Проснитесь, сэр! - Джонатан Эймс

– Пожалуйста, повторите еще разок.

Он заворчал недовольно, но выполнил просьбу, и на этот раз я уловил номер Колонии Роз, случайно записав его рядом с чрезвычайно соблазнительным извещением: «Люблю, когда мою киску целуют, звонить Дебби, 222-4480». Необычно – даже экстраординарно. На странице около полудюжины записок, и только одна женская, а ни в одном клозете, где я в тот день побывал, не было ни одного послания от женщины.

Должен сказать, признание в любви к поцелуям неожиданно показалось мне милым, прелестным, чуть ли не викторианским. Возникло даже искушение вырвать страницу и позже внимательно изучить. Кто такая Дебби? Впрочем, дико звонить незнакомке; вдобавок надо поразмыслить о более важных вещах – о Колонии Роз! Поэтому я попросил дядю Ирвина передать тете Флоренс сердечный привет, и мы поторопились разъединиться, чтобы я успел звякнуть в колонию до пяти.

Полгода назад, в середине января, я подал заявку в Колонию Роз, расположенную в Саратога-Спрингс, штат Нью-Йорк. Читал о ней в журнале «Поэтс amp; Райтерс» в библиотеке Монклера, куда забрел однажды, спасаясь от дяди Ирвина. Потом через пару дней о колонии упоминалось в «Нью-Йорк тайме».

Знаете, иногда что-нибудь несколько раз попадается на глаза и начинает казаться неким знаком, поэтому, дважды наткнувшись на упоминания о колонии, я отправил письмо, получив в марте ответ с сообщением, что включен в список очередников. Был скорее польщен, чем расстроен. Само включение в такой список – победа. В качестве образца своего творчества послал первую главу романа «Мне меня жалко», и вот теперь принят! Не стою уже в списке очередников. Настоящий триумф!

Спеша поделиться великолепной новостью, прежде чем звонить в колонию, я помахал Дживсу, сидевшему в машине. Он облаком мелькнул над асфальтом.

– Да, сэр?

– Помните, Дживс, меня занесли в список ожидающих места в Колонии Роз?

– Да, сэр.

– Ну, я только что говорил с дядей Ирвином, оказалось, оттуда звонили домой, ищут меня, ждут меня! Стало быть, наши планы меняются, но, по-моему, к лучшему, Дживс.

– Да, сэр.

– Вы за меня рады, правда, Дживс?

– Да, сэр:.

Наверно, он несколько утомился в дороге. Лексикон его в данный момент был не слишком богатым; вполне можно было бы проявить больше энтузиазма вместо того, чтоб твердить неизменное «да, сэр», но я вспомнил, как сам от усталости с трудом подыскивал слова при покупке телефонной карточки, поэтому простил Дживса за то, что он не подсластил и не приперчил беседу хозяина со слугой.

Я повернулся к аппарату, произвел необходимые манипуляции.

– Колония Роз, – ответил женский голос.

– Алло, – сказал я, не проявляя творческой фантазии, хотя начало телефонного разговора ограничено определенными условностями. – Говорит Алан Блэр, мне сейчас сообщили, что я больше не значусь в списке очередников? – Я придал фразе вопросительное звучание, чтобы не показаться слишком самонадеянным и продемонстрировать подобающее смирение.

– Ах да… Один претендент отказался, и, если вы свободны, можете приехать, мы вас с радостью примем. Меня зовут Дорис, я помощник директора.

– Очень рад познакомиться… то есть по телефону, – бормотал я, тиская трубку, как женскую руку. – Что ж, мое расписание определилось, охотно приеду в Колонию Роз. Собирался подлечиться в Шарон-Спрингс, но охотно поменяю их на Саратога-Спрингс. Источусь от этих источников к вашим источникам.[27] Когда прикажете явиться?

Я сразу забеспокоился, не переборщил ли с цветистостью речи, стараясь подобострастно угодить, позабавить, но Дорис оценила мои усилия.

– Какой вы забавный, – мило фыркнула она. – Приезжайте через два дня, в четверг – комната и рабочий кабинет будут готовы, – мы предлагаем вам шесть недель, до конца августа.

Шесть недель. Невероятно. Общение с коллегами-художниками даже лучше общения с хасидами. Тут мне пришло в голову, что надо сказать ей о Дживсе. Наверняка немногие художники имеют слуг, но я воображал, что колония располагается в усадьбе девятнадцатого века, как сообщалось в «Поэтс amp; Райтерс», со служебными помещениями, где отыщется койка для Дживса.

– Должен предупредить, – предупредил я, – что со мной слуга Дживс.

– Дживс? – добросердечно рассмеялась она. – Как мило… Именно Дживсов нам тут не хватает. Я страстная поклонница Водехауса!

