Начало Водолея - Сергей Лукницкий

... Проснулся Нестеров от пожелания "доброго утра" с экрана. Очаровательная мулаточка сообщила который час, какая температура воздуха в комнате и на улице, есть ли ветер, какого цвета костюм ему сегодня пойдет и меню завтрака. Она также напомнила, что Нестерова ждет встреча с одной почтенной дамой.

Действительного, после завтрака Нестерову пришлось с ней встретиться. Первое время он просто не знал, как с ней себя вести, поскольку объяснять ей, что он в тюрьме, так же как и она, было бы для него непростительной ошибкой.

- Я люблю молодых людей, - кокетливо сказала старуха, - а вы мне кажетесь надежным. Вчера, когда мы гуляли по побережью (она гуляла с двойником, который ее и подготовил), я подумала, что моя жизнь столь интересна, что может быть даже поучительной. Когда-то я увлекалась старинными романами Дюма, и то, как мы жили с Мирославом во время войны, похоже на такой роман. У меня до сих пор в ушах стрельба, мне постоянно чудится слежка, я умею говорить без слов, иначе нельзя там, где работал мой муж. Ноя хотела сказать вам главное: то, что произошло на побережье - мне весточка через сорок лет от покойного мужа. Поверьте, то же самое они делали на острове недалеко от Флориды, почти пятьдесят лет назад, я расскажу вам.

Нестеров, судя по его виду, был заинтригован, но не эта была цель Федерика. Надо было с помощью старухи убедить Нестерова - Вождаева, что все, что произошло в Атлантике, - дело рук нацистских преступников, а не сегодняшних.

Глава 8. Фрахт

В США СПИД распространяется как большой пожар, - заявил на состоявшейся в Токио пресс-конференции официальный представитель Министерства Здравоохранения и социального обеспечения Японии. По оценкам экспертов, вирусом этой неизлечимой болезни там поражено уже до полутора миллионов человек. Соединенные Штаты превратились сейчас в колоссальный рассадник эпидемии СПИДа, внезапно вспыхнувшей в 80-годах.

(Из архива Вождаева)

Это было давно. Это было очень давно - по масштабам нашего быстротекущего времени. Это было далеко. Это было очень далеко - в измерениях еще непобежденного реактивным самолетами пространства, когда океанический простор лопастями винтов бороздили не теплоходы, а пароходы.

Большой океанский пароход, зафрахтованный у всемирно известной компании, - белый, пятипалубный, - впервые бросил якорь на переполненном джонками, рыбачьими шхунами и черными облупленными буксировщиками рейде шанхайского порта. Шум огромного города, вместо с дымами и запахами угольщиков, стлался по ленивой зыби притихшего океана.

Вежливость и приветливость представителей фирмы, явившихся на меднотрубом, широкобоком (для устойчивости) катере к капитану пятипалубного лайнера, были исключительными. В своих светло-кремовых морских кителях, с маленькими красной эмали крестиками на груди, все трое - безусые, наголо стриженные - казались абсолютно чистыми, как, впрочем, и подобает быть не только китайским, а и всем вообще врачам в мире. Они олицетворяли собой величайшее милосердие своего низкорослого господина с узенькой желтой бородкою клинышком, желтее морщинистого лица, - старого человека четвертого в группе прибывших и первым поднявшегося на борт по спущенному к катеру трапу. Он был почтительно пропущен вперед к площадке трапа, на которой два матроса приняли его под тощие острые локотки, чтобы помочь подняться по качающимся ступенькам. Капитану корабля и администрации порта было известно, что этот несказанно богатый и столь же несказанно гуманный, добрый человек зафрахтовал пароход ради великого благодеяния, о котором из скромности не разрешил даже упомянуть ни в одной газете.

Вот что примерно говорил капитану этот скромный человек: "Велика ли вместимость кают и трюма вашего парохода? Две тысячи? Но это ведь считая взрослых людей... А ваши пассажиры будут маленькие ... Вы считаете, в этом случае, на тридцать процентов больше? А если немножко потесниться в трюме? При некоторых неудобствах в полтора раза больше? И только? Так, так ... Но ведь чем больше детей вы возьмете, тем меньше невзгод от войны будут терпеть оставшиеся до следующих рейсов?.. Нам бы хотелось, чтобы вы разместили четыре тысячи маленьких пассажиров!.. Душно? Тесно? Камбуз не справится?.. Конечно, конечно, - если б речь шла о взрослых людях. Но ведь это же дети, каждый из них вдвое меньше взрослого человека. Послушайте, капитан, но ведь ради большей гуманности можно пойти и на маленькие неудобства. Они же временные. Сколько будет длиться ваш рейс?.. Каких-нибудь две недели?.. Мы даже согласны пойти на некоторые дополнительные расходы - премиальные за быстроту хода, за усердие коков, за пеньковые веревки для дополнительных подвесных коек и для камышовых подстилок, наконец, за необходимостью круглосуточного присмотра за открытыми, создающими более энергичную вентиляцию люками... Сколько? Вот это, да, да, да, - вот это разговор, подсказанный вам истинно конфуцианской мудростью..."

