Мудрость прощения. Доверительные беседы - Тензин Гьяцо

Я понимал, что для Далай Ламы и всех живущих в изгнании тибетцев нет ничего важнее, чем склонить китайцев сесть за стол переговоров. Все их усилия в последние четыре десятилетия были подчинены этой цели. Большинство здравомыслящих тибетцев полагали, что подлинное сближение с китайцами — это единственный способ спасти самобытность Тибета от приливной волны китайских мигрантов, сметающей буквально все на своем пути. Но, несмотря на громадную моральную силу Далай Ламы, китайцы крайне редко демонстрировали готовность что-либо обсуждать.

— Когда на площади Тяньаньмень случилась эта трагедия, — продолжал Гьяри, — я как раз готовился к встрече. Прекрасно помню, что я был дома, в Дхарамсале. За мной заехал один из водителей Его Святейшества — меня немедленно требовали во дворец. Я быстро надел тибетскую одежду; водитель, следуя инструкции, повез меня в резиденцию Его Святейшества, а не в офис. Когда я прибыл, Тэндзин Гейче уже ждал меня. Вдвоем мы направились в комнату Далай Ламы.

Тогда я впервые увидел Его Святейшество очень, очень взволнованным. Он неподвижно стоял спиной к двери, заложив руки за спину, — необычная для него поза, мне даже вспомнился Наполеон. Не обернулся к нам, когда мы вошли; мы пожали ему руки из-за спины. Далай Лама напряженно о чем-то думал. Он обошелся без обычных приветствий и сразу спросил: «Вы видели? Видели?»

Конечно, мы видели. По телевидению ничего другого не показывали; конечно, мы поняли, о чем он. Так что ответили утвердительно. Он сказал: «Вы вдвоем подготовите проект заявления, которое я хочу опубликовать: самое резкое осуждение китайского правительства и его жестокой политики по отношению к собственному народу; моя безусловная поддержка молодежи на площади».

В  моем  типично  тибетском  эгоистичном  уме тут  же  пронеслось:  «Боже  мой,  это означает погубить всякую возможность проведения переговоров, разрушить то, над чем мы так тяжко работали десятилетиями». Его Святейшество сразу же понял, что со мной происходит. И коротко спросил: «Что?» Я сказал: «Ваше Святейшество, вы, конечно, понимаете, что такое заявление пустит под откос все наши усилия, направленные на проведение переговоров, и возможно, на очень долгое время». Я чувствовал, что Далай Лама обдумывает мои слова, и на какое-то мгновение решил было, что он изменит свою позицию. Но тут он повернулся. Я ощутил мощный энергетический толчок, будто передо мной стоял тигр. Далай Лама произнес: «Да, верно, вы правы. Но, если я не выскажусь сейчас, у меня не будет морального права когда бы то ни было в будущем говорить о свободе и демократии. Эти молодые люди ничего другого не просят, кроме того же, что и я. И если я не выскажусь в их поддержку... — Лоди задумался, роясь в памяти, подыскивая правильные слова, — мне просто стыдно будет говорить о свободе и демократии».

Лоди замолчал. По привычке я старался сохранять бесстрастное выражение лица. Но это было трудно. Я был глубоко тронут ответом Далай Ламы. Он недвусмысленно поставил благополучие китайских студентов выше надежд своих соотечественников. Я отвел взгляд. Гул голосов в переполненном баре не стихал.

— Я почувствовал огромное уважение к Его Святейшеству, — продолжил Гьяри. — В то же время я показался себе мелким и очень эгоистичным. Конечно, я не ошибся в своей оценке. Оглядываясь назад, действительно можно сказать, что позиция Его Святейшества убила надежду на переговоры. Дэн Сяопин так и не простил ему этого. Позднее нам стало известно, что он воспринял это как выпад против него лично. Но именно такие вещи заставляют меня чувствовать гордость за то, что я служу Его Святейшеству. Потому что он прямой человек. Он верит в то, что проповедует, и действует в соответствии с этим.

В баре гостиницы «Холменколлен» мы с Лоди Гьяри разговаривали больше часа. Гьяри замечательный рассказчик, и я ловил каждое его слово. Внизу, в вестибюле, возникло какое-то волнение. Мы перегнулись через перила и увидели архиепископа Туту, только что вошедшего в гостиницу. В алом великолепии традиционных одежд, южноафриканец улыбался от уха до уха и излучал доброжелательность мощностью в мегаватт.

Когда мы снова сели, Гьяри вернулся к своему рассказу.

— Его Святейшество впервые посетил Европу в 1973 году, — сказал он. — Тогда я был очень молод и очень радикально настроен. Где-то в середине шестинедельной поездки мы прибыли в Швейцарию. Его Святейшество остановился в частном доме возле Цюриха. Я чувствовал все большее разочарование, поскольку до сих пор в публичных выступлениях он почти ничего не говорил о Тибете.

— Вместо этого он говорил о религии? — спросил я.

