Навои - Айбек

Султанмурад остановился возле полуразрушенного дома на окраине города, против рощицы карагачей и огромных древних чинар, где находилась могила какого-то святого. Ворота домика — когда-то образец искусной резьбы по дереву — под влиянием медленного, но безжалостного разрушителя — времени — утратили красоту и блеск. Султанмурад постучался сначала негромко. Не услышав в ответ ни звука, он начал стучать сильнее. Кто-то из прохожих с улыбкой сказал, указывая на уши:

— Глухой, как пень! Зайдите во двор.

Султанмурад вошел в ворота. На минуту он остановился посреди большого двора, поросшего сорной травой и как будто заброшенного. Во дворе царила глубокая тишина. Оглянувшись по сторонам, Султанмурад направился к старому высокому, точно крепость, дому с торчавшей на крыше трубой, из которой шел дым. В это время в доме открылась маленькая дверка, не соответствовавшая величественному виду здания, и "из нее вышел человек с кувшином в руке. Это и был алхимик Абд-аль-Ахад. На его большой круглой голове возвышалась грязная чалма, на плечи был накинут старый, во многих местах прожженный, испещренный всевозможными пятнами халат. Глаза старика были красны, суровое лицо, казалось, обожжено огнем, седина когда-то красивой бороды приобрела грязно-желтый оттенок.

Добрую половину своей пятидесятилетней жизни этот человек посвятил уединенным занятиям алхимией. Раскаливая, расплавляя, смешивая и разделяя различные вещества, он с удивительным терпением, настойчивостью и усердием изучал их глубокие тайны. Увидев незнакомого юношу, алхимик застыл на месте, словно настигнутый неожиданным бедствием; на суровом лице его отразилось сильнейшее неудовольствие. Султанмурад почувствовал себя неловко. Однако, зная странности ученых, отрешившихся от мира, он смело подошел к старику. Скрестив руки на груди, юноша поклонился. Алхимик окинул его с ног до головы испытующим взглядом и выразил свои чувства глубоким вздохом.

— С какой целью ступили вы на порог бедняка? — спокойным, но недовольным тоном спросил алхимик.

Чтобы снискать расположение упрямого мудреца, Султанмурад пустил в ход все свое красноречие. Начав с многочисленных восхвалений его достоинств, юноша затем представился ученому и заговорил о цели своего прихода.

Я боюсь дружить с теми, кто мешает моим занятиям, — резко сказал ученый.

— Господин, — почтительно произнес Султанмурад, — я принадлежу к тем людям, для которых терпеть лишения ради науки — величайшее счастье. Вы, господин, — Джафар[51] нашего времени. Каждое ваше слово для нас, нищих науки, дороже серебра и золота. Господь одарил вас несметным сокровищем, и я, ваш ничтожный ученик, надеюсь на вашу щедрость.

Абд-аль-Ахад нахмурил поредевшие от ожогов брови и удалился, не сказав ни слова. Султанмурад отчаянием посмотрел вслед упрямому алхимику. Ученый вылил из кувшина в яму, вырытую посреди двора, какую-то чёрную зловонную жидкость и, глядя в землю, медленно подошел к юноше:

— Твои намерения чисты? Любовь твоя к алхимии и вера в истину тверды?

— Где найти слова, чтобы выразить эго! — воскликнул Султанмурад.

— Ступай за мной.

Обрадованный Султанмурад вошел вслед за ученым в дом.

Лаборатория представляла собой огромное помещен ние без окон, со столбом посредине, вроде ханаки при мечети. На закопченном потолке в двух местах были проделаны большие отверстия, затянутые прозрачной бумагой, так что в комнате было не очень темно. В ни шах на полу стояли разной величины и формы глиняные кувшины, медные и железные сосуды, необыкновенного вида бутыли, большие и маленькие ступки, лежали куски железа. Высокие и низкие очаги, выстроившиеся в ряд в возвышенной части лаборатории совсем не походили на обычные печи. В некоторых из них ярко пылал огонь. В сосуде, похожем на котелок, дымилось что-то пахучее.

Султанмураду казалось, что его окружает какое-то колдовство. Как ни сильно было его желание скорее постигнуть тайны алхимии, как ни любил он таинствен ные опыты, юноша не осмелился дотронуться до какого-нибудь сосуда. Сам же Абд-аль-Ахад как будто со всем забыл о Султанмураде. Не произнося ни звука, старик усердно занимался своим делом: следил за огнем, доставал из печен пахучие вещества, кипевшие в сосудах, иногда смешивал их. Порой он отходил в глубину комнаты, потом снова возвращался и принимался что-то толочь в ступке.

