Чертовка - Джим Томпсон

Я въехал в город и припарковался вблизи трущоб. Потом вылез из машины и отправился стаптывать ноги.

Должно быть, в тот день я прошагал миль пятнадцать. Мимо бюро по трудоустройству, возле которых ошивались бродяги. Мимо ночлежек с вонючими прихожими и окнами, засиженными мухами. Мимо убогих забегаловок. Мимо бильярдных, дешевых баров и пивных.

Черт подери, ведь была середина субботы, верно? Даже если бы у такого парня, как Пит Хендриксон, был дом, он бы ни за что не сидел дома в субботу днем. Он бы непременно явился сюда, где мог бы потратить пару центов на кабаки. Здесь бы он налопался и напился, а на оставшиеся гроши устроился бы на ночлег.

И вот я шел и шел, переходя от одного места к другому, блуждая и блуждая по округе. Субботний день закончился, и ему на смену пришел субботний вечер.

Я был слишком взбудоражен, чтобы есть, да и едва ли мог раздобыть здесь нормальную еду. Я отыскал бар, с виду менее отвратный, чем остальные, и выпил пару двойных порций. Потом пошел дальше.

Пит должен быть где-то здесь. Сукин сын, он должен быть здесь! Если здесь его нет, значит, он вообще уехал из города и… я стиснул зубы. Нет! Нет! Он не мог со мной так поступить. Не могли они со мной так поступить.

Субботний вечер.

Суббота, восемь часов вечера. Пита все еще не видно, а скоро уже надо встречаться с Моной.

Я купил пинту пойла и вернулся к машине. Сорвал крышку зубами, да так, что аж зубы загудели, и боль эта мне понравилась. Сделал хороший глоток — два или три глотка. Потом бросил бутылку на сиденье и вдавил педаль газа.

Пьян? О да, я был чертовски пьян, только не от зелья. Такое опьянение чувствуешь, когда должен что-то сделать и не можешь. Когда ищешь ответы на вопросы и не можешь найти.

Что же мне теперь делать? Что же я скажу Моне? Я могу ей сказать, что уже крепко взялся за дело, что настал момент, когда сотня тысяч почти у нас в руках…

Я открутил крышку с бутылки и сделал еще один большой глоток… Что сказать Моне? Ничего не говорить. Если сумею найти Пита завтра или послезавтра — хорошо. Если нет (и лучше мне поменьше светиться в городе в ближайшем будущем), что ж, значит, пару дней она поживет надеждой, а потом узнает правду. Что до меня, то я получу только то, что мне причитается.

Вот и все, что оставалось делать, — так мне казалось. Отмахиваться от ее вопросов. Не раскрывать своих карт. Пусть она почувствует себя счастливой и благодарной, а потом… Ну, сами понимаете. И ничего плохого в этом нет, правда же? Я собирался взять только то, что она предлагала мне с величайшей готовностью.

— Ничего плохого, — сказал я, причем сказал вслух. — Долли Диллон считает, что ничего плохого в этом нет, подлый сукин сын!

Я так разозлился на себя, что готов был грызть ногти. Но я знал, что все равно сделаю, как задумал.

Мона ждала в тени дерева неподалеку от супермаркета. Она села в машину, пристроила небольшой пакет с продуктами позади сиденья, и я нажал на газ. Машина тронулась, и Мону резко бросило ко мне. Она испуганно отпрянула и дрожащим голосом спросила:

— К-куда мы едем, Долли? Я уже давно ушла из дому и…

— Я тебя надолго не задержу, — ответил я. — В чем дело? Ты как будто не рада меня видеть.

— Ах нет, Долли! Что ты, я рада. Но… все ли в порядке? М-мы… ты по-прежнему собираешься это сделать?

— А разве я этого не говорил?

— В понедельник? Н-не позднее понедельника, Долли! Я до смерти боюсь, что она…

— Но ведь я тебе сказал, верно? Хочешь, чтобы я дал обещание в письменном виде?

Я переехал через железнодорожные пути, свернул на грунтовку и заглушил мотор. Там не было ни уличного освещения, ни машин. Я обнял Мону и прижал ее к себе.

Я поцеловал и приласкал ее. За этим последовало нечто столь бурное и чудесное, что… черт, даже не знаю, как это описать. Наверное, такое может пригрезиться наркоману в его видениях.

Понимаете, я ведь тоже кое-что повидал. Я же не из тех деревенщин, что готовы лопнуть от возбуждения при виде витрины с нижним бельем. Я имел дело и с девками за двадцать долларов, и с очаровательными крошками, которым просто хотелось развлечься. Но такого, как с Моной, у меня не было никогда.

И вот все кончилось, по крайней мере для меня. Но похоже, она не придала этому значения. Я сказал: «Детка…» — а потом: «О боже, милая…» — и наконец: «Да что это, черт возьми, такое?»

Я оттолкнул ее и вернулся на свое сиденье. В ту же минуту, как пишут в книжках, чары рассеялись.

