Внук Персея. Мой дедушка – Истребитель - Генри Олди

Явился мстить за своих менад…

На расписном фризе, украшавшем стену за гостем, ярился могучий бык. Голубой фон напоминал о море, где так легко утонуть. Бык пучил глаза, вытягивал хвост струной; над быком, держась за кривой рог, летел человек – бычий плясун с Крита. Ликовал он, чуя удачный прыжок, или готовился к смерти – запечатленный миг спрашивал зрителя, но ответа не давал. «Я сейчас тоже, – думал мальчик, – в полете над рогами. И дедушка. И все в мегароне. Если, конечно, юноша – Косматый…»

– Я хочу знать про беду в Орхомене, – сказал Персей. – Но сперва промочи горло. Беда обождет.

Гостю поднесли вина. Он плеснул в сторону очага – Зевсу-Гостеприимцу – отпил глоток-другой. Амфитрион, дрожа, следил за юношей. Зачем ему дали вина? Не понимают, как это опасно?! Тритон говорил, у того, на ладье, губы были пухлые. А у этого? Косматый – известный хитрец. Вот сейчас дворец как зарастет плющом и виноградом! Львы с пантерами как выскочат… За борт, конечно, никто не бросится – море на фризе, и только. Кинутся прочь из мегарона? Амфитрион попытался представить дедушку Персея с бабушкой Андромедой, бегущих в панике; хромого отца…

Нет, не смог.

По знаку Персея раб принес стул, и еще подушек – для удобства. Гость сел, сцепил пальцы на колене. Его никто не торопил: все ждали.

– В Орхомене я застал траур, – откашлявшись, юноша продолжил: – Траур по моим двоюродным сестрам, дочерям басилея Миния. Траур по внуку басилея, сыну Левкиппы, младшей из сестер.

– Болезнь? Мор?

– У этого мора есть имя. Дочери Миния отказались добровольно славить…

– Здесь мы зовем его Косматым, – перебил Персей.

– Славить Косматого. И он отомстил.

– Как это случилось?

– Орхомен принял Косматого. Устроили шествие в честь нового бога. Думали умилостивить… Косматый потребовал, чтобы шествие возглавили дочери моего дяди Миния. Они отказались. Не захотели срамиться перед орхоменцами. Ну, он и…

– Что – он?!

Пламя факелов вздрогнуло, по стенам метнулись тени. Закопченная кровля словно просела, нависла над головами. В воздухе поплыл кислый запах меди – дух крови и оружия.

– Косматый свел их с ума. Левкиппа сына на части разорвала. Они ели мясо ребенка! А потом убежали в лес…

– Женщин нашли?

– Нет. Одни говорят, их Гермий превратил в птиц. Другие – что не Гермий, а сам Косматый. И не в птиц, а в летучих мышей. Многие верят.

– Многие, но не ты?

– Я не верю.

– Ты прав. Косматый не в силах никого превратить.

Гость вскинул голову:

– Охотник в Орхомене тоже так сказал. Он видел дочерей басилея. По его словам, нагие женщины висели на дереве вниз головами. Были уверены, что они – летучие мыши. Охотник отвел меня в то место, где они попытались взлететь. Там обрыв, очень высоко. Внизу… Не знаю, они или нет. Звери успели обглодать тела. Уже не разберешь…

– Печальная история, – Персей поднялся с троноса. – Мы вместе с тобой скорбим о дочерях благородного Миния. В жертву их теням я принесу быка. Ты же разделишь с нами трапезу. Но сперва…

Миг, когда дедушка оказался рядом, Амфитрион проморгал. За все время разговора Персей ни разу не посмотрел туда, где прятался его внук. Он и сейчас не смотрел на мальчика. Но можно было не сомневаться, кому предназначались слова тиринфского басилея:

– …сперва я выставлю отсюда одного малолетнего мерзавца. У кого-то слишком длинные уши, как у осла. И кто-то не поедет ни в какой Аргос, оставшись дома.

Я спасен, понял Амфитрион. Сейчас дедушка выгонит меня прочь. Косматый наполнит мегарон безумием, а я, Амфитрион Счастливый, уцелею, потому что буду снаружи. Отчаянно свело живот. Так бывало перед прыжком в море с высокой скалы. Нет, мы не побежим. Мы будем драться вместе с дедушкой. Плечом к плечу…

– Это он! – завопил мальчик, выскакивая из-за колонны. – Косматый!

Собравшиеся начали озираться в смятении.

– Дедушка, убей его! Скорее!

Люди замерли статуями. Мигнули факелы. На Амфитриона обрушился хохот. Смеялись все. Даже у бабушки Андромеды дрогнули углы рта. Не смеялись двое: Персей – и юноша в хламиде цвета морской волны.

– Радуйся, Амфитрион. Перед тобой, – дедушка указал на гостя, – Кефал, сын Деионея, басилея Фокиды. Он прибыл к нам из Афин. Там произошел свадебный сговор между ним и дочерью афинского правителя. Я обещал проводить Кефала в Аргос.

– Радуйся, Кефал, – выдавил мальчик, пунцовый от стыда. – Прости меня…

Кефал шагнул навстречу:

– Ты… ты видел Косматого?! Я что, действительно похож?

