Коллекционер и его близкие - Иоганн Гете

Господа сопротивлялись недолго. Они напомнили мне, что здесь речь идет только об односторонности; что именно это качество, могущее столь благоприятно влиять на искусство в целом, так много вредит ему, проявляясь обособленно, самостоятельно и независимо. Подражатель никогда не может повредить искусству, ибо он старательно возводит его на ту ступень, где искусством может и должен завладеть подлинный художник, и, напротив, фантазер наносит ему безмерный вред тем, что преступает все его границы, и требуется величайший гений, чтобы из этой неопределенности и необусловленности, противоречащей его существу, поставить искусство в надлежащий, предназначенный ему круг.

Мы еще немного поспорили, и под конец они спросили, не думаю ли я, что именно на этом пути возникло и возникает столь пагубное для искусства, вкуса и нравов заблуждение — сатирическая карикатура.

Разумеется, ее-то я уж не могла взять под свою защиту, хотя, впрочем, не буду отрицать, что это безобразное порождение порой забавляет меня и в качестве пикантной приправы часто приходится по вкусу моему злорадству — этому наследственному и первородному греху всех детей Адама.

Но обратимся к дальнейшему!

С ними Вы уже достаточно знакомы по подробным отчетам о споре с одним замечательным представителем этой породы.

Если бы они нуждались в моем одобрении, я бы не замедлила его высказать, ведь поскольку милые моему сердцу фантазеры играют на характерных чертах, то эти черты прежде всего должны находиться в наличии. Раз все значительное доставляет мне радость, то ведь нужно, чтобы кто-нибудь всерьез им занимался. Итак, если поклонник характерного хочет сделать черновую работу, чтобы не дать поэтизаторам превратиться в фантастов или, что еще хуже, потеряться в парении и затемнении, то, по-моему, он достоин всяческих похвал и благодарностей.

Дядюшка, после последнего разговора, видимо, начал склоняться в пользу доводов своего недавнего гостя и потому стал на сторону этого класса. Он заметил, что в известном смысле их можно было бы назвать ригористами. Их тяга к абстрактному, их восхождение к отвлеченным понятиям всегда что-то обосновывает, к чему-то ведет, и в этом смысле характерист, особенно по сравнению с другими, бессодержательными художниками и любителями, становится еще более ценным.

Но юный, упрямый философ снова выказал здесь свой нрав и начал утверждать, что односторонность характеристов, именно в силу их кажущейся правоты, ограничивая возможности искусства, вредит ему куда больше, чем парение фантазеров; при этом он заверял, что никогда не перестанет враждовать с ними.

Как забавно, что философы в некоторых вещах так уступчивы, а в других, напротив, непоколебимы. Если бы мне удалось наконец разгадать эту загадку!

Сейчас, заглянув в бумаги, я вижу, что наш философ преследует эту категорию безобразными кличками. Он называет их скелетистами, геометрами, схематиками и в примечании добавляет, что одного только логического существования, одних выкладок рассудка недостаточно для искусства. Над тем, что он хочет этим сказать, я не стану ломать себе головы.

Далее, он утверждает, что у характерных художников недостает прекрасной легкости, без которой искусство немыслимо. С этим, пожалуй, придется согласиться и мне.

Под этим наименованием мы разумеем тех, кто находится в противоречии с вышеупомянутым классом, тех, кто любит мягкость и приятность, лишенную характера и значительности, благодаря чему в результате возникает разве что безразличная прелесть. Их окрестили еще и змеистами, вспомнив о времени, когда змеевидную, извилистую линию считали образцом и символом красоты, думая с ее помощью достигнуть весьма многого. Эта извилистость и мягкость у художника, как и у любителя, переходит в некоторую слабость, сонливость, если хотите, даже в известную болезненную чувствительность. Подобные произведения искусства стяжают славу у тех, кто в картине хочет видеть лишь немного больше, чем ничего, у тех, в ком и мыльный пузырь, переливающийся в воздухе, возбуждает приятное чувство. Поскольку такого рода произведения едва ли имеют плоть или какое-нибудь конкретное содержание, то достоинства их обычно исчерпываются техникой выполнения и известной миловидностью. В них нет значительности и силы, а потому их обычно терпят так же охотно, как бесцветную фигуру в обществе. Ибо, по существу, ведь светский разговор и должен быть почти лишенным содержания.

