Сочинский вариант - Михаил Михеев

— Мне жаль, что все произошло без моего непосредственного участия. Будь я более сообразителен, это могло произойти года на два раньше, и государство наше от этого только бы выиграло. Вы думаете, почему я ушел на пенсию, хотя меня и просили остаться?

Разумеется, я этого не знала.

— Я работал в Торге со дня его основания. Хорошо был знаком с Аллаховой, еще до того, как она стала заведующей Главным складом. Я был членом комиссии, которая проверяла ее работу и отчетность ровно два года тому назад.

— После статьи Максима Крылова?

— Да, после его газетной статьи, где он высказал свои подозрения в адрес работников Торга. Сейчас я готов снять перед ним шляпу и просить извинения, если только это могло бы что-то исправить. Но тогда я тоже не поверил ему. У Крылова не было точных фактов, он не знал бухгалтерии, но куда лучше меня разбирался в человеческих характерах. Я оперировал только цифрами — рублями и копейками, верил только цифрам и не видел за ними живых людей. Крылов мыслил другими категориями, поэтому сделал верные выводы там, где я не замечал ничего преступного. Единственное мое оправдание — я был рядовым членом комиссии. Дирижером нашего бездарного оркестра был Георгий Ефимович Башков. Я провел свою партию так, как он этого хотел. Ревизор, который позволяет водить себя за нос,— уже не ревизор. Когда я это понял, я потерял веру в себя, понял, что мне уже нет места в контрольном аппарате Торга.

— Ревизоры и сейчас ничего не могут найти.

— Возможно, что и не найдут. Георгий Ефимович ушел на пенсию еще до проверки, еще до статьи. Если не принимать во внимание его моральные понятия — это был весьма способный бухгалтер, знал свое дело и, конечно, успел замести все следы. Но два года тому назад обнаружить кое-что было бы еще можно. Я мог поймать Аллахову на внезапной ревизии. И я ее провел. Только предварительно согласовав с замдиректора Королёвым. А когда задержали и Королёва, я понял. Ревизия, о которой предупредили, обычно не находит ничего. Мне нужно было догадаться, вместе с Крыловым, обо всем этом раньше. Я не сумел. Моя недогадливость обошлась государству в лишнюю сотню тысяч рублей. Это слишком большая зарплата главному ревизору… И я ушел. Лечу к сыну, в Оренбург. Нянчить внуков. Это будет полезнее для меня и дешевле для государства. А работники полковника Приходько тем временем будут исправлять мою ошибку…

Здесь он совсем закрыл глаза и замолчал, всем своим видом показывая, что не имеет желания продолжать этот неприятный для него разговор. Мне хотелось, чтобы он еще что-нибудь мне рассказал, но быть навязчивой я тоже не могла.

В Оренбурге, когда самолет пошел на посадку, Бабаянц, не глядя, уверенно и быстро застегнул ремни. Когда мы сели, а я хотела встать, чтобы выпустить его, он вдруг положил на мой локоть тяжелую ладонь:

— Вы отдыхать едете в Сочи, не так ли?

— Отдыхать,— согласилась я.

— Конечно!— улыбнулся он одними глазами.— Зачем еще едут в Сочи?… Кстати, там сейчас живет первый муж Светланы Павловны — Владислав Витальевич Щуркин. Когда он работал у нас в Торге, я частенько проводил ревизии и у него. Даже чаще, чем обычно. Он был такой аккуратный в делах, а я ему почему-то не доверял. Но у него всегда все сходилось, копейка в копейку. Он развелся со Светланой Павловной, и все в Торге очень удивились этому. Я тоже… удивился. А потом Владислав Витальевич уехал в Сочи. Там, говорят, можно жить весело и привольно, особенно, если у тебя есть деньги. Да, если есть деньги…

Я проводила глазами его грузную фигуру, спускающуюся по самолетному трапу, и подумала, что старший ревизор Бабаянц слишком рано сдал свою трудовую книжку. У него не было уверенности, что я работник полковника Приходько, но я могла им оказаться, и он окольным намеком, не вызывая необоснованных подозрений, давал мне понять, что там, куда я еду, можно поискать деньги Аллаховой.

2

В Адлере было тепло.

Перекинув на руку куртку, помахивая своим «модерновым» чемоданчиком, я вышла на привокзальную площадь. К сочинскому автобусу, стукаясь и цепляясь чемоданами, спешили пассажиры. Женщины попутно прихорашивались, поправляли прически, мужчины приглядывались к соседкам,— новые встречи, знакомства. Курорт…

Я осмотрелась и пошла в сторону стоянки такси, возле которых тоже собирались пассажиры, выясняющие «кому куда?» Все такси были стандартного светлого цвета, а одна черная машина, но тоже с «шашечками», стояла в сторонке с погашенным зеленым фонариком. Водитель, открыв дверку, благожелательно поглядывал на пассажиров и коротко вежливо отвечал: «заказан».