Проведя часа два в молчании, Абд-аль-Ахад подошел к юноше, который, забившись в угол, следил каждым движением ученого. Улыбаясь на этот раз без иронии, старик посмотрел на Султанмурада.

— Наука алхимия, — полушепотом заговорил он, — наука о сокровенном, наука о тайнах невидимого взоры непосвященного могут помешать раскрытию ее загадок.

— Уважаемый наставник — умоляюще схавал Султанмурад, — можете ни капли не сомневаться в чистоте намерений вашего слуги. Ваш ничтожный раб желает одного — знания. Ничто кроме этого, не бросает тени на зеркало его души. В нашей жизни три основные вещи не могут существовать без других трех вещей: товар без торговли, государство без твердой власти, наука без обмена мнений. Господин, при обмене мнений от столкновения мыслей вспыхивает огонь истины!

Алхимик как будто немного смягчился. Побеседовав с Султанмурадом, он не мог скрыть, что изумлен остротой ума и обширными познаниями юноши. Видимо сочтя неудобным отказать столь достойному человеку в просьбе, ученый принялся раскрывать перед Султанмурадом тайны своей науки. Изложив теорию древнегреческих и арабских мудрецов о строении мира и знаменитых «четырех элементах», Абд-аль-Ахад повел речь о том, что в основе этих элементов лежит нечто единое, некая субстанция, входящая в состав всех тел; что существует семь веществ, соответствующих семи планетам; золото соответствует солнцу, серебро — луне, медь — Венере и так далее. Но чем больше говорил алхимик, тем плотнее опускалась завеса тайны. Он делил металлы на две группы. Первую группу он называл «больными», страдающими пороками веществами. Со страстным волнением говорил он о том, что недостатки этих металлов можно устранить химическим путем и при помощи вещества, которое он назвал «эликсиром», возвести в высшую степень: ртуть превратить в серебро, медь — в золото. Напряженно слушая, Султанмурад устал до изнеможения. Наконец, когда из одного очага потянуло резким удушливым запахом, алхимик быстро поднялся и, подбежав к очагу, начал возиться с какими-то веществами.

Вечером Абд-аль-Ахад вскипятил в кувшине воду и разостлал дастархан. В той же комнате, где производились бесчисленные опыты, при мерцающем пламени свечи они ели хлеб с урюковыми косточками, рассуждая то о химии, то о стихосложении.

Со следующего дня молодой ученый со страстным воодушевлением отдался алхимии. Работая с различными веществами, юноша то и дело обжигал себе руки, прожигал одежду. Часами рассуждали они с Абд-аль-Ахадом о превращении веществ, иногда спорил». Принимаясь с рассветом за работу, Султанмурад не замечал заката солнца, Так он занимался пятнадцать дней подряд.

Тепло, точно ласковый сын, простился он с ученым и вышел за ворота его дома. Время было за полдень. Подходя к центру города, Султанмурад заметил в по ведении встречных служилых людей и нукеров, в глазах прохожих, в суетливой беготне детей что-то необычное. Остановив красильщика, который быстро шел мимо, решительно размахивая окрашенными в синий цвет руками, Султанмурад начал было его расспрашивать Красильщик нетерпеливо ответил:

— Мулла,[52] у народа много бед. О какой тебе рассказать? — и почти бегом устремился дальше. Султанмурад быстро пошел следом за красильщиком. Перед зданием дивана на площади собралась огромная толпа. Больше всего там было городских ремесленников всевозможных профессий и оборванных дехкан из окрестных кишлаков. Люди были без оружия, но гнев, горевший в их глазах, сосредоточенное, суровое выражение лиц говорили, что это — страшная сила, вот-вот готовая взорваться.

Нукеры, охранявшие диван, были бледны и напуганы. Воровато оглядываясь, они жались по сторонам.

Султанмурад, как осторожный человек, который сначала нащупывает мели в страшном потоке, а потом устремляется в глубокие воды, стал прислушиваться к разговорам. Люди жаловались друг другу на несправедливость сборщиков податей, на тяжесть налогов; во весь голос ругали чиновников.

— Пусть они выйдут к нам, эти жирные собаки жрущие наш хлеб, наше мясо! — кричали сотни голосов.

Робкий на вид седобородый старик с плачем сетовал Султанмураду:

— Султан В мусульманин, везиры — мусульмане. Но даже иноверец не станет так притеснять свой народ. В стране исчезли справедливость и правосудие. Нас разоряют налогами, а пожаловаться некому.

Какой-то оборванный дехканин с перекошенным от злобы лицом прокричал над ухом Султанмурада: