Луна и радуга - Дик Рафси

Когда в верховьях реки собирается большое стадо, охотники на плотах перекрывают устье реки крепкими (примерно тридцати футов в длину и пятнадцать в ширину) сетями, сплетенными из внутренней части коры розового дерева. Концы их крепятся к длинным шестам, один из которых вбивается в ил, а другой — в песок на отмели. Сети устанавливают впритык друг к другу, и таким образом глубокие проливы оказываются перекрытыми.

Когда все подготовлено, несколько охотников на плотах спускаются вниз по реке, колотя палками по воде, создавая при этом как можно больше шума. Напуганные дюгони, устремляются в открытое море. Когда дюгонь ударяется о сеть, охотники чуть-чуть приспускают ее, и животное запутывается. Дюгоней убивают копьями или дают им утонуть, а потом вытаскивают на берег.

Мой старший брат Тунгулминдуга, или Кенни (как его теперь называют), рассказал об одной большой охоте на дюгоней. Случилось это много лет назад, когда люди моего племени еще жили на своих землях.

Как-то ранним утром брата послали на реку посмотреть, нет ли на мелководье рыбы, черепах или дюгоней. Он прибежал, запыхавшись, и. волнуясь, сообщил, что в заливе за песчаной косой в западню попало стадо дюгоней. Мужчины бросились на берег. Дюгони пытались перепрыгнуть через косу и уйти в глубокую воду. Но тут охотники начали копьями бить животных. Мой отец Губалаталдин вонзил копье в одного дюгоня, а дед Дигайленнал убил еще двух; на долю старого Джуриналина пришлось четыре. Нескольких дюгоней поймали сетями. Вскоре все стадо было перебито.

Старики смеялись, пели и приплясывали вокруг добычи. Теперь-то еды хватит на много дней, и не только для нашей семейной группы. Юношей угостили жареной печенью дюгоня и отправили собирать всех людей племени ларумбанда, людей южного ветра. Старики же, женщины и дети собирали в это время хворост и камни для больших земляных печей.

В песке вырыли ямы и обложили их раскаленными камнями. Туда накидали зеленых веток, а сверху уложили куски мяса, прикрыли широкими полосами коры и засыпали песком, чтобы мясо жарилось в собственном соку.

На праздник пришло все племя ларумбанда. Пиршество продолжалось много дней, и каждый вечер мы устраивали танцы у костра. Когда кому-нибудь хотелось поесть, он открывал печь, отрезал кусок по своему вкусу, и, чтобы мясо не охлаждалось, снова ее закрывал. Правда, после столь длительного пребывания на огне мясо становилось твердым, как дерево, но это никого не смущало; его отбивали палками, оно становилось мягким и снова можно было есть вволю. Ни кусочка не пропадало даром.

Теперь же мы охотимся на дюгоней на шлюпках. У некоторых даже есть лодки с подвесным мотором. И чаще всего вместо копья пользуемся гарпуном с отделяющимся наконечником (вап), который прикрепляем к крепкому шнуру тридцати-сорока саженей[21] в длину. Такая охота дело довольно опасное, и однажды ночью мой старший брат Бурруд чуть не погиб.

В зимние месяцы почти весь день свирепствует сильный юго-восточный ветер. К вечеру он обычно стихает, и море успокаивается до полуночи. Затем снова поднимается ветер. Поначалу он дует с запада, но постепенно усиливается и меняет направление. В период затишья мы и отправляемся охотиться на дюгоней.

Однажды вечером мы взяли долбленое каноэ моего двоюродного брата Питера, чтобы отправиться в море. Пришлось ждать, пока не уляжется ветер. Я помогал пока Питеру крепить тросы аутриггера, а мой брат Бурруд подготавливал гарпун и веревку. Ветер, наконец, стих. Мы вышли в море. Ночь была чудесной, сияла полная луна. Я сидел на корме и правил, Питер устроился посредине и старательно греб, а Бурруд, который был главным нашим охотником, расположился на носу. Рядом с ним лежали гарпун и смотанная веревка.

Сквозь заросли панданусов на берегу виднелся наш лагерь, доносился лай собак, слышались голоса женщин, баюкающих детей. В глубине острова при лунном свете люди праздновали корробори[22].

Мы медленно плыли вдоль берега, иногда останавливались, прислушивались и вскоре различили тихое посвистывание старого дюгоня-вожака, которого у нас называют свистун. Он, как правило, крупнее остальных в стаде. Мы быстрее поплыли в ту сторону, откуда слышалось посвистывание, стараясь при этом двигаться бесшумно. Порой бросали весла, чтобы не уйти в сторону. Теперь дюгонь-свистун, видимо, был уже совсем близко.

— Скорей, — приказал Питер. — Вы вдвоем налегайте на весла. Там, около свистуна, должно быть, много дюгоней.

Подойдя близко к стаду, мы бросили весла, и течение вынесло нас прямо на дюгоней. Бурруд осторожно привстал, поднял гарпун и уже приготовился метнуть его. Вдруг он резко отпрянул, придерживая веревку, чтобы дюгонь не потащил нас за собой. Животное неожиданно вынырнуло возле лодки. Бурруд подался вперед и изо всех сил метнул гарпун. Раздался сильный всплеск. Дюгонь ударил хвостом по воде и, обдав нас брызгами, исчез в пучине вод. Я кинулся, чтобы помочь Бурруду удержать равновесие, но он внезапно исчез под водой. Дюгонь же стремительно тянул каноэ за собой, и вскоре не стало видно ни его, ни Бурруда. Минуты через две лодка неожиданно замедлила ход. Мы поняли: либо дюгонь порвал веревку, либо пошел на какую-то хитрость. Но тут мы увидели Бурруда. Он барахтался в воде прямо перед носом лодки. Его рука запуталась в веревке, и дюгонь долго тащил парня под водой. К счастью, веревка оборвалась, и Бурруду удалось выплыть. Мы втащили его в лодку и с ужасом увидели, что кисть руки была почти оторвана и болталась на сухожилии.

На берегу двое наших соплеменников Принс Эскотт и Пэдди Рид помогли нам перевязать Бурруда лоскутами разорванных рубашек и привязать руку к плоской дощечке. Потом много часов мы плыли обратно — везли Бурруда в госпиталь миссии. Почти все время он был без сознания.

На следующее утро «летающий» доктор Гарри Саттон появился в миссии и, сделав Бурруду несколько уколов, увез его с собой в больницу в Клонкарри. Благодаря усилиям этого врача мой брат сейчас снова полностью владеет рукой, хотя она и немного искривилась. Если бы не было ни доктора, ни миссии, как в давние времена, бедняга Бурруд расстался бы с рукою, а может быть даже и с жизнью. Но охоту на дюгоней он не оставил до сих пор.

На языке лардилов старый дюгонь называется гунарденетарр, старая самка — маренгур, а молодая — демингур. Детеныша мы именуем гатура мунида. Когда дюгонь убит, надо еще правильно разделать его. Владельцу участка, на котором он пойман, принадлежат хвост и голова. Если в этот момент хозяина нет поблизости, его долю отдают ближайшему родственнику. Гребцу достается грудная часть; хозяину плота или каноэ — спинка, которую он делит с владельцами гарпуна и веревки. Гарпунер получает лишь небольшую часть. Иногда в дюгоне находят неродившегося детеныша, мясо которого разрешается есть только старикам. Для маленьких ребятишек это мясо не годится: будучи слишком мягким, оно не придаст детишкам сил.