Я прошла мимо, но вдруг он окликнул меня:

— Вам в Сочи, девушка?

Мне не очень понравилась избирательность его внимания. Я молча покосилась на него. Он был молод и улыбнулся мне мило и просто, и я решила простить ему эту «девушку».

Две женщины с тяжеленными чемоданами заспешили было к нему, но он опять сказал:

— Извините, гражданочки, заказан!

Он подождал, когда они отошли, и сказал тихо:

— Садитесь, Евгения Сергеевна!

Он взял у меня чемоданчик, положил его на заднее сиденье, открыл дверку. Я села рядом с ним. Вырулив на шоссе, он повернулся ко мне и представился: — Лейтенант Ковалев!

— Как вы меня узнали?

— Словесный портрет. И чемоданчик, опять же.

— И чемоданчик?

— А как же, очень заметный чемоданчик. Я его раньше, чем вас, разглядел.

Я догадывалась, разумеется, что меня будут встречать, но, признаться, ожидала чего-то другого, более оригинального, что ли, нежели этот достаточно потертый «таксомоторный» вариант. Однако вскоре я решила, что нечего было в этом случае тратить порох на какие-то сюжетные новинки, вроде: «у вас продается славянский шкаф с шишечками?»

— А куда едем? — спросила я.

— Приказано устроить вас не в гостинице, а на частной квартире.

— Кто приказал?

— Мой начальник, подполковник Григорьев. Там вам будет лучше. Жить будете одна, в отдельной комнате. Место удобное, до моря недалеко и до нас тоже недалеко,— улыбнулся он.— Правда, без этих самых удобств. Зато на квартире есть телефон. Если вам нужна будет наша помощь, позвоните. Номер простой, запомните и так. В телефонной книжке его нет, а вам ответят: «Бюро находок слушает!». Вы попросите меня, и я вам или позвоню, или приеду. И все.

— Просто.

— Конечно. И всем удобно.

— А хозяева квартиры — тоже ваши?

— Нет, вот хозяйка у вас будет самая настоящая, частница. Старушка — два рубля в день за отдельную комнату.

— Я, конечно, не об этом. Звонить буду — она услышит.

— А она глухая.

— Совсем глухая?

— Не совсем чтобы… Если погромче кричать — услышит. А так очень удобная старушка, вне подозрений. Сама в прошлом фарцовщицей была. Валютой промышляла. Мы ее давно знали, но не трогали. Через нее на крупных деляг можно было выходить. А тут она впуталась в историю, да не с валютой, а с золотом. Чего-то там не поделили, ее и стукнули кастетом. Так стукнули, что еле-еле отошла. Но слух у нее повредился. Она по-прежнему многих знает, но сама это занятие уже бросила. Здоровье не позволяет. Я к ней клиентов вожу.

— По золоту,— улыбнулась я.

— Нет,— он тоже усмехнулся.— Уже нет. Сейчас — просто курсовочников, отдыхающих. Ну, и по нашей части кое-кого.

— А она не догадывается, какой вы таксист?

— Нет, конечно. Для нее я самый настоящий автоизвозчик. Я ей клиента, она мне на бутылку.

— Значит, и за меня получите?

— Само собой. На бензин хватает.

За разговором лейтенант Ковалев вел машину не спеша. Нас обогнало настоящее такси, багажник был приоткрыт от выпиравших из него чемоданов. На заднем сиденье целовались молодой человек с девушкой, причем она обнимала его, нимало не смущаясь присутствием сидевшего рядом пожилого пассажира.

— «И жить торопится, и чувствовать спешит…» — прокомментировал мой водитель.

Я ждала, когда он начнет рассказывать, как здесь приняли моего бухгалтера, но Ковалев молчал. Я спросила его об этом.

Он помедлил с ответом.

— Стыдно вам говорить,— сказал он.— Ушел он от нас.

— Опять? — невольно вырвалось у меня.

— Да, вот так,— хмуро согласился Ковалев.— Знаете, на ходу рассказывать трудно, сейчас проселок будет, я сверну в него. Там и поговорим. Движение по проселку небольшое, а если кто нас и заметит, так, наверное, что-нибудь свое подумает. Вы не возражаете, если подумают?

Он шутил, хотя уже не улыбался. Мне тоже было не до улыбок.

— Не возражаю,— согласилась я.— Пусть думают.

Свернув с шоссе, мы пропылили метров двести по разбитой дороге и остановились за кустиками. Я выбралась из машины, Ковалев тоже. Солнце здесь грело совсем по-летнему, я уже соскучилась по теплу.

То, что рассказал мне лейтенант Ковалев, несколько улучшило мое настроение, тем более, что печальный конец истории, который так удручал моего рассказчика, меня не тревожил.