Все кончилось хорошо. В ту же ночь на больших шаландах к борту стоящего на рейде парохода были доставлены ровно четыре тысячи маленьких пассажиров (пересчитывали по головам) - китайских девочек и мальчиков, обездоленных жестокой войной, лишившихся своих родителей - угнанных неведомо куда в качестве военнопленных, убитых в боях или пропавших без вести.

Среди маленьких пассажиров оказались дети не только китайского народа. Но что ж, разве гуманность и доброта региона льны?

Великолепный лайнер шел самым полным ходом. Премия за полный ход и за все прочие дополнительные усилия была честно выплачена капитану в момент последнего рукопожатия в его каюте.

... Через двенадцать суток три тысячи шестьсот девятнадцать маленьких пассажиров перестали ощущать качку, - проведенный прибывшим с берега многоопытным лоцманом по фарватеру между коралловыми рифами пароход бросил якоря в невозмутимо прозрачную воду полукруглой лагуны, пропускавшую солнечные лучи до самого дна.

В судовых документах значилось, что, по соглашению, подписанному тремя светилами медицинской науки, капитан не несет ответственности за некоторую убыль пассажиров, вызванную последствиями тяжелой морской болезни, винить в которой можно только природу, наславшую на корабль свирепый циклон, зарегистрированный всеми радиостанциями полушария. Он налетел и умчался.

Теперь было безветренно. Словно впаянные в белесо-голубые небеса кроны пальм даже не шевелились. День был радостным, ярко и жгуче солнечным. Вдали виднелись ряды белых домиков, окруженных тропической зеленью, и длинные, похожие на ангары для самолетов, но только с плоскими крышами, здания научного Центра, администрация которого готова была с отменным радушием встретить новую партию своих маленьких гостей, которым человеческая гуманность и великие достижения древней науки в сочетании с самыми современными открытиями и методами, должны были принести счастье...

- Он - врач?

- Да, конечно.

- И у него есть диплом?

- Безусловно! Врач без диплома не мог оказаться в штате нашей лаборатории. Никаких дилетантов я не признаю. А, собственно говоря, крошка Гильда, почему этот человек так заинтересовал тебя?

- Как его зовут?

-Лорингоф. Барон фон Лорингоф.

- Это настоящее имя? Или, как почти везде теперь, - "все для удобства"? У тебя-то здесь подлинное имя?

-Неподдельное! Иначе как бы ты могла приехать сюда, фрау Гильда Войтецкая? А у него? Разве гейдельбергский диплом может быть выдан иначе? Все - подлинное. Он - врач, причем педагог, к тому же у него есть отличная научная работа в области детской педиатрии.

-Детской, говоришь?

-Да, его считают хорошим специалистом, иначе не рекомендовали бы мне. Правда, у меня он занят больше администрированием, чем работой по своей специальности. Во всяком случае, - пока наша работа еще только по-настоящему разворачивается...

-А в чем именно состоит ваша работа?

-Гильда, милая моя, ученые не любят, когда, прости меня, дилетанты им слишком надоедают расспросами!... Когда-нибудь, если мы добьемся настоящего успеха, ты все узнаешь, при условии, что останешься здесь...

-Мирек... Я не останусь здесь надолго...

-Тебе здесь не нравится?

-Нигде мне не нравится! (Дай ухо!) Там, где есть боши!

И, отстранив ладонью голову мужа, уже почти сплошь седую, Гильда громко и весело воскликнула: - Как тут у тебя душно, Мирек! И вентиляторы работают, а дышать нечем!!! Можем ли мы с тобой сейчас выйти в сад?.. Весна, сирень цветет!.. Ты имеешь право располагать своим временем? Пройдемся, а потом я разбужу нашу девочку и мы вместе, втроем пообедаем.

-У тебя ключицы торчат... Боже, как ты худа! Ты голодала в Париже?

-А ты как думал? Зато ты тут совсем превратился в бюргера!

... Войтецкий тщательно запер за собой дверь кабинета. Они вышли стеклянным коридором в фойе, Войтецкий небрежно кивнул вытянувшемуся перед ним охраннику:

-Я в саду.