Оставленные - Том Перротта

– Я знал его еще с детского сада, – сказал Том. – Мы с ним вместе играли. Кажется, один раз даже в парк развлечений ходили. Хороший был парень.

Мэтт уважительно кивнул.

– Его двоюродный брат знаком с моим. От него я и узнал.

– Где он был? – спросил Том. Обязательный вопрос. Почему-то считалось, что это важно знать. Где бы ни находился тот или иной человек в момент исчезновения, Тома всегда поражало, насколько это неподходящее место – аж жуть брала.

– В спортзале. На одном из тренажеров.

– Черт. – Том покачал головой, воображая внезапно опустевший тренажер со все еще двигающимися ручками и педалями – последнее местонахождение Вербецки. – Трудно представить его в спортзале.

– Да уж. – Теста нахмурился, словно что-то не укладывалось у него в голове. – Он был еще тот маменькин сыночек.

– Да нет, – возразил Том. – Кажется, он был просто очень чувствительный. Его мама его вечно срезала ему этикетки с одежды, они с ума его сводили. Помнится, в детском саду он все время снимал рубашку; говорил, от нее у него зуд. Воспитатели убеждали его, что ходить без рубашки неприлично, а он – ни в какую.

– Точно, – усмехнулся Теста, начиная припоминать. – Я ночевал однажды у него дома. Так он лег спать с включенным светом и под одну из песен «битлов», она звучала не переставая. «Paperback Writer», кажется, что-то такое.

– «Джулия», – сказала Том. – Его волшебная песня.

– Его какая?.. – Пол метнул свой последний дротик. Тот, с выразительным стуком, вонзился в мишень, чуть ниже «яблочка».

– Так он ее называл, – объяснил Том. – Если «Джулия» не звучала, он не мог заснуть.

– Бог с ней. – Теста не понравилось, что его перебили. – Он несколько раз пытался у меня ночевать, но так и не смог. Раскатает спальный мешок, переоденется в пижаму, зубы почистит, и все такое прочее.

А потом, когда надо укладываться спать, у него сдают нервы. Нижняя губа трясется, и он говорит: «Слушай, ты не сердись, я все-таки маме позвоню».

Пол, вытаскивая дротики из мишени, глянул через плечо.

– Почему они переехали?

– Черт их знает, – отвечал Теста. – Может, отец на другую работу устроился. Давно это было. Знаешь, как бывает – клянетесь друг другу, что вы будете на связи, и какое-то время вы еще общаетесь, а потом… больше ты этого чувака не видишь никогда. – Он повернулся к Тому. – Ты хоть помнишь, как он выглядел?

– Ну, типа. – Том закрыл глаза, пытаясь представить Вербецки. – Упитанный, белокурый, с челкой. Крупные зубы.

– Крупные зубы? – рассмеялся Пол.

– Как у бобра, – объяснил Том. – Наверно, брекеты стал носить сразу, как уехал отсюда.

Теста приподнял свою бутылку с пивом, произнес тост:

– За Вербецки.

Том с Полом чокнулись своими бутылками. Повторили:

– За Вербецки.

Так у них было заведено. Поговорили о пропавшем человеке, выпили за него и забыли. Слишком много людей исчезло, нельзя было зацикливаться на ком-то одном.

Однако Том почему-то не мог выбросить Джона Вербецки из головы. Вернувшись домой в тот вечер, он поднялся на чердак и перерыл несколько коробок со старыми фотографиями – поблекшими снимками, сделанными еще до того, как у его родителей появился цифровой фотоаппарат. В то время им приходилось отдавать пленки в фотолабораторию, где проявляли и печатали фотографии, которые им потом присылали по почте. Мама несколько лет ворчала, что давно пора все отсканировать, но у него все как-то руки не доходили.

Среди фотографий Том нашел несколько снимков с Вербецки. Вот он на школьных «Веселых стартах», пытается удержать яйцо на чайной ложке. Вот на Хэллоуине – увалень среди супергероев; вид у него несчастный. Том и Вербецки вместе играли в одной детской бейсбольной команде. На одном из снимков они сидят под деревом, улыбаются каждый во все свои тридцать два зуба, будто соревнуются, у кого улыбка шире; на обоих одинаковые красные бейсболки и футболки с надписью «Акулы». Вербецки выглядит более или менее таким, каким Том его помнил – белокурый, зубастый, разве что не настолько упитанный.

