очень интересно. Нянечка говорила много о любви.

— Меня не нужно никуда брать, — сказал Паша. — Меня скоро мама возьмет. Домой! Навсегда! Очень скоро…

Зина махнула красной большой рукой и стала собирать со стола. Почему у нее руки красные? А у Зоечки и у молодой докторши белые…

Зоя улыбалась, и ее красивые глаза совсем уходили куда-то за нос, прятались там и не хотели оттуда выбираться. Паша сказал ей как-то:

— У тебя глазки играют в прятки. Ты знаешь такую игру? Я видел, как играли старшие ребята. Которые могут ходить и бегать. Но я тоже научусь. И мы с тобой будем играть вместе. Ты слышала сказку про Лошарика? Мне доктор рассказала. Я запомнил.

Зоенька улыбалась.

— Все лыбится и лыбится! — сердясь, кричала иногда Зина. — Что за ребенок такой убогий? Вечно зубы скалит! Прямо улыбка у нее несмываемая! Как грязь на дороге!

А Паше хотелось, чтобы Зоя ему все время улыбалась. Он часто рассказывал ей про маму, и Зоя внимательно слушала. Молчала и улыбалась. Она тоже верила, что Пашина мама скоро приедет. Вот только освободится от своих важных дел. И лето стояло очень теплое. Даже не верилось, что когда-нибудь на этой земле наступит дождливая ветреная осень, а потом холодная, темная, снежная зима. Этого просто не могло быть…

Арина поставила целью своей жизни увидеться с таинственным сыном соседа, а потом — подчинить его себе. Задача казалась ей благой, но довольно тяжелой, однако вполне посильной. Девушка она была резвая, нахальная и бесконечно верящая в свои безграничные возможности. И этот могучий стимул — вера исключительно в себя, — этот жизненный рычаг, перевернувший не одну жизнь и не одну жизнь сломавший, помог Арине на ее жизненном пути.