Музыка ночи - Барбара Сэмюел

— Может, она просто будет ему хорошим другом, — сказала она. — Человеку нужен друг.

Все замолчали, задумавшись над этим.

— Да, — согласилась Конни. — Нужен.

Элли еще раз сверилась с картой и подъехала к библиотеке округа Стоунволл, которая располагалась в старом кирпичном здании посередине маленького парка. Высокие окна выходили на густую зеленую лужайку с высокими деревьями, создающими приятную тень. «Именно так и должна выглядеть библиотека», — решила Элли, разглядывая каменных львов, охраняющих вход. С одной стороны от него журчал фонтанчик, и она заметила блестящую золотую рыбку в пруду.

Элли открыла высокие, тяжелые двери и с удовольствием обнаружила, что внутри библиотеки сохранился старый дух. И в воздухе, пахнущем старым клеем, пылью и книжными переплетами, и в запахе натертого черно-белого пола, и в солидных дубовых столах и стульях, занимающих центр зала и окруженных полками. Здесь даже имелся балкон с резными перилами, к которому вели железные ступеньки. Надпись над ступенями гласила: «Справки».

В этот весенний день здесь было мало посетителей — молодая мамаша с малышом, старик, дремлющий над газетой, и худой, изможденный мужчина, согнувшийся над журналом. Элли обогнула круглые ступеньки и подошла к подтянутой женщине за столом. Ее очки висели на шее на ядовито-зеленом шнурке, и этот цвет абсолютно не сочетался ни с ее строгим платьем рубашечного покроя, ни с мягкими завитыми светлыми волосами.

— Могу я вам чем-нибудь помочь? — дружелюбно осведомилась она.

— Надеюсь, что да. — Элли достала из сумочки список. — Меня зовут Элли Коннор. Я писала вам о том, что собираюсь здесь проводить исследования о жизни Мейбл Бове.

— О, конечно! — Женщина встала и протянула руку. — Я миссис Нэнс, главный библиотекарь. — Она энергично отодвинула свой стул и жестом пригласила Элли следовать за ней. — Я взяла на себя смелость приготовить для вас кое-какой материал — мы еще не компьютеризованы, поэтому найти некоторые сведения было бы очень долгой работой, и я решила, что вы предпочтете читать, а не рыться на пыльных полках.

Миссис Нэнс остановилась напротив длинного стола, где книги стояли в стопках соответственно размеру. Она положила руку на пачку огромных книг в темных переплетах.

— Это газетные подшивки. Я достала их за несколько лет, и они должны вам пригодиться. Вот это, — она указала на стопку материалов в мягких обложках, и Элли узнала диссертации, — несколько докторских, вам они могут показаться интересными. Одну из них я получила по межбиблиотечному абонементу, но ее несколько недель не надо возвращать, так что если она окажется вам полезной, мы можем подержать ее подольше.

Элли была очень тронута.

— Похоже, у вас есть вторая профессия — учительница. — Женщина хихикнула.

— Нет, этого я не могу сказать. Но я читала одну из ваших работ — ту, которую вы написали о Лауре Реддинг, работа просто чудесная, и я никогда еще не имела возможности помогать писателю. — Она махнула рукой. — Во всяком случае, мне очень приятно, что вы изучаете жизнь бедной Мейбл. Она самая известная личность, когда-либо жившая в Пайн-Бенде, и мы ею гордимся. Это печальная история, и люди должны ее узнать.

Заинтригованная Элли спросила:

— А что печального вы в ней находите, миссис Нэнс? — Живые карие глаза библиотекаря застыли, и она посмотрела в высокое окно.

— Тогда было тяжело даже просто родиться женщиной, еще тяжелее черной женщиной, и особенно красивой и талантливой черной женщиной. — С немного удивленной улыбкой она добавила: — Думаю, печально то, что она родилась не в свое время. У нее не было никаких шансов.

Элли кивнула, чувствуя странную грусть.

— Я согласна с вами.

— Ну, стоит ли меня слушать! Не буду вас больше отвлекать от работы. Если вам что-то понадобится, позовите меня.

— Хорошо.

Элли вдохновенно приступила к делу: достала пачку чистых карточек, свою любимую шариковую ручку — с черной пастой, а не с синей, которая, по ее мнению, выглядела недостаточно серьезно — и открыла первую газетную подшивку. Там посередине лежала голубая закладка, и Элли осторожно переворачивала пожелтевшие страницы, пока не добралась до нее. Внизу листа она увидела заголовок:

МЕСТНАЯ ДЕВОЧКА ЗАВОЕВЫВАЕТ ПРИЗ

В прошлый четверг Мейбл Бове, дочь Джейкоба и Мерлин Бове, заняв первое место, получила приз в 100 долларов за исполнение псалмов. Четырнадцатилетняя девочка, которая поет в церковном хоре с пяти лет, исполняла «Тяжелый крест» — по ее словам, любимый псалом ее отца. Мейбл, учащаяся школы Карвер, заявила, что собирается отложить деньги на учебу в колледже. «Я бы хотела изучать оперу», — призналась она.

Элли отметила дату и записала информацию, потом взяла вторую карточку и сделала пометку для самой себя — проверить возможность для черной девочки заниматься оперой где бы то ни было в конце 30-х. Еще она отметила название начальной школы. Ей нравилось, когда она могла увидеть собственными глазами реалии, связанные с жизнью изучаемой личности, что иногда позволяло ей многое понять.

К четырем часам свет в комнате померк. Солнце клонилось на запад. Плечи у Элли заболели оттого, что она сидела согнувшись над своими заметками. Она уже заполнила две большие пачки карточек — одну фактами и датами, а вторую — заметками и вопросами, на которые требовал ось найти ответы. Ей удалось просмотреть первичный газетный материал только за четыре года. Она потянулась и подумала, что хорошо бы пролистать подшивки за 1968 год — в то время ее мать провела лето в Пайн-Бенде. Элли почувствовала себя виноватой за то, что имела еще один, скрытый мотив своего появления здесь, но ей не хотелось афишировать свою личную жизнь.

Внезапно Элли показалось бесполезным и глупым заниматься выяснениями таким образом. Роузмэри и Конни, а возможно, даже и миссис Нэнс были в таком возрасте, что смогли бы ответить на вопросы Элли. Вполне вероятно, что одна из них припомнила бы ее мать, Диану. Оставалось только расспросить их.

Но, по правде говоря, Элли была не вполне уверена в своем желании обрести отца. Она не имела никакого представления о том, какой была ее мать, когда жила в Пайн-Бенде, и с кем она здесь путалась. А что, если она была чокнутой наркоманкой, имевшей дело с бандой рокеров, или кем-то в этом роде? Такое, конечно, вполне возможно.

Диана Коннор была красавицей, неуправляемой и доставлявшей сплошное беспокойство с самого рождения. Ее родители, которым было за тридцать, когда она родилась, вынужденно мирились с ее бунтарскими замашками. Ничто не действовало на Диану — она смеялась над угрозами, игнорировала запреты и даже редкие взбучки, которыми отец по старинке, по-деревенски пытался ее урезонить, переносила стойко, не изменяя себе. В шестнадцать лет, когда ей окончательно наскучили школа и родной городишко на западе Луизианы, она «проголосовала» на шоссе и покинула родительский дом.