Стоит только художнику или любителю односторонне предаться этой страсти, как искусство умолкает, подобно оборвавшейся струне, теряется, словно ручеек в песках.

Техника выполнения становится все более плоской и слабой, на картинах исчезают краски, штрихи гравюр превращаются в точки, и так мало-помалу, в угоду изнеженному любителю, все рассеивается, как дым.

Из-за моей сестры, которая, как Вы знаете, в этом пункте не терпит никаких шуток и начинает сердиться на тех, кто пытается разрушить милые ей миражи, мы постарались быстро обойти эту тему. Иначе я попыталась бы навязать ундулистам облачность, избавив от нее моих милых фантазеров. Я надеюсь, милостивые государи, что, ревизуя этот процесс, вы примете сие во внимание.

Этот класс прошел у нас довольно благополучно. По-видимому, ни у кого не нашлось причины их преследовать, многое говорило за них и лишь очень немногое против.

Если подходить к ним только с точки зрения эффекта, то они кажутся довольно приемлемыми. Они с величайшей тщательностью испещряют точками маленькую дощечку, и плоды долголетних работ любитель может хранить в небольшой шкатулке.

Поскольку подобные работы заслуживают похвалы, творцов их можно назвать миниатюристами; в тех же случаях, когда они лишены вдохновения, чувства единства целого, когда они не умеют сообщить произведению необходимую целостность, можно их выбранить кропателями и пунктирщиками.

Они не удаляются от подлинного искусства, с ними только происходит то же, что и с подражателями, которые всегда напоминают подлинному художнику, что это качество, у них проявляющееся обособленно, ему следует присоединить к другим, дабы стать законченным мастером и привнести в свои произведения совершеннейшую технику.

Но я только что вспомнила о дядюшкином письме к Вам, в котором подробно говорится об этом классе, а потому оставим этих мирных людей в покое и пожелаем им приобрести силу, значительность и композиционное единство.

Дядюшка некогда причислил себя к этой категории, и мы уже склонялись к тому, чтоб не слишком жестоко о ней отзываться, когда он сам обратил наше внимание на то, что эскизники могут способствовать такой же опасной односторонности в искусстве, как и герои всех остальных рубрик. Изобразительное искусство должно не только через посредство зрения взывать к духу, оно должно удовлетворять и самое зрение: тогда сюда присоединится и дух, который не откажет художнику в одобрении.

Эскизник же обращается непосредственно к духу, он подкупает неискушенного зрителя, вызывает его восхищение. Удачная мысль, лишь наполовину ясная, но мнимосимволически изображенная, проникает сквозь органы зрения, возбуждает дух, остроумие, воображение, и пораженный любитель начинает видеть то, чего там на самом деле и нет. Здесь уже не может быть речи о рисунке, пропорциях, формах, характере, выразительности, композиции, гармонии, выполнении, все подменено одной только видимостью этих качеств. Здесь дух непосредственно взывает к духу, а средство, которое должно осуществить этот контакт, превращается в ничто.

Превосходные эскизы великих мастеров, эти чарующие иероглифы, являясь возбудителями подобного пристрастия, постепенно подводят настоящего любителя к порогу всего искусства в целом, откуда, если только он успеет дослать туда свой взор, ему уж нет возврата. Однако начинающему художнику следует больше, чем любителю, опасаться длительного вращения в кругу выдумок и набросков, ибо если через эти ворота он всего быстрее войдет в круг искусства, то так же легко он может и навек застрять на его пороге.

Таковы приблизительно слова дядюшки.

Но я, к сожалению, забыла имена художников, которые при наличии большого и многообещающего таланта ограничились этой стороной и не выполнили возлагаемых на них надежд.

У дядюшки в его коллекции имеется специальный портфель с рисунками художников, которые никогда не сумели пойти дальше набросков, и он утверждает, что особенно интересные наблюдения можно сделать, сравнивая их с эскизами тех великих мастеров, которые одновременно умели и завершать.