— Он говорил о том, о чем говорит всегда, — о всеобщей ответственности, о сострадании, об искренности. Но многие хотели услышать что-нибудь и о Тибете. Мне казалось, он недостаточно делает для тибетцев. Я прекрасно помню дом, где он остановился, огромное шале с прекрасными витражными окнами. Как-то ранним утром я пришел к нему в комнату. Он сразу понял, что я возбужден, что я что-то задумал.

— Он прекрасно чувствует вас, — заметил я.

— Да. Он спросил меня: «Что?» Я сказал: «Ваше Святейшество, я думаю, вам следует больше говорить о Тибете. Это великолепная возможность; нам необходимо рассказать миру как можно больше о страданиях нашего народа». А он ответил: «Да, правильно, я понял. По правде говоря, я тоже думаю, что должен больше говорить о Тибете. Но вы ведь знаете, у многих из тех, кто приходит меня послушать, такая тяжесть на сердце. Они приходят ко мне в ложной надежде, что я в состоянии снять с них эту ношу, а я этого не могу. Однако я чувствую, что не имею права еще больше отяготить их, возложить на них дополнительный груз проблем, моих собственных». Когда я услышал это, у меня на глаза навернулись слезы.

Лоди Гьяри замолчал и отвернулся. Без сомнения, это воспоминание растрогало его. Наконец настало время прощаться. Мы встали, он заглянул мне в глаза:

— Виктор, я уверен в одном. Его Святейшество — самый великий альтруист, которого я знаю.

Гьяри стиснул меня в медвежьих объятьях и вышел из гостиницы к ожидавшему его автомобилю. Ему не довелось стать свидетелем многих исторических событий Нобелевского празднования в Осло. Как всегда, он спешил на самолет.

Глава 6

Без резиновых уток

Воздух в личной часовне Далай Ламы, превращенной на пять дней в конференц-зал Десятой конференции «Разум и жизнь», вибрировал от нервного трепета ожидания и возбуждения. Все внимание присутствующих было обращено на Стивена Чу, американского физика, нобелевского лауреата. Он сидел на месте распорядителя справа от Далай Ламы; позади него высилась большая медная ваза со свежесрезанными цветами. Чу готовился объяснить Далай Ламе и собравшимся гостям тонкую связь, существующую между математикой и квантовой механикой.

— Что такое математика? — начал он, обращаясь к главе Тибета. Лично я не был готов к такому вопросу; видно было, что Далай Лама тоже несколько озадачен. Он не ответил, и Чу продолжал: — Ну, большинству людей математика внушает страх.

Зал взорвался смехом. Двумя короткими фразами Чу сумел всех развеселить. Эрик Ландер, генетик из Бостона, сидевший справа от Чу, схватился толстыми руками за живот. Далай Лама, сидевший в обычной для него позе лотоса в удобном кресле, улыбался, слегка раскачиваясь из стороны в сторону.

Чу набрал пароль на ноутбуке, стоящем перед ним на низком столике. На большом экране, закрывающем противоположную стену, появилось изображение: одна утка в верхнем ряду, две — в среднем и три — в нижнем.

— Это технический объект. Называется он — «резиновая утка». Мы помещаем уток в ванну, — сказал Чу, указывая красным лазерным лучом на одинокую утку вверху. — Итак, одна утка, две утки, три утки. Мы может добавлять уток...

В маленьком конференц-зале началось что-то невообразимое. Ландер хлопал себя руками по бокам и хохотал во все горло. Чу запнулся на середине предложения, его кадык ходил вверх-вниз. На одну-две минуты он потерял контроль над аудиторией, потом прилив веселья схлынул и обстановка вернулась в рамки порядка.

На лице покачивающегося Далай Ламы сохранялась улыбка. Но она напоминала улыбку сфинкса. Он казался немного отстраненным, не похожим на себя самого. Я почему-то ожидал, что он будет смеяться громче всех.

Тхуптен Джинпа, переводчик Далай Ламы, наклонился к нему и что-то сказал по-тибетски. У меня мелькнула мысль: возможно, Далай Лама не понимает культурного контекста. Он, скорее всего, никогда не играл с резиновыми утками в ванне. Скорее всего, о резиновых утках в Тибете и слыхом не слыхивали. Он просто не понимал, из-за чего все так заходятся.

— Это можно проверить экспериментально! — вопил генетик, все еще охваченный приступом смеха.

— Действительно, это было проверено экспериментально много, много раз, — сказал Стив Чу, с трудом беря себя в руки. — В некотором смысле, это реальность. Итак, мы знаем, как добавлять уток. Теперь, если у нас есть две утки и мы заберем одну, у нас останется одна утка. Но что, если у нас всего одна утка: возможно ли забрать две? — Он посмотрел на Далай Ламу, пожал плечами и развел руками. — Что произойдет? — спросил Чу. — Ну, совершенно неожиданно произойдет нечто новое. Процесс вычитания приводит математиков к изобретению отрицательных чисел. А затем мы устанавливаем правила — правила сложения и вычитания, например. Это приводит к комплексным числам... числам, в состав которых входит квадратный корень из минус единицы. И именно комплексные числа позволяют нам описывать процессы квантовой механики.