— П-прости. — Пристыженная, она прикусила губу и старалась не смотреть на меня. — П-просто я тебя так люблю, что… что…

Ну скажите, как вам такая малышка? Может, я просто не так все понял. Может, старуха торговала ею, чтобы добро не уходило даром…

Эта мысль быстро промелькнула у меня в мозгу, но тут же исчезла. Даже расположиться как следует не успела, потому что я уже вышвырнул ее за порог и захлопнул дверь. Ведь даже самому чертову дураку было ясно: эта детка — настоящая куколка, такая милая и невинная, о какой только можно мечтать. И само собой, после всего, что я для нее делал (точнее, после всего, что, как ей казалось, я для нее делал), она хотела доставить мне особое удовольствие.

Я хотел, чтобы это было так, потому что так и должно быть. После всех этих шлюх, с которыми я путался, пора уже было встретить ту самую, единственную — любящую, благодарную и признательную.

Я сказал Моне, что она великолепна и что вообще все великолепно. Я просто не хотел ее сегодня задерживать, ведь она уже и так опаздывала.

— Слушай, а как насчет пистолета твоей тетки? — поинтересовался я, заводя машину. — Где она его держит?

— Наверху. У себя в комнате… Долли…

— Она держит ключ от комнаты у себя? Отлично. Давай-ка приведи себя в порядок, и я отвезу тебя обратно к торговому центру.

— Долли… — Мона принялась отряхивать и приглаживать свою одежду. — Что… как ты собираешься это сделать, Долли? То есть мне нужно знать, если…

— Нет, — возразил я. — Ничего тебе не нужно знать. Если ты что-то узнаешь, то, не ровен час, еще проговоришься, а поэтому лучше выкинь из головы.

— Н-но…

— Слышала? Выкинь из головы, — повторил я. — Все, что от тебя требуется, — быть дома в понедельник вечером с полдевятого до девяти.

— С полдевятого до девяти?

— Или до десяти. Примерно в это время, — пояснил я.

— Вчера вечером ты спросил… ты хотел спросить о Пите Хендриксоне. Что он?..

— Ничего, — отрезал я, при этом не погрешив против истины.

Пит не будет иметь никакого отношения к этой истории. Так же, впрочем, как и я сам. Мне, конечно же, было жаль ее, но что я мог поделать?

— Давай-ка оставим эту тему, ладно? — продолжал я. — Ты все время задаешь вопросы, и я склонен думать, что ты мне не доверяешь.

— Прости. Я только хотела знать…

— А вот здесь тебе пора выходить, — перебил я ее, подавая пакет с покупками. — Теперь поспеши домой и ни о чем не беспокойся. Все будет отлично.

Мона открыла дверцу машины и стала выходить. Вдруг она повернулась ко мне с взволнованным и виноватым видом, приоткрыв рот в очередной попытке что-то спросить.

Я наклонился к ней, поцеловал ее и слегка шлепнул.

— Ну, иди уже, — сказал я. — Ты меня слышала, милая? Хочу посмотреть, как ты двигаешься.

Она улыбнулась. И ушла. А я уехал.

Я еще пару раз объехал трущобы, но все без толку. Похоже, Пит свалил из города. Я наскоро перекусил, купил еще пинту и поехал домой, думая: чем черт не шутит, может, все шло так, как и должно было идти?

Кажется, я уже говорил вам, что наша халупа стояла рядом с железнодорожной веткой и что с одной стороны были пути, а с другой — автомобильная свалка. В любом случае я собирался об этом упомянуть. В общем, когда я приехал домой вечером, на запасном пути стоял отцеп товарняка — вагон с открытым верхом, обычный вагон и несколько платформ. Я подумал: о-хо-хо, не дадут мне поспать утром. Небось начнут разгружать эти вагоны в шесть часов утра и…

У меня перехватило дыхание. Я стоял, глядя внутрь товарного вагона, не в силах пошевелиться.

На улице было темно. Наш дом — единственный в квартале; я уже запер машину и сообразил, что у меня нет времени добраться до гаечного ключа или другого предмета, прежде чем этот тип доберется до меня. Ведь он уже двигался ко мне. Он выскользнул из вагона, этот чертовски здоровенный парень, и шел ко мне через двор. Конечно же, я не мог разглядеть его лицо. Но я понял, что ничего хорошего от него ждать не приходилось, иначе он бы…

Парень остановился шагах в пяти от меня.

— Тиллон? — сказал он. — Эт-то Тиллон, та?

И я с облегчением привалился к машине.

— П-пит, — слабо прошептал я. — Пит Хендриксон.

10

Оказывается, он взял те пять долларов, что я дал ему накануне, и подцепил каких-то девок на Солт-Крик. Совместно они учинили питейный марафон, Пит проспал до сегодняшнего вечера и теперь жаждал выпивки, как ребенок — мамкиной титьки. Точнее, он хотел выпить, пожрать и заночевать под крышей. И был только один человек, который мог бы ему в этом помочь. Ведь я был «так добр» к нему. Дал ему пять долларов, заговорил о «рапоте», так что…