Одна фотография особенно «зацепила» Тома. Вербецки на ней снят крупным планом, вечером; им тогда было лет шесть-семь. Вероятно, это был День независимости, потому что в руке у Вербецки сверкает бенгальский огонь – сноп искр, чем-то напоминающий сахарную вату. Казалось бы, на фотографии запечатлена атмосфера праздника, но Вербецки смотрел в объектив со страхом, будто считал, что вряд ли следует держать так близко к лицу сыплющую искрами металлическую палочку.

Том и сам не понимал, чем зацепил его этот снимок, но он решил не убирать его в коробку вместе с другими фотографиями. Он забрал фото с собой и, спустившись с чердака, долго рассматривал его перед сном. Его не покидало ощущение, что Вербецки посылает ему какое-то тайное сообщение из прошлого, задает вопрос, на который только он, Том, может дать ответ.

Примерно в это же время Том получил письмо из университета с уведомлением о том, что с 1 февраля возобновляются занятия. Посещение лекций и семинаров, подчеркивалось в письме, не обязательно. Любой студент, желающий пропустить этот «особенный весенний семестр», может спокойно не возвращаться к учебе, не опасаясь финансовых или дисциплинарных санкций.

«Наша цель, – объяснял ректор, – в этот период всеобщей неопределенности продолжать функционировать в сокращенном масштабе, выполнять свою важную миссию обучения и проведения исследований, не оказывая чрезмерного давления на тех членов нашего сообщества, которые не готовы вернуться к учебе в настоящий момент».

Тома не удивило это заявление. За последние дни многие из его приятелей получили подобные уведомления из своих учебных заведений. Это была одна из мер по «возращению Америки к нормальной жизни», о которых президент объявил две недели назад. После Четырнадцатого октября в экономике наблюдался резкий спад, фондовый рынок рухнул, заметно снизились потребительские расходы населения. Эксперты с беспокойством прогнозировали «цепную реакцию банкротств, которые приведут к сокращению масштабов экономики», если не будут предприняты меры по выходу из кризиса.

– Прошло почти два месяца с тех пор, как нам был нанесен этот тяжелый и внезапный удар, – сказал президент в своем обращении к народу в вечернем телеэфире. – Мы еще не оправились от шока и горя, но это больше не должно служить оправданием пессимизма и социального паралича. Мы обязаны снова открыть учебные заведения, вернуться в свои офисы, на заводы и фермы и дать толчок процессу возрождения. Это будет не просто, произойдет не скоро, но мы должны прямо сейчас с чего-то начать. Каждый из нас обязан подняться и внести свою лепту в воскрешение страны.

Том хотел внести свою лепту, но, если честно, он не был уверен в том, что готов вернуться в университет. Спросил совета у родителей, но их мнения лишь явились отражением его собственных сомнений. Мама считала, что он должен остаться дома, может быть, походить на занятия в местный колледж, а в сентябре вернуться в Сиракьюсский университет; наверняка к тому времени ситуация прояснится.

– Мы до сих пор не знаем, что происходит, – сказала она ему. – Мне будет гораздо спокойнее, если ты останешься здесь, с нами.

– Думаю, тебе нужно вернуться, – сказал отец. – Какой смысл торчать здесь, ничего не делая?

– Это небезопасно, – настаивала мама. – А если что-то случится?

– Не говори глупостей. Там не опаснее, чем здесь.

– По-твоему, это должно меня успокоить? – спросила она.

– Послушай, – сказал отец. – Я знаю одно: оставшись здесь, он только и будет что шастать по барам и каждый вечер напиваться со своими дружками. – Он повернулся к Тому. – Я не прав?

Том неопределенно пожал плечами. Он знал, что пьет слишком много, и уже начал подумывать о том, что ему, возможно, требуется помощь специалиста. Но, чтобы объяснить причину своего пьянства, пришлось бы упомянуть Вербецки, а эту тему он ни с кем не желал обсуждать.

– По-твоему, в университете он станет меньше пить? – спросила мама. С тревогой и интересом слушал Том родителей, говоривших о нем в третьем лице, будто его вообще не было в комнате.

– Придется, – отвечал отец. – Пьянство с учебой совмещать невозможно.

Мама начала что-то говорить, но потом махнула рукой. Посмотрела на Тома несколько секунд, взглядом умоляя его о поддержке.

– А сам ты как считаешь?

– Никак, – сказал он. – Я в замешательстве.

В итоге на его решение повлияли не родители, а друзья. В последующие дни они один за другим сообщали ему, что отправляются в университеты, чтобы продолжить учебу во втором семестре: Пол – в ФМУ[27], Мэтт – в Геттисберг, Джейсон – в Делавэрский университет. При отсутствии приятелей идея пребывания дома теряла свою привлекательность.

Мама стоически встретила его известие об отъезде. Отец ободряюще хлопнул по плечу.