Обманутая, но торжествующая Клио (Подлоги письменных источников по российской истории в XX веке) - В Козлов

К записке был приложен секретный проект постановления Секретариата ЦК, предлагавший закрыть журнал и указать Северо-Западному бюро ЦК на недопустимость издания такого журнала без согласования с ЦК ВКП(б)[73].

Однако рассмотрение проекта дважды (27 апреля и 4 мая) на Секретариате ЦК по неустановленным причинам откладывалось, причем 4 мая Секретариат предложил рассмотреть вопрос на Оргбюро ЦК. 7 мая Оргбюро рассмотрело вопрос и по просьбе заведующего агитационно-пропагандистским отделом вновь передало его на рассмотрение Секретариата. Видимо, к заседанию Секретариата тот же Смирнов подготовил уже более развернутую записку. "Центральное место -говорилось в ней, -- в журнале занимает широко рекламируемый "Дневник Вырубовой". Большому сомнению подвергается подлинность этого дневника, как это видно из рецензии П.Горина в "Правде". Вопрос о подлинности этого дневника исследуется соответствующей экспертизой". Однако далее из записки видно, что как раз не возможный фальсифицированный характер документа беспокоил аппарат ЦК. "Важно отметить, -- подчеркивал Смирнов, -- что, независимо от подлинности или подложности дневника, последний является чрезвычайно вульгарным документом. Вся суть этого дневника заключается в смаковании различных пикантностей придворной жизни, в распутинщине и т.д.

Но кроме этого в дневнике имеются и политически вредные места. Например, попытка представить Распутина как своеобразного идеолога крестьянства, его чаяний, протеста против войны. Устами Распутина якобы говорит наше крестьянство, Распутин выражает протест против господ, желающих продолжения войны. Такова идеология, развиваемая в дневнике о Распутине". В записке далее фигурировал весь традиционный набор идеологических и политических обвинений в адрес журнала, начиная от недопустимости привлечения к его изданию "старых спецов от истории, копающихся в архивной пыли" и кончая неспособностью журнала "воспитывать в материалистическом духе рабочих, комсомольцев и партийный актив"[74]. Далее следовало предложение о прекращении его издания. Оно и было принято на заседании Секретариата ЦК 11 мая 1928 г.[75]

Нам пришлось подробно остановиться на перипетиях обсуждения судьбы публикации "дневника" не только потому, что они отразили общественное бытование подделки в момент ее появления. Дело в том, что прозвучавшие в официальной партийной прессе и служебной документации отдельные акценты оценок подлога, кажется, объясняют, как это ни странно, и мотивы фальсификации "дневника".

Не приходится сомневаться в том огромном воздействии, которое должны были произвести страницы этого документа на читателей в 1927--1928 гг. За внешней хаотичностью, бессистемностью записей "дневника" легко прослеживается особая концепция двух десятилетий царствования последнего русского монарха. Устами простого, грубого, но наделенного божественным даром познания людей и понимания событий "старца" Распутина объясняются причины революционных событий 1917 г. Безвольный, но временами жестокий царь, окруженный коррумпированными чиновниками, ненужная война, породившая озлобленность народа, прежде всего крестьян, никчемная Государственная дума, неверная внешнеполитическая ориентация на республиканскую Францию вместо монархической Германии, придворные интриги и многое другое -- все это, согласно "дневнику", предопределило разложение российской самодержавной государственности и ее крах.

Это была концепция, в которой Распутину, с его здравым смыслом и даром божественного предвидения, отводилась роль не столько исторического персонажа, сколько экскурсовода по лабиринтам отечественной истории начала века. Но самое главное, это была не марксистская концепция российской истории начала XX столетия. Лет за десять до этого в какой-то своей части она еще могла устроить историков марксистского толка, подтверждая тезис о внутреннем разложении существовавшего строя. Но не в 1927-- 1928 гг., когда отсутствие даже упоминания о рабочем движении прямо противоречило создававшейся марксистской исторической конструкции в ее сталинском обличье. Это была концепция -- вызов идеологам сталинизма, прикрытая формой дневника одного из подлинных исторических лиц. Избранная форма, по мысли автора (или авторов) подлога, должна была избавить его (их) от прямых политических и идеологических обвинений, а то и от более жестоких административных мер.