– Не видел, – признался честный Амфитрион. – Мне рассказывали…

И, ни на кого не глядя, поплелся к выходу из мегарона. На плечо, останавливая, легла жесткая ладонь деда. Против ожидания, Персей не стал сжимать бронзовые пальцы – всего лишь развернул внука лицом к себе.

– Ты поступил верно, – кивнул басилей. – Когда спасаешь кого-то – спасай. И не думай, как при этом выглядишь. Все, иди.

– А Аргос? Ты возьмешь меня в Аргос?!

– Я подумаю.

Амфитрион не знал, что сегодня впервые увидел человека, чья жизнь прошьет его собственную, как игла с ниткой прошивает ткань. Человека, которому он однажды подарит остров. Будущее скрыто от смертных. И хорошо, что скрыто – явленное, будущее сводит с ума вернее целой армии Косматых. Завтрашний день – не разменная медяшка в игре.

Навстречу мальчику, покидающему зал, рабы несли трапезные ложа.

4

Бац!

Злобный Тифон разлетелся в куски. На его место уже спешил циклоп, растопырив толстые ручищи. Бац! – циклопа постигла та же скорбная участь. Голова бедняги улетела к портику. Павшего сменил гривастый лев, и погиб смертью храбрых. Троица черных гигантов, Бриарей Крушитель – все они без колебаний выходили на поле брани, и гибли под разящими перунами.

Мальчишки визжали от восторга. Настал день ликования – юные герои легко, ни капельки не жалея, расставались с глиняными свистульками. Одна, две, пять – кто сколько имел. Свистульки выстраивались на колоде для рубки мяса, чтобы превратиться в крошево. Стражники дергали себя за бороды. Рабы, вынося из мегарона грязную посуду, спотыкались на ровном месте. Единого взгляда на великую битву хватало, чтобы ноги заплелись. А красавец Кефал, знатный гость, убийца чудовищ и разоритель детворы…

Кефал лишь улыбался да покручивал пращой.

Он бил с пятидесяти шагов. Не возникало сомнений, что при желании Кефал шутя увеличит это расстояние вдвое. У ног гостя стояла опустевшая на треть сумка с ядрами. Кто-то из стражников сбегал в кладовую и принес еще одну сумку. Все хотели, чтобы праздник длился вечно. Прекрасный, как бог, Кефал приковывал взоры. Его меткость казалась сверхъественной. Выпусти на него великана в доспехе, вооруженного двойной критской секирой – Кефал прищурится, взмахнет пращой, и лоб великана треснет.

Болтали, что родосцы, лучшие пращники Ойкумены, заприметив стаю уток, договаривались – кто какую бьет. Кефал не оставил бы родосцам и шанса. Ему было все равно, что метать – ядра из обожженной глины, «желуди» из свинца, камни-гладыши… К зрителям присоединились Тритон с папашей. Рядом с кормчим стоял Сфенел Персеид, младший дядя Амфитриона. Он был на пару лет моложе Кефала, и зависть, коверкавшая черты Сфенела, подогрела азарт гостя. Из гинекея вышли женщины – Лисидика, Анаксо с дочерью на руках. От огня женских глаз кровь в жилах Кефала и вовсе вскипела. Юноша бил, не глядя, жмурясь, как сытая пантера. Еще недавно Амфитрион готов был счесть его Косматым, коварно втершимся в доверие. Сейчас мальчик видел в госте Аполлона Стреловержца, ради шутки сменившего лук на пращу.

Все знали, что Кефал едет в Аргос, намереваясь принять участие в состязаниях пращников. И не сомневались в его победе.

Бац! – ну какие тут сомнения?!

Праздник отравлял только один человек – дедушка Персей. Мрачней тучи, он стоял подле женщин и чистил ногти узким ножичком. На лице басилея читалось, что он давно прекратил бы все это безобразие, да не хочет огорчать гостя.

– Праща для слабаков! – сказал Сфенел. – Вот копье – это да!

Будь его слова копьем – они пролетели бы мимо цели.

– Копье, меч, – Сфенел возвысил голос. – Это оружие героя!

И покосился на отца: одобряет ли? Судя по басилею, тот не одобрял ничего, включая смену времен года. Сфенела это не остановило. Поздний ребенок, избалованный опекой, дядя Амфитриона полагал, что все вокруг норовят отобрать у него кусочек будущей славы. Славы, как известно, на всех не хватит. Если судьба ее так бездарно разбазаривает, оставляя достойным жалкие крохи… Даже сила, скрытая в имени – и та Сфенелу досталась ущербной, с плеча старшего брата, жалкого калеки [41].

– Нет, я понимаю…

Что понимал Сфенел, осталось невыясненным. Камень, пущенный Кефалом, отбил у глиняного Цербера все три башки, и, пролетев дальше обычного, срикошетил от стены. Никто еще не понял, что произошло, а Персей уже взмахнул рукой перед спящей внучкой. Раздался стук, словно от трещотки. Злополучный камень врезался в крышу портика и, упав вниз, лягушкой проскакал к ногам Амфитриона.