Я не позволил маячившему слева, вроде соринки в глазу, Дживсу услышать слова женщины из Колонии Роз. Хотелось, если бы такое было возможно, понять его чувства. Упоминания о «Водехаусе» угнетали его; хотя он ни разу не сказал об этом после первой беседы, я видел, как это его раздражает. В конце концов, ему хочется быть самим собой, своим собственным Дживсом, что вполне понятно.

– Что ж, – весело продолжала помощник директора, – мы вам предоставим две комнаты, кабинет и спальню; в кабинете есть альков, где может разместиться ваш Дживс. Только я его у вас позаимствую!

– Очень рад, что вы согласны, – сказал я в трубку с некоторой суровостью, ни с кем не собираясь делиться Дживсом: он не раб, не крепостной. И железным тоном добавил: – Значит, он будет питаться с обслуживающим персоналом на кухне, если это возможно… А я приеду через два дня, верно?

– Давно Водехауса не читала, надо будет перечитать, – посмеялась она, продолжив неприятную тему (бедный Дживс!), потом сосредоточилась и подтвердила: – Да, приезжайте через два дня, – и дала указания, столь простые, что я их запомнил. От Шарон-Спрингс до Саратога-Спрингс всего полтора часа езды! Видимо, штат Нью-Йорк буквально напичкан источниками – если решиться, можно было б, наверно, доплыть до Колонии Роз по подземным протокам.

Глава 7

Отель «Адлер». Я объясняю Дживсу природу мучительной еврейской сексуальности. Отель «Адлер» чуть не опрокидывается с вершины холма. Я очаровываю старушку, хозяйку гостиницы. Печальные мысли о моих родителях

Следующим делом надо было, естественно, снять номер в «Адлере». Я вернулся на рынок, спросил у кассира дорогу к отелю; тот любезно дал указания, ткнув пальцем в окошко:

– Пару миль вниз вон по той улице справа, – и добавил: – Только он, по-моему, закрыт.

Я предпочел проигнорировать последнее замечание. Не желая портить впечатление от новостей из Колонии Роз, не стал сообщать Дживсу о мнении кассира, усевшись с ним рядом в «каприсе». Зачем тревожить бортовую команду? Возможно, кассир ошибается. Скорее всего, заблуждается. Мозги усохли от курения – никотин давит на виски, а через них на мозг.

Как видите, я умею стремиться к цели. После проделанного пути – семь часов за рулем – мысль о невозможности остановиться в «Адлере» буквально убивала. У меня не было моральных сил свернуть с дороги и найти мотель. Поэтому я верил, что «Адлер» открыт – должен быть открыт. Я сторонник позитивного мышления, даже когда позитивное мышление иррационально.

Мы ехали по крутой дороге, обсаженной деревьями. Я держался на скорости около десяти миль в час, чтобы случайно не проскочить мимо гостиницы. Вокруг стояли красивые старые дома с уютными верандами, только людей по-прежнему не было, по крайней мере, пока я наконец не заметил единственного хасида неопределенного возраста – в определенный момент все хасиды мужского пола выглядят примерно на шестьдесят, – который стоял на веранде, глядел в небеса, перебирал бахрому,[28] высовывавшуюся из-под рубахи, видимо воссылая благодарение.

– Хасид, Дживс!

– Да, сэр. О чем недвусмысленно свидетельствует его одежда.

Мне пришло в голову, что хасид, возможно, не воссылает благодарение, а имеет нечистые помыслы. Насколько мне известно, хасиды мучительно одержимы сексуальностью – впрочем, не больше всех прочих людей и, если хорошенько подумать, определенно не больше среднего, почти всегда сексуально озабоченного еврея.

– Как по-вашему, Дживс, почему мы, евреи, почти всегда сексуально озабочены?

– Я этого не знал, сэр.

– Это так, Дживс. Когда дело доходит до секса, мы, евреи, полностью теряем контроль над собой. По-моему, это, как многое другое, объясняется дарвинизмом.

– Действительно, сэр?

– О да. Возможно, активная сексуальность евреев – наследственная особенность, эволюционная компенсация укороченной продолжительности жизни из-за погромов, геноцида, тугого кишечника и общей неприязни. Пусть мы живем недолго, но обладаем таким либидо, что успеваем пополнять численность рода, пока нас не убили. Однако спасительная для нас сексуальность, Дживс, в то же время представляет проблему, дополнительно сокращая срок жизни. Мы, евреи, вечно заводим громкие романы, которые попадают в газетные заголовки, или пускаемся в извращения, чего неевреи не любят. Либо считают отвратительным, либо завидуют, что сами на то не решились. Возникает некий безумный порочный круг, в который вовлекаемся только мы, евреи: прелюбодействуя, сохраняем жизнь своей расе, но из-за похоти подвергаемся еще большей ненависти и презрению, что ведет в результате к дальнейшим погромам, инквизиции и геноциду, не говоря о квотах в Гарвардском университете.