Именно эти же опасения, а не склонность к искусству фальсификации заставляли автора (авторов) подлога отработать достаточно изощренную систему его "прикрытия". Она достойна того, чтобы рассказать о ней более подробно. Фальсификаторы обезопасили себя от разоблачения требованием предъявления подлинной рукописи, оставляя за собой возможность в крайнем случае показать копию. Французский текст дневника, как правило, содержит цитаты или пересказ подлинных исторических источников: тем самым скрывалось прямое заимствование из них. "Дневник" вообще наполнен цитатами и полными текстами подлинных опубликованных источников, особенно переписки, что должно было подкреплять его подлинность и достоверность. В его публикации тщательнейшим образом соблюдены едва ли не все археографические аксессуары: текстуальные примечания указывают пропуски слов, неразобранные слова и фразы, описки копии и перевода; примечания по содержанию раскрывают зашифрованные буквами фамилии, имена, прозвища, отсылают к опубликованным источникам, подтверждающим сведения "дневника". Через весь "дневник" проходят размышления автора о его предназначении для будущих поколений и об испытываемых им при этом чувствах, призванные лишний раз показать, что Вырубова вела дневник, и то, что предлагается читателям, -- ее подлинные записи. Более того, в последних номерах тема ведения дневника становится даже назойливой, в чем легко можно увидеть попытку фальсификаторов откликнуться на критику и обвинения в фальсификации. "Во дворце многие ведут записки", -- меланхолично и как бы между делом заявляет Вырубова и далее действительно приводит целый "реестр" таких лиц, начиная от Распутина и кончая генералом В.Б.Фредериксом.

В целом, нельзя не отдать должного фальсификаторам и в выборе "автора". Во-первых, Вырубова действительно реально видела и знала околодворцовую жизнь и атмосферу, была достаточно осведомлена. Во-вторых, она действительно выступила мемуаристкой. В-третьих, не без остроумия авторы подлога попытались связать "тетрадь номер один" -- подлинный документ, вышедший из-под пера Вырубовой и фигурировавший в официальном судебном процессе, -со своей подделкой, от чего последняя более убедительно выглядела как подлинный документ.

Вся совокупность элементов "прикрытия" фальсификации, богатейший фактический материал говорят о том, что перо фальсификатора находилось в руках историка-профессионала, не только прекрасно ориентировавшегося в фактах и исторических источниках рубежа двух столетий, но и владевшего соответствующими профессиональными навыками. Уже первые критические выступления намекали на фамилию известного литературоведа и историка, археографа и библиографа П.Е.Щеголева. В этом трудно усомниться и сейчас, хотя документальных подтверждений этой догадки до сих пор обнаружить не удалось.

Глава 4. "Постановления" кремлевских мудрецов

Документы, о которых речь пойдет ниже, стали известны на Западе в 60-е годы, т.е. намного раньше того, как о них узнали в СССР, хотя по своему содержанию они оказались связанными именно с СССР. Но, конечно, не это обстоятельство придало им особую значимость в глазах мировой общественности, после того как они были легализованы и стали предметом исторических исследований[76]. Поражали, прежде всего, их вид и происхождение: это были постановления заседаний Политбюро ЦК ВКП(б), высшего руководящего органа партии, ни один из созданных документов которого, исключая документы сугубо официального политико-организационного характера, до недавнего времени не был известен в первозданном виде.

Примечательной оказалась судьба этих документов, прежде чем они стали известны исследователям. В 30-е годы по агентурным каналам они регулярно поступали в посольство Германии в Вене, а оттуда -- в германское Министерство иностранных дел, рейхсканцелярию и в руководство Национал-социалистической германской рабочей партии (НСДАП). После поражения Германии во Второй мировой войне русские подлинники этих постановлений попали в руки американской военной администрации и были вывезены в США. Оттуда в 70-х годах они были вновь возвращены в Германию и ныне покоятся в Федеральном архиве в Кобленце[77], а фотокопии их немецкого перевода -- в Потсдамском филиале Федерального архива Германии[78] и в архиве Гуверского института войны, революции и мира (США)[79].

В рамках реализации программы "Зарубежная архивная Россика" в 1995 г. Росархивом были получены микрофиши подлинников этих документов, хранящихся в Кобленце, в результате чего у нас имеется возможность их детального анализа[80]. Поскольку он дается впервые, просим читателя не сердиться на многие, на первый взгляд, незначительные подробности такого анализа.