Разносчик пиццы - Диана Бош

Он и чувствовал себя таковым: не смог ничего лучше придумать, кроме как ее разозлить.

Потом она выросла, и ее стали часто провожать домой друзья. А он каждый раз, увидев ее с новым парнем, безмолвно страдал, худел, бледнел и, что больше всего приводило в негодование тетю Розу, начинал хуже учиться. Праздник в его душе наступал только тогда, когда Аманда оставалась одна. И он с новой силой пытался ее завоевать, но каждый раз терпел фиаско.

Может быть, именно из-за его страданий тетушка и поторопилась купить ему небольшую однокомнатную квартирку, но Остапу это было представлено исключительно как забота о его здоровье. «Ты и так недосыпаешь, все за учебниками сидишь, да еще и лишнее время на дорогу тратить. А тут – встал, умылся, наскоро перекусил – и уже на лекциях».

Остап вздыхал, скучал, но противиться не смел. Теперь он при каждой свободной минуте приезжал к тете будто бы в гости, навестить. Но она-то сразу поняла, чем вызван его сыновний интерес, и предприняла ответный ход. Она стала каждый день приезжать к Остапу сама. Он с лекций придет – а в доме уборка и пирогами пахнет. Правда, хватило ее ненадолго, отпуск закончился, и жизнь вошла в прежнюю колею.

Наверное, Остап оказался однолюбом, потому что, несмотря на все ухищрения тети и холодность Аманды, забыть ее ему не удавалось. Он был буквально одержим ею. Частенько, незамеченный, он прогуливался вслед за девушкой и вскоре знал каждый ее маршрут и помнил в лицо всех друзей.

Этот дом он узнал сразу. Она бывала здесь каждую неделю и всегда со своим парнем – Максом. Остап его органически не выносил и часто представлял себе, как на Аманду нападут хулиганы и Макс сбежит, оказавшись трусом, а он, Остап, обязательно ее спасет. Сюжеты варьировались, место хулиганов занимали голодные собаки, сбившиеся зимой в стаю, или команда лайнера, оставшаяся без капитана. И каждый раз он проявлял чудеса мужества, изобретательности и сноровки, а Аманда оставляла позорного хлыща и бросалась к нему в объятия.

– Эй, парень! Забыл, как тебя зовут? – Макс поманил его рукой.

– Остап.

– Выпить хочешь?

– Не спаивайте мальчика, – укоризненно покачала головой Эка, – лучше бы покормили. Кстати, ты голодный?

Остап отрицательно затряс головой.

– Ну, все равно, иди к нам, чего один там сидишь?!

Он послушно пересел и с надеждой посмотрел на Эку, видно ожидая от нее поддержки.

– Кстати, о еде. И где наша пицца? – вспомнил вдруг Макс.

Лицо у парня страдальчески искривилось:

– Меня уволят.

– Не уволят. А если уволят – невелика потеря. Подумаешь, работа – пиццу разносить. Так и где она?

– Там, – Остап мотнул головой в сторону окна, выходящего во двор. – Я, как труп увидел, так ее в грязь и уронил.

– Кретин. За это тебя стоило бы уволить.

– Да как вы можете?! – возмутилась Эрика. – Он же совсем еще ребенок!

– Какой он ребенок! Такие дети в войну уже со штыками на врага шли. Тебе сколько, восемнадцать?

Остап, насупившись, кивнул.

– Ты не расстраивайся, все будет хорошо, причина у тебя уважительная, – погладила его по плечу Эрика.

– Да?

– Конечно. Лучше расскажи, чем ты в жизни занимаешься? Кроме того, что пиццу развозишь.

– Учусь. На втором курсе университета.

– А отделение какое?

– Экономическое.

– И кем после будешь?

– Финансистом.

– Ух ты. А подрабатываешь, чтобы учебу оплачивать?

– Нет. Я на бюджетном учусь, стипендию получаю. Правда, маленькую. А работаю, потому что деньги нужны.

– Зачем?

– Мечта у меня есть.

– Расскажешь?

– Нет. А то не исполнится.

– Ну и правильно, не рассказывай никому. Мечты обязательно должны исполняться, иначе какой смысл мечтать, – ободряюще улыбнулась Эрика.

– Керубино, – вдруг задумчиво произнес Филипп, внимательно прислушивавшийся к диалогу. – Ни дать, ни взять – Керубино. «Мальчик резвый, красивый, влюбленный…» Удобная роль для начинающего ловеласа. И вот уже красавица Эка крутится вокруг и вытирает ему слезки: женское сердце падко на жалость. Женственные мужчины, мужественные женщины… О век! О нравы!

– А мне нравится, – вяло возразил Макс, – есть такие привлекательные женские типажи, которые производят впечатление на мужчин именно «ковбойским шармом». Сюзи Кватро, к примеру. Из современных – Диана Арбенина.

– То-то я смотрю, вы из всего многообразия типажей именно Аманду выделили, с ее рюшечками и оборками, – саркастически заметила Валерия.

– О, Валерия, вы уже вернулись! Тихо ходите, практически неслышно. Насчет Аманды – вы ее просто плохо знаете. Есть женщины, неспособные нацепить на себя подростковые штаны, а есть – неуютно чувствующие себя в юбке. Прелесть же Аманды в том, что она разнообразна, – ответил вместо Макса Филипп.

– Валерия, не завидуйте, а если завидуете, то делайте это хотя бы не столь явно, – влезла в разговор Аманда. – Я понимаю, конечно, возраст – «уж зима катит в глаза».

Валерия вспыхнула.

– Да, она разнообразна, ваша Аманда. От хамства к грубости и обратно. Обширная палитра. Вот Лидия была неповторима. Она играла восхитительно, да! Жаль, я не успела ей этого сказать. Скупы мы на похвалу, скупы. От нас, тех, кто только потребляет, никому ни холодно, ни жарко – ни артисту, ни певцу, ни поэту. Вот критиковать – легко, тут мы все горазды. А сказать: «я люблю вас» или – «это прекрасно», да не между собой, сплетничая в гостиной, а самому артисту, в глаза – это вряд ли. Я не хочу сказать, что совсем против критики, я к тому, что артист открыт, а потому беззащитен и уязвим.

– А мне, в отличие от вас, двадцать пять, – как ни в чем не бывало, продолжала предыдущую мысль Аманда, – и долго еще будет двадцать пять.

– В каком смысле? Вы собираетесь умереть, чтобы навсегда остаться молодой? Пожалуйста, только не делайте этого здесь и сейчас, третью смерть в моем доме мне не пережить.

– Не беспокойтесь, я не собираюсь на тот свет. А долго выглядеть молодо буду, потому что в душе молода. Некоторые же с детства старухи.

Валерия достала очередную сигарету.

– Видишь ли, в чем дело, детка, – нарочито снисходительно начала она, – не хотелось бы тебя разочаровывать, но в твоем случае – это бесполезное преимущество.

– Почему же? Я красивая!

– Смазливая. От красоты это так же далеко, как Панаджи от Парижа.

– Как что? – не удержалась от вопроса Аманда и, тут же спохватившись, что выставила себя невежей, ощетинилась. – Впрочем, мне на ваше мнение плевать.

– А вот это зря.

– Почему же?

– Потому что, как справедливо заметил когда-то Ницше, «наши недостатки суть наши лучшие учителя».

И Валерия с невозмутимым выражением лица отправилась на кухню варить кофе.

Вконец деморализованная Аманда проводила ее растерянным взглядом и повернулась к Эрике:

– Ничего не поняла. Она чего выдала?

– Валерия имела в виду, что, исправляя наши недостатки, мы меняемся к лучшему.

– А-а, – протянула Аманда, так до конца и не поняв смысла изречения. Она повернулась к окну и принялась на запотевшем окне рисовать человечка, одновременно размышляя над словами Ницше. Нарисовав улыбающуюся рожицу, тщедушное огуречное тельце, палочки-ручки, ножки и юбочку колокольчиком, она задумчиво посмотрела на плоды рук своих, подумала немного и пририсовала аккуратненькие острые рожки, хвост с кисточкой и копытца.

Приехавшие в связи со смертью Михаила бригады милиции и «Скорой помощи» уехали, оставив после себя затоптанный пол, запах крепких сигарет и пота. Казавшаяся раньше уютной гостиная сейчас вызывала чувство тревоги и страха. Хотя с Михаилом никто не был знаком слишком близко, включая и саму Валерию, встречавшуюся с ним то ли от скуки, то ли из желания досадить кому-то, возможно, самой себе, его смерть потрясла всех даже больше, чем смерть Лидии. Может быть, потому, что все произошло на их глазах: только что был человек – и вот уже его нет. Мгновение, отделяющее от вечности.

Поесть за весь вечер никому толком так и не удалось, а кофе с печеньем если и создавал ощущение сытости, то совсем ненадолго. Идти на кухню и резать бутерброды никому даже в голову не приходило, настолько это казалось неуместным.

Лямзин проводил участкового, уходившего последним, и запер за ним дверь. Вернувшись к присутствующим, он только хотел что-то сказать, как Мара крепко уцепилась за полу его пиджака и горячо, с истерическими нотками в голосе, зашептала:

– Это Михаил из-за меня, да? Из-за того, что я сказала, будто он убил Лидию?

Глаза ее неистово горели, нос заострился и торчал на щекастом конопатом лице как киль.

– Да бог с вами. Почему вы это решили?!

– Мне так кажется. Ведь если бы не я, он бы остался жив.

– Только если именно вы отравили сигары.

– Сигары?

Она удивленно открыла рот. Лямзин воспользовался паузой, выдернул из ее цепких пальцев свой пиджак и на всякий случай отошел подальше.

– Я понимаю, все измучились и устали, но, боюсь, придется еще немного потерпеть, – обратился он к присутствующим. – Не могу вас отпустить, пока не запишу показания.